Вика сразу поняла, о каком способе говорит Маша. Она знала это давно и ещё раз вспомнила сегодня утром, вытащив из ящика пистолет. Но Андрей только один раз был на грани того, чтобы сделать это. На краю подоконника. В груди стало снова больно, будто бы в неё воткнули ребристый охотничий нож и теперь медленно проворачивают его там по часовой стрелке, отсчитывая острой стороной лезвия секунды.
– И знаешь, что я тебе скажу? – продолжила вдруг Маша, встав прямо перед ней. – Я знаю, что ты тоже так думаешь.
– Об Андрее? – почти с ужасом переспросила Вика.
– О себе.
– Я не собираюсь ничего подобного… – почти проговорилась Вика про попытку самоубийства Ветрова, не будучи точно уверенной, что Маша в курсе этого.
– Ты же убегаешь каждый раз, когда считаешь, что приносишь людям вред, и им без тебя будет легче. Считаешь, что твоё исчезновение из их жизни решит сразу все проблемы.
Вика выдохнула и отвела глаза. На ствол берёзы у тропы села разноцветная бабочка и раскрыла свои крылья, чтобы погреться на солнечном пятнышке.
– Какой утомительный психоанализ у нас получается. А мне просто хотелось отдохнуть. – Обманчиво спокойным голосом решила урезонить она свою подругу. Слишком глубоко та забиралась под её кожу. Возможно, это была неосознанная месть за то, что она выдавила из неё правду о Разумове. Что ж, сама виновата.
– Прости, – сразу отступила Маша, тоже понимая, что давит на неё.
– Меня всё это очень пугает, – продолжила Вика, но теперь уже немного о другом. Раз уж Маша лезет в нутро, пусть тут подскажет советом или просто поможет снять давление.
– Что именно? – осторожно спросила подруга, когда они продолжили идти по тропе.
– Андрей, – Вика задумалась, как правильней сказать, – точней его любовь ко мне. Она такая… пугающая, огромная, как… как одержимость.
– Безумная? – подсказала Маша слово, которое крутилось на кончике языка.
– Да… наверное. Он говорит, что не может жить, не может дышать без меня. И я вижу в его глазах, что он не врёт, что сам в это верит. – Она посмотрела на Машу, но та, кажется, не знала, что ей ответить на это, поэтому Вика продолжила. – Я боюсь того, что он может сделать ради этой любви. Если будет считать это адекватной ценой. Для него адекватной, а ты понимаешь, что тут мало что для него имеет настоящую ценность.
– Я даже…
– Но больше всего я боюсь, что эта любовь, что это чувство… плод его… – Вика не знала, как объяснить свои ощущения, которые порой заставляли её просыпаться среди ночи и долго глядеть в серый потолок.
– Ты думаешь, что она может быть ненастоящей? Плодом его глубокой психологической травмы? – снова догадалась Маша.
– Моё появление в его жизни идеально ложится в эту теорию, чем больше я усугубляю его состояние, тем сильней становится его любовь ко мне. С того самого первого раза, когда я подбежала к нему лежащему на дороге, а потом и после каждого нового происшествия, драки, пожара, ограбления… он смотрит на меня иначе. Будто находит ещё что-то новое, что можно полюбить.
– Ты что, боишься, что вылечившись от последствий изначальной травмы, он вылечится и от любви к тебе? – в совершенном шоке переспросила Маша. – Боже мой, Вика!
– Ты же не можешь точно утверждать, что этого не произойдёт?
– Я? Конечно, не могу! Но как ты вообще пришла к такому умозаключению?!
– Я пришла тем, что я совершенно не могу понять, за что он меня так любит, не вижу ни одной причины. Совсем! Их нет! Не таким безумным и необоснованным чувством вообще без оглядки на любые обстоятельства!
– Как нет причин?
– Вот так! Вдруг его любовь… она, как воображаемый друг при шизофрении?
– Ты мне просто взорвала мозг, Вика! – возмутилась Маша. – разве ты сама его не любишь?
– Я не знаю. Люблю. Люблю! Но…
– Что «но», недостаточно сильно, чтобы сравниться с ним?
– Наверное.
– Господи, – Маша на мгновение закрыла лицо ладонями, пробормотала оттуда, – всё ещё хуже, чем я думала. Моей квалификации явно не хватит. – Потом опустила ладони и грозно глянула на Вику, – выбрось из головы эту ерунду! Ты что? Забудь! Как ты вообще можешь о таком думать, любовь – это не психическое заболевание!
