Воспоминания

Будучи молодым офицером, муж мой не раз участвовал в разных полковых традициях, довольно своеобразных и нередко опасных. Все это делалось для закаливания бесстрашия, развития находчивости и ловкости каждого из офицеров и было очень принято в полку. Генерал иногда рассказывал мне о некоторых обычаях. Делалось это, повторяю опять, для закаливания храбрости и привычки быть всегда осторожным, ловким и не терять присутствия духа, даже если голова не совсем свежа после полковых праздников или дружеских товарищеских обедов. Дамы, конечно, на них не присутствовали, и можно было выпить лишнего. Вблизи никого не было – Офицерское собрание помещалось в старинном красивом замке Меджибужа,[38 - Меджибуж (Менджибож, Межибуж) – местечко Летичевского уезда Подольской губернии. Под Меджибожем устраивался лагерный сбор войск.] отдаленном от других домов, как бы обособленном. Была глубокая ночь, стояла тишина. Все спали, кроме офицеров – устроителей своего праздника.

Вызывался смельчак, который с наполненным вином туром (большим рогом) выбирался через слуховое окно на крышу собрания. Он садился на резной конек, спускал ноги вниз и, держа рог обеими руками, перегибаясь назад, пил вино. Его следовало выпить, не отнимая рога от губ, как говорят, одним духом, все до капли. При этом довольно легко потерять равновесие. Часто и мой муж бывал таким смельчаком, а за ним – и другие офицеры. Несчастного случая ни разу не было, никто не терял равновесия. Все сходило благополучно, хотя это было нелегким упражнением, если можно так сказать. У меня – слушательницы, ни разу не видевшей таких традиций, замирало сердце и кружилась голова. Муж же только улыбался.

Он с удовольствием вспоминал свою первую кампанию – усмирение Боксерского восстания в Китае.[39 - Ихэтуаньское (Боксерское) восстание в Северном Китае (1899–1901). Начато тайным обществом Ихэцюань («Кулак во имя справедливости и согласия»), позднее получившим название Ихэтуань («Отряды справедливости и согласия»). В июне 1900 г. восставшие заняли Пекин. Подавлено при участии Германии, Японии, Великобритании, США, Франции, России, Италии и Австро-Венгрии.] Вспоминал лишения и трудности, радости и печали. Часто тепло отзывался о полковнике Мехмандарове,[40 - Мехмандаров Самедбей Садыгбей Оглы (1855–1931) – генерал-лейтенант от артиллерии (1908), военный деятель. В 1875 г. окончил Петербургское артиллерийское училище. Начальник артиллерии Управления 3-го Сибирского армейского корпуса (1907–1910). В Первую мировую войну командовал дивизией, затем – корпусом. Военный министр в правительстве Азербайджанской демократической республики, организатор национальных вооруженных сил. После образования Азербайджанской ССР – на преподавательской работе. С 1928 г. в отставке.] которого любил и очень ценил. Война сблизила их – они вместе переносили и радости, и горести, оба были храбры и не ценили свои жизни.

Муж, смеясь, говорил мне, что на войне можно было ожидать всего. Очень смешно, но доходило и до печеных на огне ворон. Еды не было, а ворон всюду масса, подстрелить не так трудно, но мясо у них жесткое и не питательное.

Один из его рассказов особенно запечатлелся в моей памяти. Постараюсь его точно воспроизвести. Как-то ночью его с частью отряда окружили хунхузы.[41 - Хунхузы (от китайского хунхуцзы, буквально – краснобородый) – участники вооруженных банд в Маньчжурии с середины XIX в. до 1949 г. Речь идет об участии П. К. Ренненкампфа в подавлении восстания ихэтуаней.] Все устали и спали как никогда, выхода же из окружения не было. Враги подошли близко, и временами слышался их гортанный говор.

По тревоге все спешно собирались, и мой муж видел, что его отряд струсил. Желая поднять боевой дух, он всюду появлялся и громко приветствовал солдат, которые заплетающимся языком еле слышно отвечали ему. Тогда он, смеясь и храбрясь, прибавив крепкое русское словцо, приказал им отвечать громко и смело, чтобы хунхузы не думали, что отряд струсил. В ответ грянуло громкое приветствие. Его смелый вид и шутливые слова успокоили солдат. Они думали, что не все погибло: начальник выведет их, раз он спокоен и весел. На войне, особенно в опасной ситуации, много значат спокойствие и находчивость. Между тем, мой муж не нашел выхода, но никто об этом не знал. Все упование было тогда на одного Господа, и Господь помог.

