Государственное переустройство России в царствование Павла Первого

“притягивает за уши” теорию вырождения французского психиатра Б. О. Мореля

в конце 50-х – начале 60-х годов XIX века. Вырождение, по Б. О. Морелю – “ «болезненное уклонение от первоначального типа», которое передаётся по наследству и склонно прогрессировать. При этом дегенерат не способен выполнять свои социальные функции в связи со всё более глубоким нарушением интеллекта. Дегенераты имеют характерные физические признаки – «стигматы»: асимметрию лица и черепа, неправильную форму ушей, страбизм, расщепление нёба, деформации зубов, «готическое» или плоское нёбо и синдактилию”. [10]

Ковалевский ошибочно считал, что “если Павел I был сыном Петра III, то вырождение первого должно быть сильнее второго. Вырождение Павла сказалось во всем”. [10]

Отцовство Салтыкова

сомнительно, поскольку Екатерине, самой узурпировавшей власть, при отказе права на престол её сына Павла было выгодно намекнуть на его не легитимность (законность) по рождению. Ковалевский, противореча закону Мореля, пытается объяснить, что врожденное вырождение Павла имело более смягченную форму, чем у Петра III.

В современных работах (А. Личко

, К. Леонгарда

) описывается акцентуация характера подростка Павла в полном соответствии с его психотипом, который они охарактеризовали, как шизоидный, однако не имеющий ничего общего с душевным расстройством, а только ориентирующий на понимание особенностей поведения. Вряд ли Ковалевский допустил бы такую ошибку, если бы дожил до публикации исследований К. Г. Юнга

.

Ошибся Ковалевский и в оценке умственных способностей Павла, который получил прекрасное воспитание и образование, во многом превосходящее его царственных сверстников из других стран. Павел хорошо знал историю и математику, четыре языка, владел латынью. Современники отмечали начитанность Павла, его бойкий, острый ум. Он не предавался алкоголизму, как отец и был высоконравственным человеком рыцарского толка.

В конечном итоге, даже ссылаясь на черты характера Павла, особенности воспитания и окружения, а также и на его поступки, Ковалевский, к чести учёного, не рискнул сделать вывод о душевной неустойчивости Павла.

Несколько странным выглядит вывод о причинах неизбежности гибели Павла I современного психиатра Мычко-Мегрина

: “Такое управление государством, на эмоциях и аффектах, прошло в борьбе между страной и властелином, и должно было привести или страну к катастрофе или властелина к трагической гибели; таковы законы этики и психологии”. [12]

Не “… крайняя слабость воли Павла I составляла главный его недостаток как государя” [12], а его плохое представление реальной картины в целом и межличностной динамики. Кроме того, обладая особой честностью, в том числе, в своих финансовых делах и некоторой рыцарственностью, ему было довольно трудно представить реальность государственного переворота, несмотря на свою недоверчивость, возможность предположения у оппонентов скрытых дурных намерений и наличие «взгляда изнутри», которым он мог прощупывать все возможные варианты защиты и нападения. Павел был тактиком, но не стратегом. Отражение статических явлений окружающего мира он воспринимал подсознательно и нуждался в подсказке со стороны, а такого верного человека на момент трагедии рядом с ним не было.

Мычко-Мегрин должен быть хорошо знаком с работами К. Г. Юнга и его последователями и, в таком случае, не удивлялся бы “редкой комбинации качеств” [12] Павла I. Просто Павел относился к типу людей, которых не мало и которые живут “здесь и сейчас” с исключительно конкретным восприятием и девизом – действие. Не прав Мычко-Мегрин и в том, что Павел Петрович не оставил ничего в благодарность потомкам. Главное, что от него осталось это построение государственности для последующего столетия, не говоря о его деятельности строителя.

Неверно понят Мычко-Мегриным и источник его религиозности. Павел был очень набожен по своей природе, воспитанию и сильной российской традиции, а не из-за того, что он чувствовал себя несчастным, бессильным, полным одиночества и беззащитности, считал себя гонимым, лишенным своих прав, постоянно боялся, что его не допустят до престола.

Безусловно, наложило отпечаток на поведение Павла несправедливое, пренебрежительное и даже оскорбительно-презрительное отношение к нему матери, которая, зная о своей узурпации власти, боялась, что сын может потребовать или даже вернуть себе законное право престолонаследия. А следом за таким отношением императрицы, “её приближенные не теряли возможности проявить по отношению к опальному все качества Хама, а вслед за ними и низший персонал достойно играл роль лягающего осла. Все это не могло не доводить Павла до белого каления”. [10]

Брикнер

писал, что в своих депешах к шведскому королю в первое время царствования Павла, Стединский хвалил императора, отмечая, что он имеет много достоинств и держит себя непринужденно, часто в поступках своих проявляет справедливость и доброжелательность, поражая окружающих своим трудолюбием влияющего на других, заставляя их следовать его примеру.