– Но вызывают же эти заболевания другие невероятно сильные чувства, страх, например. Необоснованный, неконтролируемый никакими средствами. Ненависть. Почему так же не может вызываться любовь?
– Так, всё! Мы с тобой заходим в тупик, и ты меня пугаешь! – Маша подцепила её под локоть, – пойдём просто пройдёмся, погуляем и проветрим мысли, ерунда уже какая-то в голову лезет. Уж лучше бы мы задницу Разумова обсуждали, она и то приятней, чем вот это вот всё!
Вика выдохнула и немного пришла в себя на ходу, кажется, она и вправду улетела немного не в ту область, которую стоило обсуждать с Машей. И вообще, с кем-либо ещё. Эти непонятные страхи пусть продолжат мучить её молча, без афиширования тем, кто может от них расстроиться.
– Ты же не думаешь так всерьёз? – не унималась Маша. – Что он не по-настоящему любит тебя?
Это звучало так, будто она узнала, что герои её любимого романа вдруг оказались самозванцами и все время притворялись. Вика пожалела, что решила ей рассказать, но просто так увильнуть уже не было возможности.
– Нет. Не совсем так. Я не сомневаюсь в нём, я сомневаюсь…
– В себе, да? – поймала мысль Маша до того, как она успела её договорить. – Напомни мне придушить Рената за то, что он сделал с твоей психикой и заставил верить, что ты не достойна настоящей любви.
– Тебе придётся встать в очередь, все первые места занимает Андрей.
– И это правильно! Это нормально! Даже не оглядываясь на его психическое состояние, потому что любой вменяемый мужчина стремится защитить свою женщину. Да, у Андрея сейчас эмоциональная амплитуда немного шире, чем в норме, и он может испытывать более сильную ярость и гнев по отношению к Ренату, но это не болезнь, а скорей всего сбитый график приёма антидепрессантов, которые он то и дело бросает и начинает пить по новой. Выправить это, и у тебя сразу пропадут все твои безумные мысли о том, что он сверхвспыльчивый или любит тебя не по-настоящему.
– То есть всё дело в таблетках? – с недоверием спросила Вика.
– Очень вероятно! Все эмоции Андрея сейчас могут быть будто бы выкрученными на максимум. Не просто так с сильными препаратами должен соблюдаться строгий график начала и окончания приёма с постепенным уменьшением дозы. Вот с этой чехардой и разберутся в Центре. Ты получишь своего Андрея обратно даже лучше, чем новенького, вот увидишь!
– Хотелось бы в это верить, – вздохнула Вика, но не могла не поймать себя на мысли о том, что не до конца верит Машиным словам. Ей в голову всё равно не переставали лезть эти предательские мысли.
– Не хочу прерываться на такой серьёзной ноте, но мне надо тебя оставить на пару минут.
– Что? Зачем? – Вика не поняла намёка, едва выныривая из мыслей.
– Мне надо в кустики! Чего не понятно, в кофе много кофеина, а он… сама знаешь! Я не могу больше терпеть!
– Боже мой, да вот, весь лес в твоём распоряжении!
– Жди меня тут! Я вон туда, в заросли, и обратно, – она махнула рукой в сторону от тропы.
Не дожидаясь ответа, Маша спешно направилась в указанном направлении к густым зарослям кустов, спутавшихся ветками и листьями в плотную стену.
Вика глубоко вдохнула и посмотрела в небо над своей головой, просвечивающееся сквозь кудрявые кроны. Верхушки медленно покачивались от несильного ветра, и вокруг воцарилась почти полная тишина, нарушаемая только щебетанием птиц. Такая характерная лесная атмосфера, где вокруг только природный белый шум.
Неосознанно Вика медленно пошла вперёд, чуть прикрыв глаза, хотелось сделать всего несколько шагов, просто чтобы заставить себя двигаться. Кажется, идея прислать к ней Машу «для компании» родилась в голове у Андрея не просто так, он наверняка тоже чувствовал, что и с Викой не всё в порядке. Особенно после бурных разговоров о Ренате и прошлом. Выходит, он не просто вызвал к ней подругу, чтобы приглядеть, но и надеялся, что её небольшой опыт психолога сможет быть полезен Виктории и её расшатанной нервной системе.
Что ж, обижаться за это на него было бы глупо. Он следил за ней точно так же, как и она за ним, точно так же заботился о её благополучии без прямого навязывания. Это только Вика показательно швырялась его дневником.