Три повести (сборник)

Мама заревела, крикнула, что замуж не пойдет и выбежала из комнаты. Жених растерялся, но тетя Нюра проявила твердость и сказала, что они Катю в девках хотят уморить, а сами так в свое время семьями обзавелись. Дед нехотя дал согласие, папа побежал за мамой. В общем, 10 декабря 1946 года они расписались.

Я РОДИЛАСЬ

Папа перешел жить к теще. Жили вместе, одним котлом. Папа и крышу крыл, и дрова заготовлял. У папы был легкий, веселый характер. Лида и Зина его полюбили. А тут в сентябре 1947 года и я родилась. Мама рожала меня в Сидоровской бывшей земской больнице. Там еще с дореволюционных времен работал земский врач Илья Алексеевич Выборов, ему помогала его супруга Лидия Карловна.

Он был, как бы сейчас сказали, семейный врач широкого профиля. Я даже его смутно помню: худощавый, седой, с бородкой, в очках – русский интеллигент. Когда я спрашивала маму, когда я появилась на свет, она отвечала, что точно не помнит, но глядела в окно, все шли с работы, и она завидовала, что люди сейчас домой придут, а она одна в роддоме сидит.

И вот мой папа – отец! Папа хотел маме принести что-нибудь вкусненького, а 1947 год был настоящий голодный год, хуже, чем в войну. Папе кто-то сказал, что в деревне, километрах в 10, кажется, в Чухарице, у кого-то есть ульи и мед. Так мой папа туда после работы побежал, купил горшочек меда, а нести-то как. Авоськи с собой нет, а пакетов полиэтиленовых раньше не было. Так папа на вытянутых руках и нес всю дорогу мед для мамы. А было дело, между прочим, темным осенним вечером и в непролазную грязь.

Мама уволилась с работы по семейным обстоятельствам, так как в то время декретный отпуск был всего месяц, а кормить грудью ребенка, который находится на расстоянии 7 километров, было нереально. И все-таки маму вызывают на работу весной 1948 года и назначают главным бухгалтером районной сберегательной кассы. Стали искать мне няню.

А в это время в деревне жила в своей избушке, как она сама называла свой домик, одинокая женщина – тетя Катя Калинина, в деревне ее звали Кириллова по названию хутора, где она родилась. Тетя Катя с рождения была хроменькая, тяжело работать не могла. Славилась рассудительностью, покладистым характером и еще умела «живот править», делать своеобразный массаж, если кто надорвется от тяжелой работы. Вот она-то и стала моей няней. Тетя Катя пришла, а моя тетя Зина, которой в то время было 13 лет, не отдает ей ребенка, так меня любила! Говорит, что сама будет со мной возиться. А ведь ей осенью в школу идти. Зина забралась на печку и начала плакать. Мой папа достал ее оттуда, взял на руки и успокоил. Эта история мне рассказывалась много-много раз ее участниками.

КРЕСТИНЫ

Тетя Катя сказала, что меня надо крестить и что она все устроит. Крестной матерью мне назначили мою юную тетю Зину. И вот, когда в деревне накопилось несколько новорожденных, приехал из Раменья, из единственной оставшейся в округе церкви, священник и в одной избе, где хранили купель из разоренной нашей церкви, меня и крестили.

Мама хотела, чтобы я была Марианна, но бабушка непреклонно сказала, что назвать надо по именинам и в честь моей покойной бабушки по отцу – Веры Михайловны. Так я стала третьей в нашей семье Верой Михайловной после папиной сестры Веры Михайловны.

Мама часто вспоминала, что, когда священник взял меня на руки, я только хотела вскрикнуть, он меня окунул в купель, а когда поднял из воды, я уже улыбалась и слезки вместе с водичкой текли по лицу. В нашей семье десятилетиями сохранялось бело-розовое пикейное покрывальце с широкой белой кисейной каймой – мое крестильное. Потом кайма истлела, ее обрезали. На покрывальце еще долго гладили белье. Наверное, оно было еще из приданого моей бабушки.

Через некоторое время моим родителям дали служебное жилье, и они вместе со мной переехали жить в село Сидорово, поближе к своей работе.

Детство от 3 до 5

СЕСТРА ГАЛЯ

Февраль 1951 года. Мне три с половиной года. Я стою возле табуретки, на которой таз с водой. Я стираю кукольные платья. Мамы дома нет. Она ушла в роддом за сестренкой. Потом мы с папой идем по глубокому снегу, идем к маме. Как сейчас помню, где находилось окно: слева на первом этаже. Мама показывает нам что-то, завернутое в одеяло. Через несколько дней мы с папой идем забирать домой маму и сестренку. Помню толстую тетю в белом халате, которая спросила меня: «Как сестренку-то назовешь?» Ни минуты не колеблясь, я сказала: «Галя!» Я очень завидовала моей подружке по детсаду, что у нее была сестренка Галя. Это была просто моя мечта. Так родители ее и назвали.