Согласно Пескову

, “… его губил его характер. Его запальчивость, неосторожная прямолинейность, полное забвение в выборе средств при достижении восстановления попранной справедливости и полное пренебрежение впечатлением, производимым на окружающих его деятелей при достижении самых лучших целей, все это очень и очень вредило ему. Павел не умел управлять собой, не владел своими чувствами, а это вредило не только ему, но и его делу. В горячке пробудившихся страстей он утрачивал чувство меры, спокойное понимание окружающей обстановки, и, что важнее всего, в его действиях на первый план выступали мелочи, затемнявшие сущность дела, а иногда его уничтожавшие. … ближайшие помощники Павла, люди, пользовавшиеся его доверием и получавшие от него великие суммы и богатые милости, были люди большею частию подлые и недобросовестные. Их ненавидели и презирали, и они-то много способствовали гибели Павла”. [14]

Ковалевский отмечал, что: «Ряд ошибок и грубых выходок правительства в значительной доле объясняется тем, что находилось много лиц, не менее ограниченных, деспотичных, грубых, несдержанных, а может быть, и не менее невменяемых, чем сам император. Высшие сановники принуждены были выносить с невозмутимым спокойствием самые страшные унижения». [10] Очевидно, что обиженные приверженцы Екатерины исходили ядом по поводу действий Павла, не дав себе труда объективно посмотреть на его деятельность, поскольку он очень торопился изменить все недостатки правления своей матери.

У современников много насмешек вызывал факт установки Павлом возле своего дворца специального ящика для прошений любого смертного. Возможно, чтение писем простых людей в течение многих часов не царское дело, но стремление Павла из первых рук знать нужды и чаяния своих подданных заслуживает всяческого уважения, ведь ни до, ни после Павла I, ни цари, ни генсеки или президенты ничем подобным не занимались.

По всем направлениям идет ломка старого, отжившего. Современники отмечают его высокие душевные качества, но называют тираном. Говорят, «о громадности переворота, совершившегося со вступлением его на престол», [14] и пишут, что император «поврежден».

Царь – деспот, а народ говорит о нем «Наш-то Пугач!» [14]. О нем сохранилось множество анекдотов (короткий рассказ о каком-либо происшествии, не поддающийся проверке на достоверность очевидцев), но не меньше и о Петре Великом. Песков отметил: “На вопрос, кто будет иметь доступ к государю с просьбами, последовал его ответ «Все-все подданные и мне равны, и всем равно я государь»”. (В. А. Томсинов. Светило русской бюрократии. Стр. 41. https://abzubov.com/russiaxix/lecture005)

Гнёт царствования Павла, пишет Песков со ссылкой на Е. С. Шумигорского

: «… отразился главным образом на придворных, вельможах и дворянах; прочие же сословия не только не страдали, а крестьяне и военные нижние чины даже получили облегчение. Особенно большую службу справедливости сослужил ящик, установленный у дворца, куда каждый бросал свою жалобу… Этим путем обнаружились многие возникшие несправедливости, а в таковых Павел был непреклонен. Никакие личные или сословные соображения не могли спасти виновного от наказания, и остается только сожалеть, что Его Величество действовал иногда слишком стремительно и не предоставлял наказание самим законам, которые наказали бы виновного гораздо строже, чем делал это император, а между тем он не подвергался бы нареканиям, которые влечет за собою личная расправа… В продолжение существования ящика невероятно какое существовало правосудие во всех сословиях и правомерность. В первый год царствования Павла народ блаженствовал, находил себе суд и расправу без лихоимства: никто не осмеливался грабить и угнетать его, все власти предержащие страшились ящика… Павел стремился поставить перед законом всех равными. Все низшие сословия, крестьяне и воинские нижние чины могли вздохнуть свободней…». [14] Но ящик сумели уничтожить…

Великий князь Александр Павлович16, вынужденный оправдывать своё вступление на престол, писал: «Первые шаги его были блестящи, но последующие события не соответствовали им… Существует только неограниченная власть, которая все творит шиворот-навыворот. Невозможно перечислить все те безрассудства, которые были совершены; прибавьте к этому строгость, лишенную малейшей справедливости, большую долю пристрастия и полнейшую неопытность в делах». [10]

Саблуков

, однако, приводил и иное мнение об Александре. Он говорил, что оба великих князя смертельно боялись своего отца, и, когда он смотрел сколько-нибудь сердито, они бледнели и дрожали, как осиновый лист, ища при этом покровительства других вместо того, чтобы иметь возможность оказывать его самим, как это можно было ожидать, судя по их высокому положению. Вот почему они мало внушали уважения и были непопулярны.

