Двадцать жемчужин Марии Стюарт

бурлящего в раздувшемся зобу,

гортань… того… благодарит судьбу.

Черт, а все пророчески….

– А что мы не спим? А завтрак? Ну там кофе? А мы что читаем? О, «Двадцать сонетов к Марии Стюарт» Нет, мне у него это совсем не нравится, и вообще, как говорила Ахматова: «Рыжему, действительно, биографию сделали. А потом и нобелевскую…» Если бы его не выслали, ничего бы этого не было.

– Да не в нем дело, совсем не в нем.

– А в чем? У, книжка какая симпатичная, с картинками. Слушай, это ты?

– Да, отдай, а то яичницы не получишь.

– Нет, ты как-то объясни. И жемчуг какой. Крупный, натуральный. Слушай, откуда? Денег, наверное, стоит.

– Жемчуг от нобелевского лауреата, и вряд ли дорогой.

– Да? как интересно… А он действительно дорогой. Ты что-то нюх потеряла?

– Брось, это украшение мне подарили почти пятнадцать лет назад. Это была другая жизнь. Я любила этого художника. Он делал иллюстрации к стихам Якова, тот встречался с ним в Венеции и подарил эти жемчужины для меня. Все.

– А почему ты их не носишь? Жемчуг здесь отменный.

– Это личная история. Мы сразу же расстались. И я их просто хранила и никогда не носила. Собственно, я не держала их в руках почти пятнадцать лет. Если бы было золото, наверное, бы продала в трудное время, а так пробы нет, решила, что это просто бижутерия и положила в коробку. Если ты не знаешь, то в то время был еще второй сюжет в моей жизни, когда я писала диссертацию и была параллельно художественным критиком и увлекалась современным искусством. Драгоценности и антиквариат были еще далеко. А что касается жемчуга, то кто его видел в советское время? Помню ларьки, забитые нитками с китайскими речными бусинками. Они казались чем-то фантастическим, а это круглые ровные, почти идеальные бусины, как бижутерия из Чехословакии. У моей старшей сестры знаешь какие гранаты и жемчуга были. Соседка продавала. Кстати, красивые. Говорила, что мол приятельница купила, когда по путевке ездила, но не подошли. Думаю, врала, потому что у нее этих бус мешок был. А эти… я не видела их почти пятнадцать лет. И еще не думала о них, как некой ценности. Никогда. У них совершенно другой месседж, как теперь говорят.

– А сейчас? Ты вспомнила о них сегодня с какой радости?

– Мне приснился какой-то странный сон.

– Расскажи.

– Слушай, это мой бэкграунд, я не хочу об этом сейчас говорить, даже с тобой. Это очень личное. Пойдем на кухню. Я сварю тебе кофе, сделаю яичницу. У меня есть творог, ягоды.

– Не хочешь говорить?

– Да, не хочу.

– Вероника, подожди, так нельзя. Мы же будем скоро мужем и женой. Так не должно быть.

О, так должно быть, так не должно. Похоже Вероника это уже слышала. Слышала, но забыла. И тогда вот начиналось с бесконечных «должна». Нет, ну не может же все так повторяться…. Она почувствовала, как ее охватило какое-то паническое раздражение. Нет, все эти «должна» нужно пресекать в самом начале.

– Послушай Виктор, до тебя у меня была жизнь. И там было много чего… Я не обязана все тебе вот так выложить. Я вообще не понимаю: что я становлюсь собственностью, если выхожу за тебя замуж? Что-то я подзабыла как это все бывает. Извини, но к таким отношениям я не готова.

– Вероника, ты о чем? Ты слышишь и видишь себя со стороны? Мы собираемся пожениться и не виделись почти полтора месяца. Я прилетаю, ты встречаешь меня какая-то озабоченная в аэропорту.

– Я тебе объяснила, что у меня невестка попала в больницу, лежит на сохранении, мы все нервничаем, она может родить раньше времени.