ТЕТЯ ШУРА ЧИКАЛОВА

Жили мы в то время с родителями на служебной квартире. Мама была главным бухгалтером районной сберкассы, которая находилась на втором этаже деревянного двухэтажного дома. На первом этаже был Госбанк, а на втором – сберкасса и квартира из трех комнат и кухни. Вот в этой служебной квартире и жила первые годы наша семья, занимая две смежные комнаты. Соседкой нашей была тетя Шура Чикалова. Тогда ей было, думаю, не больше 60 лет. Работала она ночным охранником (сторожем) в сберкассе, у нее был даже наган в кожаной кобуре.

Еще она ночью протапливала печку-голландку в сберкассе, чтобы утром было тепло. Печка стояла справа от входной двери. Она была круглая, обита железом. Когда дрова прогорали, тетя Шура черной железной кочергой ворошила красные угли, часть из них выгребала в железное ведерко для самовара, а потом пекла в печке картошку и угощала меня. На всю жизнь я запомнила тетю Шуру – подругу моих самых первых детских лет. В нашей квартире была настоящая русская печь. В ней готовили пищу, а зимой я любила на ней играть. Там всегда лежала подушка и постелено ватное одеяло. Потолок низко, тепло, уютно, таинственно и немного страшно. Тетя Шура была одинока. Говорили, что муж взял ее из «веселого дома» за красоту. При каких обстоятельствах и на какой войне он погиб – неизвестно. Она осталась одна, но у нее были подружки, такие же одинокие, как она. Бывало, заберусь я на печку и смотрю на них сверху, как они сидят на кухне за тетишуриным медным желтым самоваром с медалями на боках, на столе кроме чашек с блюдцами стоят рюмки и большая темная бутылка с вином. Мама говорила, что это был «Вермут».

Громко играет радио, Воронежский народный хор с солисткой Марией Мордасовой поет «У меня частушек много – еще боле трудодней», «В стране советской мы хорошо живем, дорогой светлою вперед идем». Подруги ведут веселые разговоры, смеются, поют песни и забористые частушки. Я все запоминала. Сейчас уж забыла, помню только, что мама не разрешала мне при гостях и в садике их петь.

У тети Шуры был кот, как звали, уж не помню, но был он очень привередлив в пище. Бывало, тетя Шура нальет ему супа, ткнет носом в миску, да еще на хвост слегка наступит, чтоб не убежал, так он мяучит, но ест!

КРУЖЕВА

Еще пределом моей мечты были деревянные катушки после ниток. Они были разных размеров. Сейчас уже таких нет. Были катушки диаметром до 6 сантиметров. Тетя Шура вязала крючком бесконечные кружева на продажу, а пустые катушки нанизывала в виде гирлянд на веревочку, и они висели в ее комнате под потолком для красоты. Кружева пользовались большим спросом. Почти в каждой семье стояли кровати с никелированными спинками. Внизу вдоль матраса был натянут белый полотняный подзор с пришитыми кружевами. На обеих спинках также висели белые занавески с пришитыми по краю кружевами. Сверху кровать накрывалась покрывалом, у кого какое было. У нас долгое время было кофейного цвета с белым узором пикейное покрывало, которое бабушка дала маме в приданое, а ей, в свою очередь, наверное, тоже дали в приданое, так как в магазинах такие вещи в мое время уже не продавались. Поверх покрывала в изголовье кровати укладывались пуховые подушки с кружевными вставками (прошвами), а сверху гора подушек накрывалась тоже кружевной накидкой. У некоторых столы накрывались кружевной скатертью. У нас тоже была скатерть от бабушки, вязанная из черных ниток простыми ячейками, как сетка, а узор в виде роз был вывязан красными шерстяными нитками по этим ячейкам. Иногда пришивали кружево по краям льняных полотенец. Так что заказов у тети Шуры хватало.

ЗАРАЗНЫЙ БАРАК

Как-то я заболела скарлатиной, видимо, в легкой форме. Обнаружили это родители, когда у меня кожа уже начала шелушиться, отвезли меня в больницу, положили в инфекционное отделение (называлось «заразный барак»), который находился в отдалении от других больничных корпусов на берегу реки Лежи. Там я была одна, ночью со мной спала санитарка, а мои родители прибегали в обеденный перерыв на меня посмотреть через окно. Была зима. Папа слепил снежную куклу, прилепил ее к оконному карнизу, а в рот кукле воткнул свою недокуренную папиросу. Я смеялась, потому и запомнила это.

