Следы войны… Рассказы

Виктор Петрович кивнул головой:

– Понял. Об этом никогда. И о войне тоже…

– Тс-с-с-с…

Оксана играла с упоением. Ее тонкие пальчики бегали по клавишам, извлекая изумительной красоты звуки. Вальс Шопена заполнял всю комнату и через открытое настежь окно вырывался во двор, собирая вокруг восхищенных слушателей.

Она играла, забыв о прошлой трагедии, исцеляясь душой и телом. А возвращение через два года на Родину помогло ей окончательно избавиться от страшных воспоминаний о концлагере.

Глава 4

Оксана, казалось, лежала неподвижно. Жалобно всхлипнув, вытянула онемевшие от неудобной позы ноги, провела рукой по лицу, словно пытаясь снять с него печальные воспоминания, и открыла глаза. Никак не могла сразу же связать настоящее с прошлым, что только что обрушилось на нее. Мысли, будто коршуны, клевали мозг, и он болел самой беспощадной болью.

Что делать? Как свести концы с концами? Все ее тело бил озноб.

«А вдруг… вдруг Машенька с косой, что погибла в войну, это… это мамина сестра Маша Квитченко… – Оксана резко поднялась и села, нажимая пальцами на виски, где гулко, отдаваясь болью в каждой клетке тела, пульсировала кровь. – Была Маша Квитченко, а потом она же стала Машей Мухиной… Н-не может быть! Сердце Оксаны зашлось и бушевало в груди, поднимая мятеж, сравнимый лишь с ураганом. – Может, может! – тут же убеждала себя, не давая ни малейшего повода усомниться в этом и поставить тот заслон, через который нельзя было бы уже перешагнуть. – Мамина сестра, угоняя на восток колхозный скот, пропала без вести… «Нет, не пропала! Не пропала! – кричала исстрадавшаяся за несколько дней ее душа. – Не пропала, а попала в плен, затем – в партизанский отряд. Там… там встретила Сергея Мухина и вышла за него замуж. А домой весточку послать не успела: на ее земле хозяйничали оккупанты… Да, да, именно так все и было!.. Именно так!» – кричало ее сердце и душа.

От нахлынувших мыслей Оксана ослабла. Верила и не верила своим догадкам, терзала себя мыслями, но поговорить с кем-то не могла: в квартире телефона не было. Не могла и к Мухину поехать: ноги ее подкашивались, а голова шла кругом.

Боялась в чем-то ошибиться или что-то неправильно истолковать, снова легла, зажав голову руками, и продолжая себя допытывать:

«Разве не рассказывала мама о своей сестре, пропавшей без вести в самом начале войны? Разве не разыскивала ее, Машу Квитченко? Разве не рассказывала ей, Оксанке, а потом Оксане, сто раз, двести раз о ней и о ее роскошной золотистой косе почти до колен? Ни у кого такой косы не было… Но такая же коса на портрете Маши Мухиной. И у внучки Маши точно такая же, длинная-предлинная, тугая, яркого золотистого цвета…»

Путаясь в догадках, Оксана растерянно смотрела в потолок, как бы выискивая там ту одну-единственную истину, которая сейчас ей так была нужна.

«Выходит, я случайно разыскала следы маминой сестры, потерявшейся в самом начале войны. Маша Мухина – это и есть тетя Маша, отважная партизанка и разведчица, не пропавшая без вести, как все считали, а погибшая в концлагере. Ее там замучили, а косу… косу отстригли… И она там лежит на куче женских волос… Это ее коса!.. Ее, длинная и красивая, цвета спелых пшеничных колосьев…»

Связав себя по рукам и ногам только что сделанным невероятным открытием, Оксана больше ни о чем не могла думать, только об этом, а все усиливающая тревога колотилась в каждой клетке тела. Она была на грани потери рассудка.

«Неужели это правда? Она увидела среди прохожих девушку с косой, потом разыскала Мухина и узнала о трагической судьбе своей единственной тети… – По комнате пронесся стон. – Боже, боже! А если… Если… Нет-нет! Пока не надо… Что же делать?.. Что делать?..»

Внезапно налетевший откуда-то ветер хлопнул форточкой, распахнул настежь окно и медленно заполнял комнату прохладой. Оксана жадно, всей грудью вдыхала свежий воздух с запахом приближающейся грозы. Где-то чуть слышно уже выезжал на своей колеснице раскатистый гром.

«Ну а если… – Оксана мучительно продолжала выстраивать пока еще не очень понятную цепочку своих размышлений, – если все именно так? О боже! – Ноги ее нервно дернулись. – Завтра с самого утра надо бежать к нему. Нет, не завтра, а сегодня. Немедленно… Сейчас же…»

Но с кровати встать она не смогла. Ее зеленые глаза горели нездоровым блеском, а на щеках яркими пятнами разлился румянец.