– Хорошо, принято, я готов войти в твое положение, но это что? Я просыпаюсь утром, ты сидишь тут вся заплаканная, с какими-то стихами, бусами. Я узнаю о какой-то безумной любви и подарках Якова… Знаешь, у тебя такой взгляд…

– И глаза тебе мои не нравятся!

– Да, нет, наоборот. Они у тебя сейчас живые, горят. Только ты на меня так не когда не смотрела как сейчас, когда вспоминаешь своего художника.

– Слушай, но это смешно. Ревновать к роману пятнадцатилетней давности. У него сейчас, наверное, уже пятая, нет, шестая жена. И ему уже за шестьдесят.

– Да хоть двадцать шестая. Он может быть и столетним стариком, дело не в нем, а в тебе. Это какая-то заноза, что сидит у тебя в душе. А я-то смотрю, что в тебе не так. Сначала думал, что ты на деньгах помешана. Словно вместо глаз у тебя калькулятор. Но сейчас вроде все хорошо, и я готов тебя всегда поддержать, но нет, что-то другое. Ты словно чужая. Ты до сих пор принадлежишь другому.

– Перестань! Мы же не влюбленные школьники.

– Да, ты чужая. Скажи у тебя был кто-нибудь все эти годы? Нет, я не ревную, просто кое-что хочу прояснить.

– Нет, так для здоровья, наверное, кто-то был, но мне было не до того: сначала боролась с болезнью сына, потом с бедностью, потом за лучшую жизнь. Нет, мне не до того было. Ты не понимаешь, моя жизнь состояла в другом.

– Да ты просто спряталась за это, и сама себе не хочешь признаваться. И я для тебя часть этой другой жизни, а вот та настоящая, она у тебя спрятана.

– Прекрати, как ты можешь. Я что девочка маленькая! Мы взрослые люди. Я согласилась выйти за тебя замуж. Что тебе еще?

– Еще что? Я хочу увидеть тебя такую настоящую как сейчас, когда ты его вспоминаешь.

– Стоп, Виктор. Остановись, мы сейчас поссоримся. Ну, хватит. Я не знаю, что на меня нашло. Мне приснилась та наша последняя ночь, дождь в декабре, Финский залив в тумане. Он тогда вернулся из Германии, а у меня был последний день командировки. Он тогда и подарил эти бусы, а я не смогла сказать ему что мы расстаемся и выложила все это уже в аэропорту перед посадкой.

– А чего так? И почему нужно было расстаться?

– У меня заболел сын, я потом пару лет боролась с болезнью. Но потом все равно ушла от мужа. А после боролась уже за выживание. Он, кстати, мне помог тогда попасть в антикварный магазин.

– И что, ничего личного?

– Нет, он потом женился в четвертый раз. На ученице. Она ему еще близняшек родила, но там не сложилось и потом появилась пятая. Сейчас, кажется шестая…

– А ты откуда знаешь?

– Социальные сети… Мы поздравляем друг друга с днем рожденья. В Фейсбуке. Давай помолчим, об этом не расспрашивай больше.

– Нет, ты не права, нельзя болезнь загонять куда-то в угол, нужно выговориться. Ну и ты сама в себе разберись. Понимаешь, когда женщина во сне видит другого мужчину… Я ангел, но…

– Не надо тебе было расспрашивать обо всем.

– Но так нельзя.

– Наверное, но это моя жизнь.

– Тогда, еще раз повторю, разберись в ней. Что тебе важно, а что нет. А я поеду, пожалуй, в Москву. Там надо с квартирой что-то решить, кое-какие дела закрыть. Вернусь, поговорим.

Он развернулся и вышел из кабинета, а Вероника осталась сидеть за столом, молча перебирая гладкие жемчужины. Внезапно зазвонил телефон. Господи и кого в такую рань? Для клиентов рановато.

– Вероника Васильевна?

– Да.