По какому-то наитию мой муж провел отряд через найденную в горе расселину, о которой не знали даже местные хунхузы. Наши войска неожиданно ушли от них, как сквозь землю провалились. Хунхузы не понимали, куда они исчезли, куда делась верная добыча, и долго не могли прийти в себя. Это было чудом и для моего мужа, т. к. он не знал об этой расселине. Войска же думали, что он вел их наверняка и знал об этом проходе. Конечно, если бы этот путь не нашелся, то люди не сдались бы врагу живыми. Все знали о зверствах хунхузов и о тех мучениях, которым они подвергали пленных перед смертью. Помню, как генерал рассказывал мне об этом, вновь переживая этот случай. Он называл это чудом, говорил, что всей душой обратился тогда к Господу, и Бог спас.

Он считал лжецом того, кто говорил, что никогда не испытал страха на войне. Муж узнал, что такое страх в ту ночь в окружении хунхузов, но, по его словам, боялся не за себя, а за людей, за вверенный ему отряд, ведь они все до одного могли погибнуть.

Усмирение Боксерского восстания стало для генерала началом славы и тем самым породило еще большее число врагов и завистников. За эту кампанию он получил два креста Святого Георгия[42 - Орден Святого Георгия (Георгиевский крест) учрежден в России в 1769 г. для награждения офицеров и генералов за военные отличия; в 1807 г. – для награждения солдат и унтер-офицеров. Имел 4 степени.] – третьей и четвертой степени. Георгия третьей степени[43 - Зачеркнуто карандашом: «он получил».] он получил из рук генерала Гродекова, который снял этот крест со своей груди. Гродеков, в свою очередь, получил эту награду от генерала Скобелева. Тот также снял его со своей груди, вручая Гродекову.[44 - Гродеков Николай Иванович (1843–1914) – генерал от инфантерии (1900), член Государственного совета. С 1876 г. служил в Туркестанском военном округе под началом М. Д. Скобелева. Военный губернатор Сыр-Дарьинской области (1883–1893). Приамурский генерал-губернатор и командующий войсками Приамурского округа (1898–1902), командующий войсками на Дальнем Востоке (февраль-сентябрь 1906), Туркестанский генерал-губернатор. В 1881 г. награжден орденом Святого Георгия 4-й степени. Исследователь Средней Азии.Скобелев Михаил Дмитриевич (1843–1882) – генерал от инфантерии (1881), генерал-адъютант (1878). Участвовал в завоевании Средней Азии. С февраля 1876 г. военный губернатор Ферганской области. В Русско-турецкую войну 1877–1878 гг. командовал отрядом под Плевной, затем дивизией в сражении при Шипке—Шейново. В феврале 1878 г. занял местечко Сан-Стефано под Стамбулом. Успешные действия русской армии под командованием Скобелева способствовали большой популярности генерала в России и Болгарии.О «скобелевском» кресте генерала Ренненкампфа сообщает также один из его подчиненных Н. В. Зарецкий. Газета «Новое время» опубликовала статью о «скобелевском значке», который подарила Ренненкампфу сестра М. Д. Скобелева Надежда Дмитриевна. По мнению ее автора, этот значок принес П. К. Ренненкампфу удачу под Гумбинненом. См.: «Скобелевский значок» // Новое время. 24.08 (6.09) 1914. № 13811. С. 3.]

Муж очень дорожил этой реликвией и бережно ее хранил. В некоторых местах белая эмаль на этом кресте начала портиться, и генерал очень редко его надевал. Носил же постоянно другой, купленный им самим. На трех золотых краях «скобелевского» креста были выгравированы имена и фамилии имевших его генералов. Только один край награды был свободен от чьей-либо фамилии. Муж мой говорил, что ее никогда не будет, так как он никому не отдаст своего креста.

Очень жалею, что эта реликвия погибла во время революции. Муж мой дорожил только этими, редкими в то время Георгиевскими крестами. Став полным генералом, т. е. генералом от кавалерии,[45 - В генералы от кавалерии П. К. Ренненкампф был произведен 6.12 1910 г.] он не раз говорил мне, что все остальные кресты и медали он ни во что не ставит. Называл их «иконостасом» на груди, когда приходилось носить полную форму со всеми орденами.

Как на иконостасе рисуют святых и самого Христа и Святую Матерь Его не с подлинников, а со случайных моделей – знакомых или близких художника, нередко с очень грешных и нечестных людей, и это не «настоящее», так и ордена. Их часто дают незаслуженно, по протекции. «Иконостас» на груди у многих говорит совсем не об их заслугах, храбрости или неустанных трудах, а о том, что им «бабушки ворожат» или они «за тётенькин хвостик держались». Муж говорил мне с глазу на глаз, что всегда рвался в бой, на войну, к победам. Говорил, что война – его стихия, что рожден воякой. Он работал, служил не за страх, а за совесть. Не для того, чтобы получить орден, крест, славу, а потому что у него была такая натура, и он глубоко любил Отечество, хотел, чтобы в Европе считались с Россией.

