Дети вечного марта. Книга 2

– Разными, – исчерпывающе пояснил Игорь, подождал пока недоумение и подозрительность собеседника дойдут до высшей точки, и добавил, – моё дело за лошадью смотреть, обед готовить. По птицам у нас господин Сун.

– Мы голубей продаём, – лучезарно улыбнулся тот харчевнику. Прибавить сощуренные в непроглядные щёлки глаза и круглую, лоснящуюся физиономию – портрет афериста мелкого пошиба.

– Что-то я у вас ни клеток, ни сетей не видел, – в свою очередь сощурился трактирщик.

– Мой компаньон уже сказал, мы всё распродали и заехали в столицу, передохнуть.

– И какой голубь нынче в цене? – как бы безразлично въелся собеседник.

На что Сун, не моргнув глазом, пустился в такие сложные и подробные объяснения, что вскоре не оставил у трактирщика ни тени сомнения в своей причастности к уважаемому птицеловческому бизнесу.

Трактирщик отлепился от стойки, подошёл к ним и уселся на соседней лавке, точно как в начале разговора.

– Дутыш в цене? О! А мохнатый камышник? А! Говорил я Приставке. На прошлой неделе заезжали купцы из Ларха. Не поверишь, по три марки за пару камышников гнули. А Приставка, дурак-то, кричит: бери, озолотимся. Я говорю, за такие деньги пять пар серышей взять можно. Он упёрся и денежки выложил. А не подскажешь мне, – трактирщик оказался на редкость осведомлён в птичьих делах, – отчего мода на камышников прошла?

– Плохо дрессируются. Красивые они, спору нет. Только как почтовиков их использовать нельзя, улетают.

– Да. Вот! Говорил я ему. Камышник – птица вольная. Стой…

– Да мы, вроде, никуда не уходим, – засмеялся Игорь.

На что трактирщик даже бровью не повёл. Моложавый рябоватый кучер уважаемого птицелова интересовал его не больше солонки на столе.

– Ты ещё что-то хочешь узнать о птицах? – вежливо склонил голову Сун, не спуская с лица торговой улыбки.

– Так вы может… это… привезли чего? Если пернатого зверя или смычковую змейку, я куплю. У нас без обману. А к другим лучше не ходи. Здесь в Меце нынче всякого сброда понаехало, только и смотри, чтобы не ограбили.

– Сожалею, любезный. Мы сами хотим купить.

– Заказ у нас, – влез отставленный от разговора Игорь, на что Сун гневно зыркнул в его сторону.

Начальник дворцовой стражи с некоторой даже оторопью отметил, как прикидывавшийся всю дорогу недотёпой бывший раб быстро включился в игру. Трактирщик же, услышав про заказ, весь подобрался. В глазках зажглось коммерческое ожидание.

– Что же вы такое ищите, что аж в наши края заехали? Халцедонника? Угревана?

– Мы ищем особенную птицу. А лучше пару. Но если не найдём пары и одну возьмём, – в голосе Суна появились интригующие нотки.

– Скажи, какие нужны? Если у меня нет, я тебе протекцию составлю. У моего свояка голубятня на весь Мец…

– Это который мохнача за три марки взял? – презрительно выпятил губу Игорь.

Рожа трактирщика налилась кровью. А Сун взял ложку и пристукнул ею по столешнице. На языке торговой гильдии это означало высшую степень недовольства купца своим подчинённым. Игорь замолк и даже скукожился на своём краю лавки, на противоположной ёрзал от нетерпения хозяин трактира.

– Видишь ли, любезный, – понизил голос Сун, – мы получили приватный заказ от очень богатой дамы. Оч-ч-чнь богатой… да… так вот, дама особо предупредила нас избегать огласки. Ты понимаешь?

– О! – рожа трактирщика расплылась вдвое.

Тут пахло не просто деньгами, а большими деньгами. Но стоило Суну произнести слово «горностай», из трактирщика будто выпустили воздух. Он вдруг заметил невидимые крошки на лавке, замёл их ладошкой, схватился за тряпку, бормоча себе под нос: «Ага, ага, как же, знаю, слышал…».

