Оценить:
 Рейтинг: 4.6

Рекенштейны

<< 1 ... 4 5 6 7 8 9 10 11 12 ... 55 >>
На страницу:
8 из 55
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Наконец настал столь желанный день посещения Арнобурга. Граф протестовал против немногочисленного общества, находя это очень скучным; но Арно обещал ему, что все будет семейно, что его избавят от продолжительных прогулок и что доктор и уездный судья приедут вечером составить ему партию в вист.

Был полдень, коляска ждала у подъезда, и резвые лошади, горячась, били копытами от нетерпения. Граф и Готфрид, в перчатках и со шляпами в руках, ходили взад и вперед по вестибюлю.

– Дай бог терпения! – воскликнул граф, смотря на часы. – Туалеты жен это истинная напасть для мужей, да вы, конечно, знаете это по опыту, Веренфельс, так как сами были женаты.

Молодой человек покачал головой, улыбаясь.

– Нет, моя бедная, покойная жена была простая, скромная женщина, для которой туалет составлял последнюю заботу. Она не возводила его в искусство, а у меня не было средств наряжать ее. Но совершенно естественно, что у женщин высшего общества другие требования.

Граф вздохнул. Он знал, чего ему стоили в год эти светские требования жены.

В эту минуту одна из дверей отворилась, и ней появилась Габриела. Она вела за руку Танкреда. Следом шла камеристка. Графиня была в белом платье, которое казалось совсем простым, но знаток сумел бы оценить дорогие вышивки, украшавшие это кисейное платье, и редкие кружева на ее мантеле и на зонтике. Танкред был в парижском костюме из шелковой материи цвета экрю с широким кружевным воротником и широким красным кушаком, обшитым бахромой; красный ток прикрывал его черные кудри. Оба они были действительно так красивы, что просились на полотно. Позабыв все, граф устремил на жену и на ребенка взгляд, исполненный любви и гордости.

Заметив восторг мужа, Габриела слегка покраснела и с милой простотой извинилась, что заставила его ждать.

– Я вполне вознагражден твоим прелестным видом, а костюм Танкреда действительно очень красив! – отвечал любезно граф, сам помогая жене сесть в экипаж.

День был прекрасный и жаркий. Габриела раскрыла свой зонтик на ярко-красной подкладке и спокойно прислонилась к подушкам. Она была в прекрасном расположении духа и весело разговаривала с графом и даже с Готфридом, сидевшим против нее.

Проехали лес, который со всех сторон опоясывал Рекенштейн. Гордо возвышаясь на уединенной скале, показался вдали Арнобург. То было огромное здание, менее тронутое временем и нововведениями, чем Рекенштейн.

Когда коляска из-под мрачного свода ворот въехала в главный двор, три молодых человека уже с нетерпением ожидали гостей, стоя на ступеньках узкого крыльца. Арно, сияющий, обнял отца и брата, пожал руку Готфрида и затем подал руку своей мачехе, чтобы вести ее к ожидавшему их завтраку. После завтрака осмотрели комнаты и вернулись в зал.

– Габриела желает, чтобы я ей показал фамильную галерею. Не хотите ли пойти с нами, Веренфельс? Я вам покажу портрет, который приписывают Гольбейну; все хотели его видеть. Я отдавал его реставрировать и вчера мне принесли его обратно.

Молодой человек с удовольствием принял предложение. Ему давно хотелось видеть эту галерею, но нельзя было, так как там проводили реставрационные работы. Они поднялись в первый этаж и длинным рядом парадных зал прошли в обширную галерею, освещенную с одной стороны высокими окнами со стрельчатыми сводами и простиравшуюся вдоль одного из фасадов замка. Эта огромная галерея с крестовыми сводами, как в монастырских коридорах, была выстлана косоугольными белыми и черными плитами, а на стенах, на темных панелях, размещались в два и даже в три ряда портреты всяких размеров и поясные и во весь рост, изображающие графов и графинь Арнобург-Рекенштейнских. Там и сям на пьедесталах красовались то воинские доспехи в полном комплекте, то пирамиды дорогого оружия, древних знамен и всяких трофеев.

Габриела остановилась, как очарованная.

– Ах, как это интересно! – воскликнула она, крепко сжимая руку Арно. – Отчего в Рекенштейне нет такой галереи? Я так их люблю; в них дышишь прошлым, под неподвижным взором этих угасших поколений. Впрочем, я нигде не испытывала такого странного, захватывающего чувства, какое ощутила, войдя сюда.

– Подобная галерея во всяком случае любопытна, как история костюмов в течение многих веков, – молвил улыбаясь молодой граф. – Но так как это собрание предков имеет счастье интересовать вас, дорогая Габриела, то я представлю вам их каждого отдельно. Начнем с правой стороны, с самых старых портретов. Вон первый Арнобург-Рекенштейн-Руперт и его супруга Агнеса.