КОНЮШНЯ

Во дворе нашего дома банка-сберкассы была и конюшня и сарай. В конюшне стояли лошади, там же стояли тарантасы, сани, телеги. Я любили наблюдать, как конюх запрягает лошадь. Мне казалось, что я наизусть изучила, как это делается. Теперь уже забыла. Еще было интересно смотреть, как привозили на зиму березовые дрова и папа с конюхом их пилили двуручной пилой, укладывая бревно на козлы. Потом папа топором колол дрова: «жаах», и разлетаются в стороны поленья. Как любила я запах опилок! Мяться и валяться на них! Потом поленья складывали в сарай в поленницы.

НЯНЯ КАТЯ

Итак, у меня появилась сестренка. В большой комнате, где я спала рядом с круглой печкой, появилась зыбка, которая висела на зыбыльне (длинной оглобле), которая была продета в железное кольцо, привинченное к потолку. Один конец зыбыльни упирался в потолок, а к другому на веревке была привязана зыбка, которая упруго качалась вверх-вниз. В зыбке спала сестра Галя. Также у нас скоро появилась няня для Гали – тетя Катя. Она меня нянчила лет до двух, но я это, конечно, не помню. И вот она снова у нас! Екатерина Алексеевна Калинина. Моя любимая и незабвенная няня. Она сопровождала мое детство до 10 лет. Тетя Катя, как все мы ее звали, была одинока. Муж ее погиб в Финскую войну, детей не было. Из-за своей врожденной хромоты тяжелые колхозные работы ей были не под силу, и она пошла в няни. Я была ее первой воспитанницей. Надо сказать, что тетя Катя не умела читать и писать. С трудом печатными буквами расписывалась. Но сколько ее память хранила чудесных сказок, историй, которых я за всю жизнь потом ни от кого не слыхивала!

Помню, родители все время на работе, поздний вечер, пора спать, в комнате от натопленной печки тепло. На столе горит красивая стеклянная зеленоватая, на высокой ножке керосиновая лампа, тетя Катя качает зыбку и рассказывает мне сказки. Я прошу рассказать самую страшную сказку «Про медведя», который ходит по деревне на деревянной ноге. «Все по селам спят, по деревням спят, одна бабка не спит, мою шерстку прядет, мое мясо варит…» – пела няня «страшным голосом». Я в сладком ужасе закрывала глаза, натягивала одеяло на голову и засыпала. А еще я любила играть в сказку «Морозко». «Тепло ли тебе, девица?» – голосом Деда Мороза спрашивает няня. «Тепло!» – радостно кричу я. «На тебе платье шелковое!» – и няня бросает на меня какой-нибудь халат. И так продолжается до тех пор, пока я не оказываюсь заваленной всякой всячиной.

«Вера, хочешь тюри?» – спрашивала няня. Конечно, я хочу. Няня наливает в миску холодный кипяток из самовара, крошит туда черный хлеб, мелко режет луковицу, солит – вот и все. Вкусно! Потом, читая у Некрасова: «Кушай тюрю, Яша, молочка-то нет» – я знала, о чем идет речь.

КЛЮКВЕННЫЙ КИСЕЛЬ

Мама сварила сладкий клюквенный кисель. А сахар-то был большой редкостью в то время. Мне очень хотелось киселя. Было лето, окно открыто. Мама поставила большую тарелку с киселем на подоконник остывать. Я все ходила и проверяла: остыл ли кисель. И вот, к моему ужасу и величайшему горю, тарелка упала со второго этажа и разбилась. Этот кисель я помню всю жизнь.

ЦВЕТКОВЫ

У моих родителей не было хозяйства. Молоко мы брали у Цветковых. Помню, у меня в руках эмалированный чайник, коричневатый с белыми крапинками, крышка от чайника привязана веревочкой к ручке, чтоб не потерялась, я бегу к Цветковым за молоком, крышка бьется о чайник и звенит, а мама смотрит из окна мне вслед. Старики Цветковы жили в большом деревянном доме, построенном еще до революции. Дом стоял слева, прямо за мостом через Секерку. У них в доме было три комнаты, кухня и большая русская печь. В одну из комнат они пускали квартирантов, в другой жила их единственная дочь Зина, которая вышла замуж за судью Мельникова. Дед работал конюхом, лошадь стояла у них на дворе. В общем, жили они на фоне общей послевоенной бедности зажиточно, как у нас говорили, «справно». Мне нравилось приходить к ним и все рассматривать: стены кухни были оклеены какими-то интересными и неизвестными мне картинками. Но особенно мне нравился мешочек, в котором, я знала, лежали кости-лодыжки.

Помню, я ждала, потом приходила бабка с подойником, полным душистого молока. Она ставила перед собой глиняные кринки и стеклянные банки, покрывала их чистой марлечкой и лила в них молоко из подойника. Процедив молоко, она наливала в мой чайник два литра. Иногда остатки молока она сливала в большой алюминиевый бидон, плотно закрывала крышку и передавала деду, который тряс его, как ребенка. Оказывается, так он сбивал масло.

