Дети вечного марта. Книга 2

Дальше пошли крики, бульканье, какие-то ещё уговоры и, наконец, громкое падение тела с лавки. Хоть потолок и каменный, а всё равно было слышно, как вырубился упоённый дурной бас. Потом его волокли. Игорь и Сун приникли к стенке. Оконце под самым потолком давало очень мало света, зато много звука, будто за бумажной переборкой сидишь. Игорь с уважением покосился на товарища. Не зря тот помалкивал.

Беседа наверху возобновилась. Когда угомонился рехнутый бас, разговоры пошли более степенные – о том, о сём. Вспоминали дом, кто помнил, конечно, потасовки, пару раз – нелюдей. Тут в собеседниках присутствовало полное единогласие: под топор!

Всё правильно, извинил чистюков Игорь: люди – сами по себе, нелюди – отдельно, как мухи от котлет.

А я кто, в том смысле – в которой тарелке пребываю? В той, где чисто, тихо и сытно, или в той, где роятся чёрные навозные жители, выдирая мохнатыми лапами друг у друга крошки?

Что за бредь! Себя-то я с какой стати начал по тарелкам раскладывать?

Наверху в полголоса обсуждали ночное происшествие. Оказалось, это бас с Копытом девушку подкараулили.

– Хотели как люди, – оправдывал товарищей один из собутыльников, – а она упираться. А Копыто, знаешь? Ага, вот… он же бешеный делается, если, что не по нём. Он, помнишь, в Мордунах, ну, когда нелюди в слободе заперлись, а из загородки колючки полезли? Копыто ребятишек в деревне наловил, поставил перед воротами слободы и давай резать. Открывайте, кричит, кровь на вас ляжет! Я из-за вас человеческих детей убиваю. И, представь, открыли. Тут уж он погулял. Всё искал дриаду, которая колючки напустила. Только она как в воду канула.

– Поймаешь её, как же! Они, падлы, глаза умеют отводить. Только что была, моргнул – на этом месте лес стоит.

– А у нас в деревне была одна, – вступил в разговор доселе молчавший собеседник. – Такая… а уж бабы за ней гонялись – страх. Всех мужиков в деревне расповадила: бегают к ней и бегают. Жены, конечно, в рёв, в крик, за ухваты. А она – раз, и нет её. Но и поля родили, такого ни до, ни после никто не помнил. И красивая…

– Сам, поди, к ней бегал? – вкрадчиво спросил давешний рассказчик.

– Я тогда ещё мальчишкой был, маленький совсем. А думаю, дриад трогать нельзя. От них никакого вреда – одна польза. Смотри, погнали их из герцогского домена, куда урожай пропал? Люди с голоду пухнут. Нет, я не против, чтобы аллари на нашей земле не было. Земля – для людей. Но дриадок надо оставить. Как без них?

– Тогда и коней трогать нельзя. Поселится конь рядом, и у тебя скотина в рост пойдёт. Или быки. Возьми быков… Когда у нас в соседской слободе коровья семья сидела, вся округа молоком заливалась. А сыры какие были. Помнишь, малой, какой сыр моя матушка варила? Пальчики оближешь.

– Вас послушать, раньше всё лучше было, – снасмешничал молодой голос. Чего тогда вы эту кашу заварили? На фига погнали нелюдей с места? Жили бы себе, да жили.

– Что, на фига?! Что, на фига?! Я тебе покажу на фига! Свобода! Понял? Ты под нелюдями не жил, сопляк. Тебе не понять, каково оно, скотине кланяться.

– А я слыхал, они справедливые были. И герцог тогдашний…

– Слово ещё скажи, и я тебя как есть Абагану, господину нашему и наставнику, в мешке снесу. Пусть разбирается. А может, ты тайный подсыл нелюдей? А? Признавайся.

– Уймись, Горбашка, тебе бы только шпионов ловить. Нормальный он парень, я его в деле видел. Тока молодой, старых времён не помнит. Слышь, Горбан, плесни ему, а и всем плесни. Помянем братьев наших, которые на западе погинули. Свист, Картуша и Багнюк… хорошие были чистюки. Ни один нелюдь от них не ушёл.

– Видать не такие хорошие, коли их косточки по западным лесам разметало.

– Это которые арлекинов ловили?

– Ага. Не повезло им. Нарвались, так нарвались. Нелюдь, он же что, он крови не любит. Те, которые на востоке живут, одичали, а местные домашние были.

– И на западе они встречаются? – спросил молодой.

– Мало. Редко где семья живёт. Там люди в основном.

– А нелюди, которые товарищей наших подлой смертью убили, получается из восточных кланов? Тогда как они на запад попали? – настырно тянул молодой.

– Думаю, а и господин наш Абаган так же думает, что те нелюди, которые по западу разъезжали, да всем докладывали, что они на фест собираются, никакие не арлекины. Шпионы аллорские! На востоке узнали, что у нас тут заваруха, вот и хотят с западным сателлитом договориться, чтобы сообща напасть. Герцог наш нынешний, хоть и мозгляк, а тоже сообразил, откуда ветер дует – отправил на границу Камишера армию.

– Брехня, – категорично заявил против всяких ожиданий проснувшийся бас. Спать же должен, как колода, но, видать, силён мужик. И часа не прошло, как свалился, а уже на ногах и даже спорит.

– Сам подумай, зачем посылать войско на запад, если оно на востоке нужно? А? То-то! Продал нас герцог.

– Кому?

– Аллору и продал. В тамошних кланах, знаешь сколько золота? О-го-го! А воюют они как? В страшном сне не приснится, что они с собственными детьми делают, когда воинской науке обучают. Если они на нас повалят, никакая армия не устоит.

– Да, ладно тебе пугать-то.

– Я вот помню, – заговорил тот, который просвещал товарищей про повадки нелюдей, – коня одного из вольных. Точно, в арлекинах он ходил. С ним двое или трое людей бродяжили. Их не помню, давно было. А его… как перед глазами стоит. Прикинь, поднял валун пудов семи и пронёс через всю площадь.

– Врёшь!

– Когда я врал!?

– И зачем он тот валун тягал, потеха что ли у них такая?

– Нет, там Божий суд судили. Тогда Клир только-только утверждался, и законные колдуны ещё люто дело справляли. Кто-то возьми и укажи на людей-арлекинов, дескать – колдуны. Конь говорит, Божьим судом докажу, что они чистые. Тогда другой конь, местный, вышел, давай, говорит, доказывай. Пошли к мировому камню. Местный конь камень поднял и три шага пронёс. А каменюка, я вам скажу, на неё смотреть страшно, не то что с места своротить. Тогда конь-арлекин выходит, поднял камень и через всю площадь унёс. Чтобы, говорит, каждый раз, как на человека поклёп в колдовстве возводить начнёте, Божий суд вспоминали.

– Что-то я смотрю, среди вас заступник на заступнике собрались. Один молочные реки поминает, другой, что конь людей от Клира спас. А третий по молодости слушает, да на ус мотает. Говорите, говорите: и добрые-то они, и сладкие. А меня медведь на конюшне велел до смерти запороть. Не убеги я, давно бы в земле сгнил.