В жизни мой муж был скромен, прост, не любил роскоши, праздности и рутины. Был деятельный, энергичный, живой, находчивый, сам работал и умел заставить работать других. Хорошие солдаты и офицеры, умные и не лодыри его уважали и очень любили. Они знали, что генерал Ренненкампф всегда заметит и оценит их труд. Знали, что он справедлив и зорко, как орел, видит их всех и судит по правде.

Возвратившись с войны, генерал получил от Государя предложение командовать гвардейской бригадой в Петербурге. Тогда это было особой милостью Николая II[46 - Николай II Александрович (1868–1918) – российский император (1894–1917). Расстрелян с семьей в Екатеринбурге в ночь с 16 на 17.07 1918 г.] и особой честью. Муж мой, нимало не раздумывая, храбро и категорически отказался, не боясь неудовольствия Государя. Свой отказ он объяснил тем, что любит работать и заставляет работать всех своих подчиненных, невзирая на лица и титулы, а за малейший промах или неудачу взыскивает со всей строгостью. В качестве же командира гвардейской бригады ему пришлось бы считаться с маменькиными сынками и великими мира сего, а это – не в его характере. Да и Государю не дали бы покоя жалобами на то, что он мучает до смерти титулованных лиц маневрами и учениями. Не для него была такая служба. Государь улыбнулся. Очевидно, он и сам это понял, не рассердился и не настаивал на своей милости. Муж был назначен командовать 1-й отдельной кавал[ерийской] бригадой, стоявшей в городе Борисове.[47 - П. К. Ренненкампф был начальником 1-й отдельной кавалерийской бригады с 24.07 1901 по 1.02 1904 г.] Офицеры его очень любили за прямоту и за заботу о них. Много лет спустя, когда генерала уже не было с ними, они постоянно переписывались с ним и приезжали повидаться, спросить совета. Верили в него как в военного учителя и хорошего стратега.

В Борисове муж часто встречался с образованнейшим и умнейшим помещиком Колодеевым и с его старушкой-женой.[48 - Колодеев Иван Хрисанфович (1859–1914) – библиофил, коллекционер, общественный деятель, один из учредителей Военно-исторического общества. Собрал обширную библиотеку (более 10 тыс. томов), коллекцию изобразительных материалов и предметов, относившихся к войне 1812 г. Для пополнения своего собрания предпринимал поездки в Европу. Историк К. А. Военский характеризовал коллекцию Колодеева как «самое богатое хранилище по эпохе Отечественной войны». Супруга Колодеева Ольга Сергеевна в 1912 г. передала собрание изобразительного материала, часть библиотеки мужа и его личный архив Историческому музею в Москве.По свидетельству О. С. Колодеевой, у ее мужа было много документов, относившихся к биографии П. К. Ренненкампфа, в том числе его письма из Маньчжурии и Сибири. Все они погибли во время революции 1917 г.Колодеева (ур. Карцова) Ольга Сергеевна (? – 1934), в 1904 г. вышла замуж за И. Х. Колодеева. После революции 1917 г. в эмиграции в Германии и Франции.См.: О. С. Колодеева – В. В. Чернавину. Париж 13/26.08.1933 // Vincennes. 1 к 125 Papiers Rennenkampf. Carton № 2. Dossier «Lettres sur le gеnеrale de Rennenkamp». F. 2–3 rev.; Военский К. А. Библиотека и собрание И. Х. Колодеева по 1812 году, в Новоборисове, Минской губ. // Военский К. А. Исторические очерки и статьи, относящиеся к 1812 году. М., 19[12]. С. 67–78. Цитата С. 67.] Их сближало поклонение военному таланту, можно сказать, гению – Наполеону.[49 - Наполеон I Бонапарт (1769–1821) – император французов (1804–1814, март-июнь 1815 г. «Сто дней»).] Колодеев собрал роскошную библиотеку о Наполеоне: в ней было все, что о нем писали на русском, французском и других языках. Кроме того, у Колодеева имелись много собственноручных карт и планов великого полководца и коллекция разных предметов, относящихся к Наполеону. Муж и этот помещик много беседовали об императоре французов, много вместе читали, и это их очень сблизило. П. К. Ренненкампф оставался верным другом Колодеева до самой его смерти.