МАМА БОЛЕЕТ

Сестре не было еще и года, как мама заболела тяжелейшим воспалением легких. Антибиотиков тогда не было. Помню, мама лежит на кровати в спальне, пришла медсестра ставить банки: зажгла лучину, сунула в банку, а потом быстро поставила на мамину спину. Кожа втягивается в банку и темнеет. Мне страшно за маму, хочется плакать. Потом мама лежит на спине, голова высоко на подушках, к ней приходят с работы с чековой книжкой, просят подписать, потому что кому-то зарплату надо выдавать.

Сестренка плачет, а у мамы от болезни молоко испортилось. Галю надо было отнимать от маминой груди. Мама держит сестру на руках, а няня вперевалочку идет к печке, берет сажу и смазывает маме грудь. Но Галя все равно хочет есть. Тогда няня берет жесткую одежную щетку и сует маме под кофточку. Галя утыкается носом в щетку, колется и кричит еще громче. Чем окончилась эта экзекуция – уже не помню.

МАМИНА РАБОТА

Так вот, жили мы бок о бок с маминой работой, через стенку была сберкасса. Конечно, мне не разрешалось отвлекать маму от работы, но все-таки, когда очень-очень хотелось, я туда ходила.

Сберкасса состояла из двух больших смежных комнат. Большая комната была залом для посетителей, где за стеклянным барьером сидели кассир тетя Капа Петухова с сейфом за спиной и девушка-контролер. Девушки все время менялись, так как постоянно выходили замуж, а потом рожали детей. В другой комнате у входа слева сидел заведующий сберкассой. Вместо одной руки у него был протез в черной кожаной перчатке. Руку он потерял на войне. Я его побаивалась, особенно его имя меня мучило. Мама заставляла меня быть воспитанной девочкой и называть его по имени-отчеству: «Здравствуйте, Константин Акиндинович!» Зато имя Сидорова К. А. я запомнила навсегда. На правой стене висели два огромных портрета Карла Маркса, как говорила тетя Шура Карла Марла, и Фридриха Энгельса. Для меня это были старики – кто такие, я не знала. Один из портретов во время демонстрации 1 мая и 7 ноября носили в колонне, а другой портрет в это время выставляли на чердаке в слуховое окно для украшения.

ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ

Слева у окна сидела моя мама, а напротив – ее помощник, выпускник средней школы Сланя (Станислав). Так вот, Сланя был моей настоящей первой любовью. Я могла просто стоять у его стола и смотреть на него долго-долго. Мне было 5 лет, и это была любовь. Писать я не умела, но уже знала, что люди друг другу пишут письма.

Я ему «писала» записки, просто каляки, отодрала в родительской спальне обои в том месте, где за стеной работал Сланя, и просовывала ему свои письма в щелку. Но вот Сланя объявил, что ему пришла повестка в армию.

Была теплая осень или весна, уж не помню, Сланя позвал меня с собой в военкомат. Мы идем, он держит меня за руку, по пути мы зашли в магазин, и он купил мне кулек конфет. Возле военкомата Сланя усадил меня на скамейку, а сам ушел. Дальше не помню.

Чтобы закончить про первую любовь, расскажу, что произошло лет через 7–8. К тому времени наша семья уехала в другие края, но летом заезжали в родные места. Вот однажды летом, мне лет 12, я худая и жутко длинная. На стадионе в Сидорове праздник, народное гулянье. Вдруг я вижу, что с моими родителями разговаривает какой-то офицер в серой парадной, с блестящими золотыми погонами форме. С ним под руку молодая женщина. Офицер поглядывает в мою сторону и улыбается, затем подходит ко мне и спрашивает: «Вера, помнишь, как ты меня в армию провожала?» Я опустила голову, покраснела. Вот и все. А он, я думаю, тоже всю жизнь вспоминал маленькую девочку, которая его так беззаветно любила.

ЧАШКА С АНГЕЛОМ

У тети Кати была чашка, которая мне ужасно нравилась: тонкая-претонкая, прямо прозрачная, с чудесными рисунками и таинственной надписью серебряными буквами. Я спросила, что там написано. Тетя Катя важно ответила, что это ей подарили на день ангела. Что такое день ангела, почему у тети Кати есть ангел? Тогда я впервые узнала, что у меня тоже есть ангел, который всегда за моей спиной, он все видит и слышит, поэтому нельзя врать и делать плохие дела, потому что ангел все видит, знает а, значит, узнают и все. Потом я всегда это помнила и старалась не врать и не подличать. Первое время сворачивала шею, стараясь увидеть ангела за спиной.

Так прошли мои самые первые сознательные детские годы в наших комнатах возле сберкассы с няней Катей, тетей Шурой – моими «дряхлыми» подружками. Но вот папа сказал: «Будем строить дом!» Мне было 5 лет.

Детство от 5 до 10