“За последний год”, – пишет Песков, ссылаясь на Палена

и других лиц, недовольных Павлом, или оправдывавшихся в участии в заговоре, – “подозрительность императора достигла чудовищных размеров. Простейшие случаи вырастали в его глазах в огромные заговоры, он гнал людей в отставку и ссылку по произволу. За последние шесть недель царствования свыше 100 офицеров гвардии были посажены в тюрьму. Подозрительность не пощадила и великих князей. Как-то после обеда император, никогда не бывавший у своего сына, Александра, вошел к нему и, осмотрев все столы, нашел перевод книги «Смерть Цезаря». Этого оказалось достаточно, чтобы утвердить подозрение Павла. Поднявшись в свои апартаменты, он разыскал историю Петра Великого и раскрыл ее на странице, описывавшей смерть Алексея. Развернутую книгу Павел приказал графу Кутайсову

отнести великому князю и предложить прочесть эту страницу… в последние годы жизни Павла его душевное состояние ухудшилось, но могло ли и быть иначе, с одной стороны, при его подозрительности, недоверии и мнительности, а с другой – при политике Палена, на всех науськивавшего Павла и умышленно все извращавшего и преувеличивавшего в распоряжениях Павла, чтобы озлобить против него всех.

Вот что говорил Розенцвейг: “Пален до такой степени возбуждал недоверие Павла к сыновьям, что государь дал ему, как военному губернатору, письменное полномочие арестовать великих князей”. [14]

Государственная деятельность Павла I, в отличие от того, что часто говорят, вовсе не была бесцельной и хаотичной. Боханов

отмечает: “Он имел ясное представление о национально-имперских задачах, главная из которых – создание цельного, регулярного государства, одушевляемого Промыслом Божиим, выразителем воли которого на земле являлся Самодержец.

Государственная система Павла I преследовала несколько социальных целей: ослабление значения дворянского сословия, ограничение его беспредельных экономических и сословных преимуществ, облегчение тягостей крестьянства, водворение в России законности и порядка на основе строгой нормативной регламентации”. [3] Павел Петрович, знакомясь в молодости с сочинением Максимилиана Сюлли (1560–1641, глава французского правительства при короле Генрихе IV) о Генрихе IV

, навсегда запомнил высказанную там мысль: «Высший закон для Монарха – следование всем законам». [3] В силу этого он никогда не позволил себе стать участником какого-либо заговора против матери, но не из малодушия, а от осознания немыслимости нарушать установленный порядок вещей. Он считал, что согласно традиционному христианскому постулату, именно авторитарный монархизм есть наилучшая форма государства. Монарх должен эффективно управлять, а не только властвовать и этим определяется результативность в достижении поставленной цели. “Самодержец – центр власти, вершина власти, творец (демиург) права и его первый охранитель. Сановники и институты государства существуют только для того, чтобы помогать Государю, их функциональные обязанности следует чётко расписать; никто и ничто не должно уклоняться от исполнения вышестоящих предписаний. Павел I смотрел на государственный аппарат именно как на аппарат по исполнению воли Монарха. При этом он считал, что необходима обратная связь: воля должна быть, не только оглашена и расписана по исполнителям, но и каждый исполнитель обязан знать свою роль и докладывать о результатах”. [3]

Остаётся лишь сожалеть, что эта точка зрения практически не дошла до нашего времени, поскольку в нашей стране народ существовал и существует поныне для государства, а не наоборот. Павел Петрович ввёл принцип персональной ответственности всех должностных лиц, поскольку жизнь доказала, что для такой огромной и разнообразной страны, как Россия, коллегиальность есть не что иное, как коллективная безответственность, что очень вредит жизнедеятельности государства.

В качестве Императора Павел был довольно справедлив. Он не желал ничего другого, кроме благоденствия для своего государства, проявляя благородные и великодушные чувства, но, в конечном итоге не был понят не только своими современниками. Чувство вины его наследника не позволило и последующим поколениям по достоинству оценить его деятельность, поскольку Александр Павлович сделал всё, чтобы предать отца и его деятельность забвению. Однако, и сейчас мало кто считает, что за своё недолгое правление, Павел I сумел заложить основы новой русской государственности, которые вольно или невольно получили своё развитие в деятельности его потомков на протяжении следующего XIX века.