Всю коллекцию книг, карт и вещей Наполеона Колодеев незадолго до своей смерти пожертвовал России. Знаю, что его жена отвезла ее в Москву, и хранилось это сокровище в Кремле. Что стало с этим даром – не знаю. Жаль, если погибло или пошло на сигарки большевикам.[50 - Коллекция И. Х. Колодеева хранится в Москве, в отделе изобразительных материалов Государственного исторического музея. Часть его библиотеки была передана в 1920-х гг. Белорусской ССР по требованию ее руководства и погибла во время Великой Отечественной войны.]

Из рассказов моего мужа запомнилась еще одна удивительная история. У него был денщик-татарин, который ухаживал в конюшне за лошадьми. По непонятной для денщика причине лошади стали падать в теле, худеть и болеть. У татар же существует поверие – если убить еврея и закопать в конюшне, где болеют лошади, то все как рукой снимет, и лошади поправятся. Недолго думая и желая отличиться уходом за лошадьми, солдат ночью в пустынном месте подстерег еврея, убил его и закопал в конюшне под настилом из досок…

Дело это в один печальный день обнаружилось. Бедный даже не успел проверить ужасного поверья, не успел посмотреть, поправятся ли лошади от его средства. Солдат признался во всем, был отдан под суд и понес тяжелое наказание, а начальство, т. е. мой муж (в то время командующий бригадой), получил незаслуженный выговор от командующего корпусом. По его мнению, денщик совершил преступление потому, что не был должным образом воспитан. Вина, таким образом, отчасти падала и на моего мужа. Очевидно, командующий корпусом мало знал татар, их поверья и приметы, иначе он не сказал бы такого моему мужу.

Не прошло и нескольких месяцев, как командующий корпусом снова вызвал к себе моего мужа. Ренненкампф явился быстро, по форме одетым и ждал, не зная, в чем дело. Вошел все тот же командир корпуса, смущенно пожал руку моему мужу и извинился за свой недавний разнос из-за убийства еврея на пользу лошадиного здоровья. Он сказал, что погорячился и был неправ. Оказалось, что денщик командующего повесил еврея на люстре у него в квартире. Денщик слышал, как еврей поносил командующего, отказавшегося принять его мошенническую поставку фуража. Этот солдат также попал под суд.

Командующий просил моего мужа забыть эту историю и не сердиться на него, прибавив, что солдаты-татары слишком уж любят свое начальство, а сами за это гибнут.

Вскоре вспыхнула Русско-японская война, и генерал Ренненкампф отправился на фронт. Во время войны он был серьезно ранен в ногу на полтора сантиметра ниже колен[ного] сустава. Врач тут же осмотрел рану. Сапог нельзя было снять обычным способом, т. к. это причиняло боль. Пришлось его разрезать и отрезать кусок брюк, чтобы освободить ногу. Муж мой ни за что не хотел оставить японцам эти «трофеи» и велел их сжечь в его присутствии.

Досадное ранение лишило его возможности участвовать в сражении при Ляояне.[51 - Ляоянское сражение 17–21.08.1904 г. – одно из крупнейших сражений Русско-японской войны (1904–1905) в районе города Ляоян. После четырехдневных боев наступавшие японские войска (командующий 1-й армией генерал Т. Куроки) были остановлены. Однако главнокомандующий русской армией генерал А. Н. Куропаткин отдал приказ об отступлении к Мукдену.] Оно заставило мужа на время оставить свои войска и лечь в госпиталь Крас[ного] Креста, где сестрой милосердия была жена его адъютанта Надежда Ивановна Гейзелер.[52 - Гейзелер Эрих-Леопольд Павлович (1878–1915) – адъютант Ренненкампфа, штаб-ротмистр (3-й уланский Смоленский Императора Александра III полк). Участник Русско-японской (1904–1905) и Первой мировой (1914–1918) войн.Его супруга Надежда Ивановна Гейзелер во время Русско-японской войны 1904–1905 гг. была сестрой милосердия. После революции осталась в Петрограде. В 1936 г. ей удалось ненадолго выехать к своим дочерям в Германию и встретиться с В. Н. Ренненкампф в Париже. Ее судьба после возвращения в СССР неизвестна.] Потом, уже в Вильно, она рассказала мне о случае, который произошел при лечении генерала Ренненкампф а.[53 - В действительности В. Н. Ренненкампф узнала об этом случае позднее, из воспоминаний Н. И. Гейзелер, написанных по просьбе Татьяны Павловны в Париже в 1936 г. Гейзелер просила их не публиковать, опасаясь, что это может повредить ей после возвращения на родину.]