И он указал на два портрета, писанных на дереве.

– А вот их внук Эбергард, который пошел в монахи, после того как задушил свою жену, по ложному подозрению.

– Фи! Изверг! – воскликнула Габриела, отходя прочь и отводя глаза от грозного рыцаря, окованного кирасой поверх монашеской рясы.

Спрашивая имена и знакомясь с историей жизни изображенных лиц, они медленно подвигались вперед; и по мере того, как они приближались к новейшим временам, галерея становилась богаче и полней.

– А это что такое? – воскликнула вдруг графиня, указывая на две большие рамки, занавешенные черным сукном.

– Эти портреты находятся в связи с печальной фамильной легендой и изображают жену и брата Арно Арнобургского, которого вы видите вот тут. – И он указал на портрет такого же размера, изображающий вельможу приятной наружности, в щегольском кос тюме времен Генриха II.

– Какая легенда? Расскажите нам, Арно, я предчувствую, что это что-то трагическое.

– Да, это нечто весьма печальное. Вот как эту историю передает нам хроника. Во второй половине XVI века в этом самом замке жили два брата: Жан Готфрид и Арно, на два года моложе первого. Они нежно любили друг друга; и когда младший, возвратясь из путешествия по Италии, привез молодую жену, – Жан Готфрид принял их с распростертыми объятиями. Бианка была дочь благородного венецианца, красивая как греза, но пагубная для тех, кто к ней приближался; все должны были ее любить, и, по словам хроники, в глазах ее был демон, убивающий тех, кто подчинялся ее чарам.

– Не разделяя мнений хроникера, я полагаю, что Бианка была красивое и опасное существо, которой нелегко было противиться. Бедный Готфрид испытал это на самом себе. К несчастью, Бианка питала к нему безумную страсть. Ему бы следовало бежать от нее, но он не имел на то силы и, позабыв брата, увлекся ею. Но пылкой и страстной итальянке этого было недостаточно; она решила отделаться от мужа, который стеснял ее, и однажды Арно был найден заколотым, но удар оказался не смертельным, и граф выздоровел. Жан, любивший брата, несмотря на то что обманывал его, усердно ходил за ним; но глаза Арно раскрылись, и он осыпал брата заслуженными упреками. Узнав, что не кто иной, как Бианка посягнула на жизнь своего мужа, Жан Готфрид был охвачен ужасом и раскаянием, объявил своей невестке, что отказывается от нее и уходит в монастырь, чтобы искупить свое преступление. Конечно, эта безумная женщина вымолила у него последнее прощальное свидание. На этом свидании, устроенном в одном из старых флигелей замка, Бианка отравила своего любовника и себя. Их нашли мертвыми в уединенной комнате, которую Арно велел тотчас же замуровать, не приняв оттуда их тел. Затем велел занавесить черным сукном портреты двух преступников; и с тех пор ничей глаз не видел их.

Габриела слушала со сверкающим взглядом и с трепетным вниманием.

– Вам известно, где эта комната?

– Нет. И я полагаю, что эта легенда не имеет основания. Вероятно, эти несчастные были погребены без всякой пышности, что и дало повод распущенному слуху.

– Ах, Арно, велите снять сукно; мне бы хотелось видеть лицо бедной женщины, которая своею жизнью запечатлела свою любовь.

– Нет, нет, Габриела, – возразил молодой граф, отрицательно качая головой, – я не могу нарушить волю моего несчастного предка, все его потомки чтили ее. Потом я суеверен, а говорят, что тот, кто откроет эти портреты, навлечет на фамилию целый ряд несчастий.

– Какая глупость! Можно ли в наш просвещенный век верить таким сказкам? Умоляю вас, Арно, откройте портреты. Господин Веренфельс, помогите мне. Разве вам не интересно увидеть их?

Готфрид покачал головой.

– Нет, не надо шутить с судьбой и тревожить это мрачное прошлое. Будьте тверды, граф, не уступайте. Зачем видеть лицо вероломной женщины, которая двух человек ввергла в несчастье, посягнула на незаконное обладание и разрушила связь братской любви.

– Боже мой! Этот бедный Жан Готфрид был, конечно, более чувствителен к красоте. И какая ирония, что он носит имя того, кто так сурово его осуждает.

– Я жалею его за гнусную слабость, но Бианку осуждаю, так как не могу ни уважать, ни жалеть суетную, преступную кокетку, которая посягнула на жизнь мужа и любовника.

– Не всякий может быть Катоном, как вы, – проговорила графиня, краснея от досады и отворачиваясь.

