Вираж

Обстоятельства, занесшие нормальную деятельную, вполне себе образованную женщину в эту тмутаракань возникли в связи со смертью двоюродной бабушки.

Почила старушка по естественным причинам. Под девяносто обычно так и случается. Единственной, с кем она имела настроение общаться в последние годы, была Дарья. Сносились они по телефону, но часто и обстоятельно.

Серафима Дмитриевна предпочитала, чтобы внучатая племянница звонила не реже двух раз в неделю. Даша сотворила себе соединение через Интернет. Иначе вылетела бы с этими разговорами в финансовую трубу. А бабку ей было просто жаль. Сыновья – одному пятьдесят пять, другому пятьдесят три – давненько уже перебрались в Штаты. В ротшильды не вышли, но и под мостом не ночевали. Какой-никакой достаток позволял «мальчикам» свысока поплевывать на тех, кто остался дома. Серафима Дмитриевна неоднократно предлагала детишкам погостить на берегу моря, на что получала категорический ответ в том смысле, что Америка, практически, остров, со всех сторон омываемый водой. Типа: своих пляжей хватает. Подолгу разговаривать с маразматической старушкой «мальчики» себе позволить не могли. Даже на категорическое требование прибыть и ознакомиться с завещанием, отговорились занятостью, трудностями с оформлением визы, проблемами с детьми и внуками…

И Серафима Дмитриевна обозлилась. Некоторое время она перебирала оставшимися по сю сторону океана родственниками. Выяснилось, однако, что любовь близких имела обыкновение заканчиваться с последним днем отпуска.

Загорелые племянники и племянницы, а так же их жены и мужья, сестры и братья жен и мужей, приятели тех и других сваливались на побережье в середине июня и испарялись в середине сентября. Все это время они напропалую пользовались гостеприимством старушки. С отъездом же последних пляжных пилигримов наступал тот самый мертвый сезон. Никто из родни к себе гостеприимную бабушку не звал. На прозрачные намеки в том смысле, что ей бы в большой город, да показаться хорошим врачам, да в театр бы… родня глохла на корню. Ну, случилось так, семейка такая попалась. Не повезло бабке.

Серафима Дмитриевна обозлилась вторично и в одно не самое прекрасное для родни лето отказала халявным визитерам от дома. Престарелый Дашин дядя Толик поехал таки, полагая, на месте разрулить недоразумение, но обнаружил под бабкиным кровом кучу посторонних, которые, между прочим, расплачивались с хозяйкой живой монетой.

– Есть комната в мансарде, – проскрипела Серафима, «не узнавая» племянника. – Умывальник на улице, сортир тоже. Триста пятьдесят рублей сутки.

– Что?! – Взревел дядя Толик. – Там же Игореха в прошлом году спал. Там же повернуться негде…

– Триста пятьдесят, – отрезала старушка.

Пока дядька багровел и пыжился, в распахнутую калитку ввалились мужчина и женщина в расхристанных майках, ведя в поводу огромный колесный чемодан, и в один миг сторговали комнатку за четыреста.

Дядька Толик спрятался в тенек, и уже оттуда ехидно попенял престарелой родственнице:

– Не стыдно сиротку обирать?

– Это кто сиротка? Лошадь эта? – бабка мотнула головой в сторону новых постояльцев.

– Это же Дашка, дочь Натальи, Аглаина внучка. Наташка, когда… живая еще… в гости маленькую…

Дядька чуть не пустил слезу, так ему стало жаль покойной двоюродной сестры, а пуще – себя, что не приютили, что выгнали искать чужого угла. Серафима Дмитриевна неопределенно хмыкнула и заявила на невыплаканные толиковы слезки:

– Так это когда было… лет двадцать… больше. Не узнала. И что?

– Тетя Фима, – задушевно начал Толик, – у тебя в комнате диванчик есть. Я бы на нем…

– Триста пятьдесят, – отрезала вредная старуха.

Дядька ушел, залепив калиткой с такой силой, что брызнули отсохшие лушпайки синей краски. А Серафима Дмитриевна закарабкалась по крутой мансардной лесенке, подслушать.

– Какой вид! Я маленькой сюда специально забиралась, чтобы посмотреть, – весело тараторила Даша.

– Ага. Ничего. Но сортир-то на улице, – недовольно бухтел ее муж.

– Зато море близко.

– Умываться туда будем ходить?

– Не гунди, а? Мне тут хорошо.

– Ладно, даю тебе три дня на законную ностальгию, потом переедем в приличное место.

– Законными бывают браки. Еще воры…

– Воры бывают в законе. И не спорь, если не хочешь испортить мне отпуск.

– А мне? – тихо спросила Даша.

– Не начинай все сначала, – раздраженно потребовал муж.

Через три дня они действительно собрались. Даша с сожалением смотрела на старый дом. Ее муж хмурился.

– С матерью, значит, сюда приезжала? – спросила Серафима Дмитриевна, не глядя в сторону внучатой племянницы, без каких-либо извинительных интонаций.

– Вы меня вспомнили? – удивилась Дарья.

– Анатолька подсказал. А потом и сама. Ты маленькая в куст гортензии тыкала и твердила, будто она только в горшках растет.

– Точно! – обрадовалась Даша.

– Наталья-то от чего померла? – спросила далекая от деликатности Серафима Дмитриевна.

– Никто не знает, – отозвалась племянница.

– Что значит, не знает! Врачи уморили, а написали, что от неизвестных причин.

– Я сама врач. Острая коронарная смерть. Она на работе…

– А ты, значит, в больнице работаешь.

– Да.

– Больница хорошая?

– Окружная.

– Операцию мне надо делать на глаза.

– Что?

– Катаракта, говорю у меня. Сделают твои врачи операцию?

– Надо сначала обследование…

– Где я его делать буду? Тут? Тут вообще без глаз останешься.

– Приезжайте к нам.

– Сколько операция стоить будет? – Серафима Дмитриевна приготовилась отбивать кровные рубли и копейки.

– Ни сколько, – ошарашила ее Дарья. – Я договорюсь.