После двух операций рана на ноге никак не заживала и гноилась из-за множества мелких осколков кости, оставшихся в ней от пулевого ранения. Но генерала мучило не это – он был очень терпелив. Он рвался в бой, к своим войскам, а рана не пускала его из госпиталя. Наконец, все очистили, и заживление пошло быстро. Муж мой обе операции перенес без хлороформа только потому, что из-за его нехватки солдат оперировали без наркоза. Он не хотел никаких преимуществ перед солдатиками и наотрез отказался от наркоза. Врачи были удивлены, но подчинились его требованию. Единственное, что он позволил себе, – это курить сигару во время мучительной операции.

Наконец, ему стали делать массаж и горячие ванны для ноги. Генерал тосковал по войскам и все торопил врачей и сестру милосердия. Он хотел быстрее выйти из лазарета. Раз даже не выдержал и просил на носилках отнести его к войскам, увидел их и немного успокоился. Это вызвало большой энтузиазм. Все были рады его видеть и поняли, что скоро он снова возглавит войска.

Вернувшись в лазарет, мой муж не мог дождаться, когда выберется из него. Он просил сестру Гейзелер приналечь на лечение, т. к. у него уже не было терпения оставаться праздным во время войны. Вот она и постаралась.

Однажды Над[ежда] Ивановна Гейз[елер] приготовила горячую ванну для его ноги. Генерал был послушным, терпеливым больным и делал все, чтобы скорее поправиться. Сестра заметила, что, поставив ногу в ванну, он изменился в лице. С каждым мгновением борьба и страдание все больше и больше отражались на его лице. Она спросила: не болит ли рана, не дурно ли ему. Генерал ответил отрицательно, но ванна, по его словам, столь горяча, что если бы сестра была не русской, а японкой, то он мог думать, что она хочет сварить его ногу. Гейзелер поспешно велела вынуть ногу. С ужасом увидев, что вся кожа побелела, начала извиняться за свою ошибку.

Хорошо еще, рассказывала Надежда Ивановна, что по его лицу заметила неладное, иначе не только кожа сошла бы, но и мясо отвалилось, такая горячая была вода. По своей рассеянности она не посмотрела на градусник. На ее вопрос, почему генерал сразу ничего не сказал, он ответил, что она, а не он сестра милосердия. Он подчинялся ей и думал, что такая температура и должна быть. Оказалось же, что она – сестра без милосердия. Генерал говорил, что не сердится на нее и, заметив слезы на глазах Надежды Ивановны, успокаивал ее как мог. Она очень любила и уважала генерала и досадовала на себя за такую оплошность.

Бог дал – все прошло, зажило, и генерал был счастлив вернуться в строй. Сестра Гейзелер никак не могла забыть эту историю с ногой, как и то, что генерал перенес операцию без хлороформа. Слухи об этой операции быстро разнеслись между солдатиками, и они, полюбив П. К. Ренненкампфа еще больше, говорили: «Ишь ты, ерой наш-то генерал!».

Муж как-то рассказал мне о том, что он во время войны ночевал один на другом берегу реки Шахэ.[54 - Шахэ – река в Северо-Восточном Китае, в бассейне реки Ляохэ. На Шахэ во время Русско-японской войны 22.09-4.10 1904 г. произошло сражение между русской Маньчжурской армией (генерал А. Н. Куропаткин) и тремя японскими армиями (маршал И. Ояма), в котором ни одна из сторон не смогла добиться победы.] Генерал Куропаткин[55 - Куропаткин Алексей Николаевич (1848–1925) – генерал-адъютант, генерал от инфантерии (1901), военный министр (1898–1904). В Русско-японскую войну (1904–1905) командовал войсками в Маньчжурии. В Первую мировую войну – командующий армией и Северным фронтом (в 1916 г.). Туркестанский генерал-губернатор (1916–1917). В апреле 1917 г. арестован. Освобожден Временным правительством.] все время задерживал его отряд, не позволял переходить реку, ссылаясь на опасность и возможность поражения вследствие превосходства сил неприятеля. П. К. Ренненкампф же хотел доказать, что местность хорошо обследована, и никакой опасности нет. Нарушить приказ – не рисковать отрядом он не мог, поэтому решил рисковать только собой. Вместе с двумя солдатиками, добровольно последовавшими за ним, он переправился на другой берег и переночевал там. Об этом и о верности своих сведений генерал немедленно донес Куропаткину. Говорят, в окружении Куропаткина много смеялись этому донесению и находчивости П. К. Ренненкампфа.

Муж мой объяснял это категорическое приказание и страх генерала Куропаткина интригами и завистью в его окружении. Оно боялось и не хотело побед отряда моего мужа. Вдруг еще какой подвиг, победа, а за ними – отличие, орден или какая-либо другая милость генералу Ренненкампфу. Мало кто думал о Родине, о ее славе. Мало кто любил Родину так, как генерал Ренненкампф. Вот был истинный патриот, а как любил войну! Он был рожден для войны, для побед. Теперь его нет в живых, получил в конце концов белый деревянный крест на свою мученическую могилу, умер, любя Россию. Он не хотел служить у большевиков, как ему предлагали. Многие из офицеров и генералов пошли к ним на службу, спасая свою жизнь, он же выбрал смерть.

