Привычка жить

Женя именно так и опомнилась – вдруг. Спохватилась запоздало – чего это она творит такое… Потому что подушка в разбитом окне – вовсе от холода не спасение. Так, временная мера, психологический, скорее, фактор. Ну ее – пусть уж лучше ветер сквозь дыру эту хлещет, чем подушка углами торчит.

В общем, обнаружила она в одночасье, что неприятен ей Юрик до самой крайней степени отвращения. Почти до омерзения. Всю ее залило враз по самую маковку отвращением этим дурацким, и поделать с ним ничего было нельзя. Вроде и уговаривать себя пыталась, и стыдить всяко – нельзя, мол, такие чувства нехорошие к человеку испытывать… Как будто они, чувства наши, к человеческим да к совестливым уговорам когда-то прислушивались!

Хотя, если по правде рассуждать, Юрик этот был совсем уж никаковским. Или, может, Женя его именно таким видела – никаковским. Было, было что-то в его облике… маломужицкое. То ли суетливость излишняя, то ли с лица некрасивость – не поймешь. И еще – была у него голова в форме вытянутой такой желтенькой тыковки. Или тыковка не бывает вытянутой? А что у нас бывает такое – желтенькое и вытянутое? Дынька? Ну, тогда была у Юрика голова в форме вытянутой дыньки с проплешинкой на самой макушке. Раньше он проплешинку эту старательно закрывал редкими мягко-цыплячьими волосами, зачесывая их с одного бока на другой, и волос этих катастрофически не хватало, и она просвечивала сквозь них так жалко и так убого-стыдливо, что хотелось быстренько отвести от Юрика взгляд, чтоб не смущать бедную проплешинку лишний раз. А потом его научил кто-то умный, и он вообще ее закрывать не стал. Просто коротко весь жалкий волосяной камуфляж сверху состриг. Хотя и неизвестно еще, что было лучше в данном конкретном случае, потому что выглядела теперь та проплешинка и уже вовсе не проплешинкой, а нелепой лысой шишечкой, невесть откуда у Юрика на голове взявшейся. Смешно. И жалко. И как себя ни стыди за такие ущербные человеческие ощущения, но оно все равно смешно. И все равно жалко. Если, конечно, тебя все это хозяйство напрямую не касается. А если касается – тут уж не до смеха. Тут уж выкручивайся, как хочешь, чтоб из всего этого по-честному выскочить да человека не обидеть. Хотя тут середины и не бывает – все равно ведь обидишь…

А Юрик тогда, наоборот, будто духом воспрял. Распрямился, засиял мутно-голубыми глазками, засветился изнутри горделивым своим счастьем. И смотрел взором петушино-победным – смотрите, мол, добился-таки я расположения любимой мной женщины! Вот я каков на самом-то деле! А вы сомневались! И что Женю совсем уж окончательно от него отвращало, демонстрировал эту победу свою при любом удобном и даже не очень удобном случае: то подойдет юбку ей по-хозяйски отряхнет, то знакомить начинает со всеми подряд – вот она, мол, моя женщина, смотрите… Правда, хорошенькая? Это подруга моя, Женечка… Смотрите, смотрите все – любовница у меня ничуть не хуже, чем у других. И я сам, стало быть, не хуже… А вы как думали…

В общем, чем более Юрик счастьем победы горел, тем более Женя от всего этого в ужас приходила. Да еще и девчонки не унимались в своих убийственных по этому поводу комментариях, потихоньку подливали масла в огонь. Аленка, например, в силу своего возраста не успевшая подзабыть еще школьных уроков литературы, вдруг высказалась однажды про Юрика:

– Жека, да он же настоящий Карандышев… Точно, точно Карандышев! Помните «Бесприданницу» Островского? Ну, еще фильм хороший по этой пьесе есть… Там герой – Карандышев Юлий Капитонович, собирательный образ маленького человека… А я думаю, что эта ситуация мне напоминает?

– Да ну, скажешь тоже! – фыркнула в ее строну Оля. – Карандышева какого-то приплела…

– Нет-нет, правда! Ой, да вы посмотрите, посмотрите на него! Он и внешне даже похож!

– Да не выдумывай ты! – снова сердито махнула на нее рукой Оля. – Никакой он тебе не Карандышев! Мужик как мужик… Добрый, хороший. И умный. Его шеф знаешь как ценит? Просто ему с женой не повезло – не любит она его совсем. Это сразу видно. Живет, а любить не любит. Пилит все время, унижает. Совсем мужика по стенке размазала. Вот вам и результат…

– Ой, а я даже слышала, что она на какой-то вечеринке оплеуху ему при всех закатила, – заговорщицки доложила Аленка, стрельнув в Женю глазами. – Что, правда, Оль?

– Ну да, было дело… – задумчиво проговорила Оля, глядя большими близорукими глазами в пространство и старательно пережевывая бутерброд с сыром. – Женьк, а он тебе на жену не жаловался, случаем, а? Ты ж говорила, он у тебя ночевать оставался… А что? Она такая! Запросто и тебя побить может за такие дела!