Приблизясь к Арно, она снова стала умолять его с такой настойчивостью, что молодой человек начал терять твердость; и когда слезы показались на ее чудных, синих глазах, обращенных к нему с жаркой мольбой, он не мог более противиться. Взял высокий табурет, стал на него и снял черное сукно, закрывавшее один из двух портретов; под этим покрывалом оказалось другое, третье, четвертое; последнее было снято и упало на пол, поднимая облако пыли. Тогда Арно и Готфрид вскрикнули, с изумлением переводя глаза от портрета Бианки на Габриелу. Графиня стала бледна, как ее белое платье, и молча всматривалась в черты преступной прабабки. Все трое долго не могли прийти в себя, потрясенные поразительным сходством между портретом и Габриелей. Это было то же бледное лицо с правильными чертами, такое же капризное выражение румяных губ, те же черные локоны, разница заключалась лишь в цвете глаз – у Бианки они были черные, суровые и страстные.

– Какое диво! – вымолвил, наконец, Арно. – Если бы не черные глаза и не костюм, то можно было бы думать, что вы, Габриела, служили моделью этому портрету.

– Да, это очень странно и доказывает во всяком случае, что все, что на меня похоже, предназначено принадлежать фамилии Рекенштейнов, – отвечала молодая женщина, стараясь улыбнуться. – Но, Арно, теперь надо открыть другой портрет; я горю желанием увидеть черты того, кто внушил моей предшественнице такую безумную страсть.

В тревожном раздумье и тоже волнуемый лихорадочным нетерпением, молодой человек дрожащей рукой сорвал покрывало со второй рамы; и взоры всех троих с безмолвным изумлением устремились на портрет графа Жана Готфрида. Это был красивый мужчина, мужественный, с насмешливым ртом; его большие глаза, синевато-серые, как сталь, светились гордостью и энергией; маленькая бородка пепельного цвета обрамляла его лицо, и из-под тока с пером выглядывали коротко остриженные волосы того же оттенка. Он был в ботфортах и в черном бархатном камзоле, обрисовывавшем его стройный, крепкий стан.

Молодой человек стоял, прислонясь к столу; одной рукой держал перчатку, другая опиралась на кинжал, висевший у его пояса. Оба портрета были великолепными произведениями большого итальянского художника. Однако изумление присутствующих было вызвано не одним лишь совершенством исполнения, а тем, что, исключая более серьезное и мрачное выражение лица и разницу в цвете глаз и волос, граф Жан Готфрид был верным портретом Готфрида Веренфельса. И Веренфельс, бледный, взволнованный, глядел на эту странную фигуру, так похожую на него. Арно первым пришел в себя.

– Какая поразительная игра случая, – промолвил он. – Габриела и Бианка – одно лицо, Веренфельс – живой портрет моего предка. Кто объяснит эту тайну природы? Но, – добавил он с живостью, – надо позвать отца и других, чтобы показать им это чудо.

И он ушел почти бегом.

Глаза Габриелы были прикованы к лицу Готфрида, поглощенного созерцанием этих странных портретов. Минуту спустя она сказала дрожащим голосом:

– Теперь, когда я видела любовника Бианки, признаюсь, меня удивляет ее вкус. Можно ли привязаться к человеку, каждая черта которого выражает суровость и холодность; его бесстрастные глаза никогда, вероятно, не оживлялись любовью, и я не думаю, чтобы он отвечал на страсть бедной, безумной женщины.

Молодой человек повернулся и устремил на графиню глубокий взгляд, озаренный необычайным блеском.

– Почему же нет! Я допускаю, что молодой граф мог быть очарован красотой Бианки. Впрочем, графиня, вы, может быть, правы. Быть очарованным красивой женщиной – не значит еще любить ее. Человек не оставляет ту, которую любит, но умирает, прижав ее к своей груди. Нет сомнения, однако, что бесчестный поступок всегда влечет за собой наказание, и человек, отдающий свое сердце на произвол страстей женщины, рано или поздно погибает. Если ваше предположение верно, графиня, то страсть Бианки понятна: холодность разжигает пламень, и отвергнутая любовь бывает всегда самой упорной.

Габриела слушала, не сводя с него взора. В первый раз она увидела огонь в его больших черных глазах, причем в его голосе, всегда спокойном, прозвучало нечто неуловимое, неопределенное. Она вздрогнула и с принужденной улыбкой сказала:

– Как бы ни было, не смешно ли, что две личности, так мало интересующиеся друг другом, как мы с вами, оказались живой копией этих древних Ромео и Джульетты. Надеюсь, что в этой жизни мы не станем настолько фатальны друг для друга.
<< 1 ... 4 5 6 7 8 9 10 11 12 ... 55 >>
На страницу:
8 из 55

Другие аудиокниги автора Вера Ивановна Крыжановская-Рочестер