Теперь все кончено – России нет. Пишу не для чего-либо, т. к. не перед кем выслуживаться и искать похвалы, славы или каких-либо преимуществ для себя. Я измучена. Годы и жизнь, полная горя и лишений, сделали свое дело – я быстрыми шагами иду к могиле. Пишу это тебе, дорогая дочь, чтобы ты знала правду – истину, чтобы глубоко любила и уважала своего погибшего отца, гордилась им. Много зла в мире, много врагов-завистников у генерала Ренненкампфа даже после смерти. История же, в конце концов, скажет свое слово истины, близок этот час. А врагов да простит Господь Бог, как я и как генерал Ренненкампф простил их перед своей смертью. О врагах можно сказать словами самого Христа, когда его – Бога распинали на кресте: «Прости им, Господи, ибо не знают, что творят».[56 - Евангелие от Луки (23:34).]

В Русско-японскую войну П. К. Ренненкампф получил чин генерал-лейтенанта в тот самый день, когда был ранен. Затем был награжден орденом Святого Станислава первой степени с мечами и Святой Анной тоже первой степени, но без мечей, хотя в приказе значилось «за боевые отличия в делах против японцев».[57 - Чин генерал-лейтенанта Ренненкампф получил 21.08 1904 г. (почти два месяца спустя после ранения 30.06 1904 г.). Однако старшинство в чине считалось с 30.06 1904 г. «За отличие в делах против японцев» он был награжден 8.03 1905 г. орденом Святого Станислава 1-й степени с мечами. Орден Святой Анны 1-й степени Ренненкампф получил 4.11 1907 г. уже после окончания Русско-японской войны.]

В бытность командиром III армейского корпуса[58 - П. К. Ренненкампф командовал 3-м армейским корпусом с 27.12 1906 г. по 20.01 1913 г.] генерал как-то сказал мне, что ему досталось от военного министра генерала Сухомлинова. Он просил не принимать этого близко к сердцу и добавил, что Сухомлинов – его личный враг с давних лет. Военный министр, по словам мужа, старался вредить ему всегда и во всем, даже если это было в ущерб делу.

Оказалось, что муж мой получил Анну без мечей, а в приказе говорилось, что он награждается за боевые действия. Он заметил, что не может принять и носить орден, полученный за боевые действия, но без мечей.[59 - За боевые заслуги офицеры награждались орденами Святой Анны 3-й и 2-й степеней, Святого Станислава 2-й и 3-й степеней, Святого Владимира 4-й степени с мечами. Мечи служили отличием боевой награды.] Сухомлинов придрался к этой фразе и сделал официальное замечание. В соответствующей бумаге было написано, что от царской награды нельзя отказываться. Вот как он повернул дело, чуть ли не революционером сделал. Мой муж не унялся и ответил, что не может принять орден, так как бедность не позволяет ему уплатить причитающуюся за него сумму. Его все-таки заставили принять награду и разрешили выплачивать за нее частями. Он принял ее без удовольствия, но частями выплачивал с удовольствием. Хоть на этом отвел сердце. Сухомлинов вечно делал неприятности. Хорошо, что эта история с орденом кончилась благополучно, и мой муж в конце концов посмеялся.

Ордена не приносили мужу ни радости, ни удовольствия. Его часто обходили или не вовремя награждали, или давали боевую награду, но без мечей. Другим таких неприятностей никогда не делали. Наверное, по этой причине он был равнодушен к орденам, т. к. такие награждения можно счесть обидой, издевательством или насмешкой.

Из всех своих орденов генерал ценил только орден Святого Георгия. С двумя Георгиевскими крестами он никогда не расставался, даже когда сидел при большевиках в Петропавловской крепости.[60 - Ошибка автора: в Петропавловскую крепость Ренненкампф был заключен при Временном правительстве.] Приходя к нему на свидания, я всегда видела у него на шее и на груди эти любимые награды. Большевики хотя и запретили носить погоны, но эти два креста оставили.