– Я тебе говорил, ни хрена мы тут не найдём! – выкрикнул Игорь, вскинув пальцы в неприличном жесте.

В отместку за пренебрежение он теперь делал вид, что трактирщика в упор не видит. Тот насупился, перестал собирать соринки и тоже крикнул:

– Иди, купи своих горностаев! Вот прям от меня к медведю и топай!

– Не свисти! Лучше скажи, у кого «горностаи «могут остаться, – не унимался рябой возница. – Мне верный человек говорил, что Мец своим голубям шеи свернул, и пирог из них испёк.

– Ага, взял трёх старых облезлых летунов и принародно казнил, а молодь спрятал! – запальчиво прокричал трактирщик и только рот себе не зажал, сообразив, что непозволительно разболтался.

– Не подскажете ли, любезный, где? – вкрадчиво пропел Сун.

– Не знаю. Ничего я не знаю! Ничего не видел! Если донесёте на меня… я сам на вас донесу. Сузи! Ягнек! Алиска! Су-узи!

Но никто не прибежал и даже не откликнулся. Работники вместе с остальными горожанами пребывали за городскими воротами. Заполнивший своим тучным телом дверной проём трактирщик покричал ещё немного, качнулся бежать, но тут Сун вытащил из-за пазухи увесистый кошель и громко его встряхнул. Звон сначала оборвал крики, а потом и вовсе вернул скандалиста на лавку.

– Ты на нас донесёшь, мы на тебя донесём, а в выигрыше окажется… некто третий, – дипломатично намекнул Сун. – Не лучше ли договориться?

– О чём?

– Ты нам говоришь, где искать горностаев, а мы тебе платим полмарки.

– Пять.

– Ты с ума сошёл? – нахраписто возмутился Игорь.

– И заметьте, я вам не место укажу, а только человека, который то место может знать, – уверенно отговорился трактирщик от наглого гостя, который рыпнулся было спорить дальше, но был остановлен птицеловом:

– Мы согласны.

«Эх, мало запросил!» – сия мысль тотчас высветилась в маленьких глазках хозяина харчевни, но было уже поздно. Заартачься, пожалуй, всё потеряешь.

– Пошли у других спросим, нечего ему столько денег отдавать. Подумаешь, знает он! – тихо бурчал себе под нос Игорь, пока Сун по одной выкладывал на стол монеты. Трактирщик собрал их в кулак, довольно покивал головой, а дураку вознице доходчиво объяснил:

– Иди, спрашивай. Часа не пройдёт, как в Клире окажешься.

– Не обращай на него внимания, – посоветовал хозяину харчевни степенный Сун.

Эту комнату иногда убирали. В углу притулился полу обглоданный веник. Широкая корзина у порога с верхом была навалена мусором – вынести забыли. Да и веник облысел, похоже, не от работы, а от скуки. Под столом валялись корки хлеба и кости. Из углов несло удушливой вонью старой мочи.

Хозяин комнаты сидел за столом. В одной руке кружка воды, в другой – кусок серого хлеба. Откусывал, припивал, откусывал, припивал. Рыхлые крошки облепили блескучий подбородок. Шевелились толстые губы. На гостей он не глядел – подождут.

Карик-трактирщик долго водил птицеловов по улицам, сворачивая, где только было возможно в пустые тёмные щели. Провёл по краю площади, махнув рукой в сторону лобного места. Тут когда-то снимали кожу с двоюродного брата князя Ольрика. На другом конце площади, загороженное высоким забором, стояло здание Клира. Судя по добротной кирпичной кладке, борцы с колдунами не бедствовали.

В главные замковые ворота компания, понятное дело, соваться не стала. Обошли и пролезли в ветхую, болтающуюся на одной петле калитку.

– Обнищали медведи, – констатировал себе под нос нагловатый возница, на что Карик так же тихо отбрил:

– Заткнись, много ты понимаешь!