– Да ну тебя! Не пугай! Как это – побить? Из ревности, что ли?

– Ну почему – из ревности… От досады просто! – констатировала Оля, махнув на нее рукой. – Так что насчет Карандышева Аленка, пожалуй, и права, наверное.

– Ну а я что говорю! – радостно взвилась на стуле Аленка.

– А чему ты так радуешься-то, глупая? – осадила ее Оля. – Чего ж тут такого радостного-то? Ты хоть помнишь, чем там пьеса для бедной героини закончилась? Если судить по этим твоим дурацким аллегориям, то Женька теперь и есть эта самая героиня? Как ее… Ну, бесприданница которая…

– Лариса?

– Ну да. Лариса. Которая все любви искала, да так и не нашла.

– Да ну вас, бессовестные! – сердито отмахнулась от них Женя. – А еще подруги называются! Вместо того чтоб поддержать… И так тошно на душе, а вы…

– Да брось ты, Женька! Чего тут такого тошного-то? Ну, ошиблась, с кем не бывает! Дай ему полный отлуп, и все дела. Только учти – тут надо сразу и в лоб. Если начнешь по кусочку отрезать, завязнешь навсегда в объяснениях. На то они и Карандышевы, чтоб с ними не слишком церемониться. По-другому потому что не понимают. Как говорится, хоть и глупы, да самолюбивы очень. Или лучше это… Лучше ты ему романс прощальный спой, как бесприданница Лариса! Как там? «Он говорил мне, будь ты моею, и стану жить я, страстью сгорая»… – тут же заголосила она громким фальшивым фальцетом, закатив к потолку глаза и вытянув шею, чем рассмешила Аленку до слез. Женя тоже улыбнулась грустно, решив про себя, что Оля, как тут ни смотри, права. Да, именно так и надо. Чтоб сразу – и в лоб…

Вечером после работы Юрик снарядился было проводить ее домой. То есть довезти на своей машине. Суетливо пробежал вперед, семеня худыми коленочками, распахнул перед ней дверцу, подсадил под локоток…

– Женёк, а может, в магазин за продуктами заедем? – резво повернулся он к ней, плюхаясь на свое водительское сиденье. – Давай теста купим, Женёк? Пирог испечем… Я один рецепт начинки знаю – просто ум отъешь, как вкусно! И ребятам понравится…

Женя на секунду закрыла глаза, представила сразу, как суетится по ее кухне Юрик с повязанным на пузе фартучком в розовых оборочках, как мелькает там и сям его шишечка-проплешинка, потом вдохнула в себя побольше воздуху и на выдохе сурово произнесла:

– Нет, Юрик. Никуда мы с тобой больше не поедем. И никогда не поедем. Мы сейчас поговорим, потом я выйду из машины и поеду домой на автобусе. И все. А завтра… С завтрашнего дня мы будем просто хорошими знакомыми. Как раньше. Ты прости меня, Юрик. Виновата, каюсь, я не должна была…

– Женя! Женечка, что ты! Не надо, Женечка! – вдруг кинулся он к ней, впился цепкими руками ей в плечи, даже встряхнул чуть-чуть, будто из последних, отчаянных сил. – Ради бога, молчи, Женечка! Не говори ничего такого! Я умоляю тебя, Женечка! Молчи, молчи…

Женя подняла руки, с силой попыталась отодрать его ладони от плеч. И вдруг почувствовала, как они дрожат мелко, точно в температурной больной лихорадке. И весь он дрожит. И плечи, и шея, и голова вместе с проплешинкой… Жалость на миг горячо ударила по сердцу, но давешние то ли раздражение, то ли отвращение тут же и напомнили о своем существовании, наплыли быстрой отрезвляющий и холодной волной. Беспощадной и суровой. До чего ж они злые, эти чувства – раздражение да отвращение. Где-то она читала – будто даже и собаки недостойные. А тут вот надо же, довелось к человеку испытать. Как в наказание. Господи, да за что? И вовсе они ей не нужны, эти чувства… Но что, что теперь с ними делать?

– Женечка, молчи, молчи… – продолжал тихо бормотать Юра, пока она безуспешно пыталась отодрать от себя его пальцы, – ты не поняла меня, наверное, Женечка… Я же как раз тебе сегодня все сказать хотел… Я же развестись хочу, Женечка! Я хочу с тобой, навсегда… Чтоб всегда рядом… Я о детях твоих буду заботиться! По-настоящему! Отцом им буду, Женя! Да я для тебя все, все, что могу… Только не говори больше ничего такого, Женечка! Прошу тебя!

– Юра! – сердито проговорила она, еще больше раздражаясь от его жалкого бормотания. – Послушай меня, Юра! Прости, я перед тобой очень виновата, конечно! Нельзя было повод давать! Обругай меня, если хочешь. Но только прошу – оставь меня в покое! И все! Прости, не смогу я. И давай прекратим эту историю!