Кроме них, генерал Ренненкампф получил золотое оружие. Он был награжден и золотым оружием, украшенным бриллиантами. Эта шашка была парадная и эффектная. Сама эта награда в то время была большой редкостью.[61 - Золотым оружием с надписью «за храбрость» П. К. Ренненкампф был награжден 20.12 1904 г. за отличие в боях с японцами с 27.09 по 3.10 1904 г. Бриллиантовые украшения к золотому оружию он получил 5.03 1906 г.] Больше всего он любил кривую турецкую шашку с великолепным старинным клинком, всегда остро отточенную. Говорил, что в бою она отлично сносит головы неприятелей. Часто носил и старинную серебрян[ую] кавказскую шашку. Генерал любил оружие, весь его кабинет был им увешан. Муж знал толк в клинках и никогда не упускал случая приобрести старинное, хорошее оружие.

Слышала я от мужа таинственную историю. Имена действующих лиц он не открыл, сказал, что дал слово молчать. Случилось это в один из его приездов в Петербург из Вильно (в столице он всегда останавливался у своей родной сестры Бетси Крузенштерн[62 - Елизавета (Бетси, Элизабет Хелене Ингеборг) (9.07.1844 – апрель 1915). Замужем за Александром Вольдемаром Эрнстом Карлом фон Крузенштерном (13.06.1844-24.04.1884), капитаном корабля. Брак заключен 20.01 1880 г. в Петербурге.] на Васил[ьевском] острове).

Ночью, часов в одиннадцать, швейцар доложил генералу, что некий господин, приехавший в автомобиле, интересуется, дома ли он, и просит его спуститься вниз. Генерал моментально надел шинель, фуражку, вышел и не вернулся. Я подумала, что у него какое-то спешное, неотложное дело. Прошло много времени, и я начала волноваться. Решила дождаться его, хотя было поздно и пора на покой.

Муж всегда носил в пальто два пистолета – наган и браунинг. Даже дома у него в кармане был браунинг большого калибра. Он всегда ждал покушений и не хотел, как говорил мне, отдать свою жизнь даром. В этом отношении я была спокойна. Предполагала, что он уехал по какому-то серьезному делу. Именно это меня и беспокоило.

Вот что он рассказал мне, когда вернулся. Выйдя на улицу, генерал увидел у подъезда автомобиль. При его появлении дверца открылась. Незнакомец внушительного, аристократичного вида пригласил моего мужа в автомобиль и просил ехать вместе с ним. Мой муж, не колеблясь, сел и поехал. Ехали долго, плутали по городу, меняя направление, и, наконец, остановились перед великолепным особняком. Незнакомец вышел и просил мужа следовать за ним. Дом, обстановка, прислуга – все указывало, что их владелец не простой смертный, а лицо аристократическое и титулованное.

Хозяин дома представился мужу (его имени муж мне не открыл). Он многое услышал и узнал, но с него взяли слово, и генерал унес этот разговор с собой в могилу. Мне же рассказал только о том, что его посвятили в проектируемое общество для спасения России, так как много слышали о его храбрости, любви к Родине, находчивости и неустрашимости. В этом лично убедился и тот, кто привез его к себе. Он удостоверился, что генерал не любопытен, спокоен, владеет собой, и его личные качества могли быть полезными создававшемуся обществу.

Не знаю, вышло ли что-либо из этой затеи, бывал ли потом муж в этом таинственном доме и обществе. Думаю, что ничего не устроилось, т. к. Россия претерпела много и впала в агонию. Старая Россия умерла, а какая народится новая – покажет время. Но я уверена – Россия возродится, сам Господь поднимет ее из праха. Слишком много было страданий, а страданием все обновляется и очищается. Слишком много крови пролито. Эта кровь очистит и изгонит все наносное, чуждое, грязное из России. Дай Бог, чтобы это скорее свершилось… Очень хочется, чтобы кто-нибудь из этого таинственного общества подал о себе весть. Я хотела бы знать что-либо о нем хотя бы анонимно, если нельзя открыто…