Карамзин

в своем трактате (длинное философское рассуждение) «О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях» вынес беспощадный приговор Павлу I через десять лет после гибели Павла Петровича. По его словам, Император обладал «жалким заблуждением ума», «начал господствовать всеобщим ужасом», «казнил без вины», «награждал без заслуг», «отвратил дворян от воинской службы», «питался желчью ала», «ежедневно вымышлял способы устрашать людей», при нем «россияне боялись даже мыслить». [14]

Последующие двести лет никто не посмел пересмотреть эту официальную точку зрения. Всегда существовало мнение в невиновности Александра I, тем не менее виновным в смерти отца, и было немыслимым подвергать его сомнению. Но факты – вещь упрямая. При Павле Петровиче в России смертная казнь не применялась. В его указе от 20 апреля (1 мая) 1799 года было подчеркнуто, что «запрещение смертной казни в Империи Российской существует в силе общих государственных узаконений». [3] Эта норма была распространена и на западные области, вошедшие в состав России в конце XVIII веха.

Ключевский в своей лекции пояснил чем отличалась эпоха царствования императора Павла. Без коренных перемен, но из из-под старых основ и отношений “начинают пробиваться новые стремления или по крайней мере новые потребности, которые подготовляют переход государственного порядка на новые основания” [8], что обнаруживалось “как во внешней политике государства, так и в его внутренней жизни”. [8]

Ключевский констатировал, что в конце восемнадцатого века завершается территориальное и национальное объединение русской земли. Русская государственная территория в Европе охватывает всю восточноевропейскую равнину и даже более в некоторых районах, в это время достигается политическое объединение c русским народом, кроме некоторых религиозно-племенных различий с малыми народностями Балканского полуострова. “ Во внешней политике России ставится новая задача”, – написал Ключевский: “географически округленная и национально объединенная Россия начинает призывать к политическому бытию родственных народностей, что и стало особенностью внешней политики России. Внутри политической жизни сказывались новые стремления”, [8] которые становятся основой для новых преобразований.

С конца XVIII века правительство, энергично, хоть и не всегда последовательно ослабляло исключительное, привилегированное положение дворянства и начинало сближать разные классы общества на основании закона, стесняя привилегии одних, за счёт расширения права других и готовя их к совместной деятельности.

Подготовка к реформированию всей государственной системы велась по заранее продуманному плану. Историки писали о том, что, ещё живя в Гатчине вдали от Большого Екатерининского двора, Павел много раздумывал об управлении страной и готовил документы, которые опубликовал после восшествия на престол. Иначе, он был бы просто не в состоянии за короткий промежуток времени выпустить столько указов и распоряжений.

Став царем, Павел принялся исполнять программу, начертанную в 1774 году, начиная с первого до последнего пункта. За три дня до смерти, 28 марта {8 апреля} 1783 года, Никита Иванович Панин долго разговаривал со своим воспитанником, и тот тогда же своеручно записал рассуждения того вечера.

Павел Петрович с большим уважением относился к крестьянству, понимая его значение для России и проявил о них невиданную ранее заботу, поскольку именно крестьяне составляли большинство населения России. Особым Указом Павел запретил заставлять крестьян работать по праздникам. Казенные крестьяне (государственные крестьяне: находились не в частном владении (как крепостные), а в государственном – были на счету государственной казны) получили по 15 десятин земли и самоуправление, им было прощено 7 млн. рублей недоимок. 10 (21) декабря 1796 года Указом была отменена разорительная для крестьян хлебная подать, но взамен устанавливался сбор по 15 копеек за четверик (четверть десятины). Паление цены на хлеб было обеспечено приказом государя продавать его по специальным ценам из казенных хлебных магазинов, что вызвало большую благодарность жителей России. “Даже спустя столетие после убийства Павла крестьяне приходили поклониться гробнице народного царя и ставили ему свечи. Народ запомнил Павла как благодетеля, несмотря на всю краткость его правления”. (https://litresp.ru/chitat/ru/Б/bashilov-boris/ricarj-vremen-protekshih-pavel-pervij-i-masoni/) За четыре с небольшим года трудно успеть много сделать, но за это время крестьянство получило больше, чем за 34 года правления Екатерины II.

По Указу от 5 (16) апреля 1797 года, несмотря на ропот помещиков, была ограничена барщина тремя днями и запрещены крестьянские работы на помещика в воскресные дни. Также запретили продавать крепостных из одной семьи порознь.