Муж моей сестры генеральши Аракиной[63 - Аракина (ур. Леонутова) Мария Николаевна – сестра В. Н. фон Ренненкампф. Аракин Николай Дмитриевич (1862-?), генерал-майор (1906), генерал-лейтенант (1917), военный судья. Муж М. Н. Леонутовой. Окончил Александровскую военно-юридическую академию (1888), помощник военного прокурора, военный следователь. Военный судья Иркутского военно-окружного суда (14.08.1906-24.06.1913), Варшавского военно-окружного суда (1913–1914), прикомандирован к Виленскому военно-окружному суду (1914). Военный судья Двинского военно-окружного суда (17.12.1914–1916). В отставке с 22.04 1917 г.] – военный юрист – был членом военного Иркут[ского] суда. Вместе с их семьей приехала в Иркутск и я. Несколько дней спустя я пошла немного прогуляться и заодно купить на вечер ложу – в театре шла опера «Тоска».[64 - «Тоска» – опера итальянского композитора Джакомо Пуччини (1858–1924). Впервые поставлена в Риме в 1900 г.] Неподалеку от театра толпилась публика. Она находилась в какой-то ажитации[65 - Ажитация (фр. agitation) – сильное волнение, возбужденное состояние.] и волнении, слышались восклицания. Я решила, что это связано с оперой, с приездом Камионского и артистки Брун,[66 - Камионский Оскар Исаевич (1869–1917), оперный певец (баритон). Окончил Петербургскую консерваторию (1888–1891). Пел в театрах Италии, с 1893 г. – в России, в Оперном театре Зимина (1905–1908), затем в различных передвижных труппах. Прославился в итальянском репертуаре.Брун Клара Исааковна (1876–1959), оперная певица (лирико-драматическое сопрано). Супруга О. И. Камионского. Заслуженный деятель искусств УССР (1938). В 1899 г. окончила консерваторию в Вене. В 1899–1926 гг. пела ведущие партии в оперных театрах России и за границей. С 1926 г. занималась педагогической деятельностью, профессор Киевской консерватории (1939–1952).] и уже боялась не добыть ложу. Но, подойдя ближе, увидела выбитые рамы в домах и услышала, что волнение публики вызвало покушение на генерала Ренненкампфа.

Купив билет в театр и вернувшись домой, я рассказала своим об увиденном. Слышала, что бросившего бомбу поймали. Одни говорили, что генерал с адъютантами ранены, другие – если он и ранен, то легко, т. к. после покушения пошел пешком. Однако узнать всей правды не удалось.

Вечер мы провели в театре. Он был переполнен, а в партере я впервые увидела генерала Ренненкампфа. В антракте я сразу заметила генерала в казачьей форме. Он слушал музыку, стоя спиной к барьеру, за которым находился оркестр, и разглядывал публику в ложах, будто искал кого-то глазами. Генерал выделялся из толпы интересной, необычной внешностью. Выглядел он очень импонирующе – стройный, с большими выхоленными усами, военной выправкой, выпуклой могучей грудью, на которой красовались два белых Георгиевских креста, необычайно аккуратный в одежде, ловкий, с легкой походкой и быстрым орлиным взглядом.

Многие говорили о нем. Удивлялись тому, что, пережив покушение несколько часов назад, он имел храбрость прийти в театр и был, как всегда, совершенно спокойным, веселым и элегантным. Видели его не только в партере, но и в фойе, и в коридоре театра. Он смело ходил по театру, посещая в ложах своих знакомых. Публика волновалась и в конце концов заставила полицмейстера просить генерала поберечь себя и уехать домой, потому что какой-то человек ходил за ним по пятам, держа руку в кармане. Это мог быть другой революционер, искавший удобного момента, чтобы убить генерала.

П. К. Ренненкампф рассмеялся и ответил, что это излишние страхи. Он уверен, что у этого человека ничего нет, просто глупая привычка держать руку в кармане. Но, если публика волнуется, может быть, больше не за него, а за себя, то он выполнит ее просьбу и скоро уйдет. К тому же в кабинете его ждут текущие дела.

Когда мы познакомились с генералом и он стал бывать в доме моей сестры, то, сдавшись на наши настоятельные просьбы, шутя и смеясь, рассказал об этом покушении на него. Вот как все произошло. По своему обыкновению, в 10 часов утра генерал в сопровождении двух адъютантов Гейзелера и Гилевича[67 - Гилевич Николай Александрович – поручик (3-й драгунский Его Императорского Высочества великого князя Владимира Александровича полк), адъютант П. К. Ренненкампфа.] шел в штаб 3-го Сиб[ирского] корпуса, которым он тогда командовал. Около штаба генерал заметил человека, сидевшего на чугунном столбике недалеко от тротуара. Публики в этот ранний час было мало, и он невольно обращал на себя внимание, казался генералу подозрительным. Обратившись к адъютантам, П. К. Ренненкампф сказал, что этот человек здесь для того, чтобы его убить. Адъютанты были озадачены и стали разубеждать генерала. Он же просил их быть осторожными.

Прошло много времени. Генерал и адъютанты закончили в штабе свои дела и намеревались по своему обыкновению возвращаться домой пешком. Выйдя, увидели того же человека на прежнем месте. Генерал, глядя в упор, пошел прямо на него. Человек мгновенно вскочил, выхватил из кармана бомбу в форме коробки от сардин, но большего размера, размахнулся и кинул ее в генерала, а сам бросился бежать. Бомба упала позади П. К. Ренненкампфа и его спутников. Она долго находилась на морозе, промерзла и разорвалась частично – оглушила генерала на одно ухо, взрывной волной отбросила в сторону одного из адъютантов, а другому опалила шинель. В целом все обошлось благополучно.