Окончательно решив побывать у Мухина утром следующего дня, Оксана медленно успокаивалась и, забыв о работе, о детях и муже, думала уже о том, что она очень счастливая женщина. Счастливая потому, что живет в мирной стране, делающей все для того, чтобы не допустить войны, и что все беды и несчастья, связанные с войной, позади, в прошлом… Это так важно… Нет войны… Пусть будут трудности, пусть невзгоды – люди все преодолеют, если будут дружны… Все… На то они и люди… Только бы не война… Не она, проклятая… Не концлагеря и не виселицы… Не детские туфельки и не… не остриженные женские во… во-о-о-лосы-ы…

Оксана уснула. Чуть заметно поднималась ее грудь, а на горящих румянцем щеках, изредка вздрагивая, отдыхали густые темные ресницы.

Июльский день начинал свой мирный бег. Высокое небо, словно огромный голубой шатер, удерживало на своей левой стороне ярко-оранжевый круг солнца, щедро согревающий людей и землю. А там, на горизонте, клубясь и увеличиваясь в размерах, собирались тучи, чтобы вскоре пролиться благодатным дождем.

Колебля тонкую занавеску, в окно дул свежий ветер. Он набирал силу.

Глава 5

Рассвет прокладывал себе дорогу с востока на запад. Он прочно завоевывал пространство и овладевал им добротно, по-хозяйски. Уже спешили по своим делам люди; пока их было мало. Зато улицы мели и убирали везде.

Преодолевая усталость, Оксана открыла глаза: рядом – никого. Костя был на дежурстве, и она вздохнула с облегчением.

«И хорошо, что его сегодня нет, – думала она, – иначе надо было ему все рассказать, а у нее нет никаких сил повторить то, что вобрало в себя сердце, готовое вот-вот разорваться».

Оксана посмотрела в окно: рассвет тянется и тянется, а ей уже невмоготу, ей хочется быстрее собраться и бежать к симпатичному и очень доброму старику, чтобы поскорее развязать тот крепкий узел, который, кажется, затянул не только ее собственную жизнь, но и шею.

Поднялась. Слабость ушла – она крепко стояла на ногах. Умылась, причесалась и зашла на кухню. Чисто, уютно, везде цветы. С завтраком торопилась. Раньше обычного подняла детей. Они не капризничали. Встали, веселые, как всегда, славные и разговорчивые.

– Мамочка, папа на службе, да? – спросила Аленка, сидя уже за столом.

– Да, солнышко мое, да, – ответила Оксана, помогая Антошке застегнуть на рубашонке пуговицы. – Вечером вернется, а завтра – выходной. Все будем отдыхать. В парк съездим. Договорились?

– На качелях и на пони покатаемся. – Антошка аппетитно кушал омлет, отщипывая кусочки мягкой булочки.

– Конечно, конечно, покатаемся, – заверила детей Оксана, не теряя основной нити своего поведения сегодня. – И с горки прокатимся и на колесе обозрения. Отдохнём, как всегда отдыхали.

Оксана отправила ребятишек в детский садик раньше, чем всегда. Ничего, погуляют во дворе, думала и оправдывала себя. И не одни они там будут: многие мамы привозят своих ребятишек пораньше: такая у них работа.

Снова волновалась, надевая свое лучшее платье. А вдруг праздник будет! Вдруг… – и не могла пока поверить в то, что уже выстроилось в голове и сердце, не могла до конца додумать сейчас какой-то очень важный момент.

Заглянула в зеркало: на нее в упор смотрело бледное женское лицо, осунувшееся, похудевшее, с большими печальными глазами, потерявшими за несколько дней свой необычно темно-зеленый цвет.

Только вышла на улицу, сразу же почувствовала слабость. Чего-то боялась: то ли встречи с Мухиным, то ли ошибки в своих предположениях. Ехала в метро и ни о чем другом, кроме своей проблемы, не могла думать. Одна лишь мысль сверлила мозг: ее пропавшая без вести тетя Маша – это жена Мухина, замученная фашистами в концлагере. А ее коса, необыкновенная, красивая, роскошная, лежит там, на горе отстриженных женских волос, лежит тяжким обвинением всем тем злодеям, которые развязывали и развязывают войны…

Вышла из метро, зашла в знакомый двор.

«Лишь бы дома был один Сергей Ильич, – думала, успокаиваясь. – Дочь и внучка его помешают откровенному разговору. С ними знакомство будет позже, в другой раз…»

У Оксаны не хватало сил открыть тугую дверь первого подъезда. Услышала частый стук сердца, вернулась во дворик и присела на знакомую скамейку. Кто-то проходил мимо, кто-то заходил в эту дверь, а она выстраивала и выстраивала план беседы с Мухиным. Не сразу она задаст ему вопрос о девичьей фамилии его погибшей жены: Оксана пощадит и его, и себя. Назови он слово «Квитченко», она тут же будет рыдать и обнимать старого немощного человека. Еще сползет черная повязка – и обнажится зияющая впадина вместо глаза. Тогда будет ее стон и крик, а Сергея Ильича волновать нельзя. Надо вести разговор очень осторожно.

Поднялась со скамейки, подошла к двери и с силой толкнула ее. Дверь подчинилась. Пошли наверх ступеньки, высокие и выщербленные, и Оксана прилагала много усилий, чтобы их преодолевать.

И все же несколько томительных секунд стояла перед дверью, за которой ее с самого утра ждал искалеченный войной ветеран.

Робко прикоснулась к звонку. Еще раз и еще. Дверь распахнулась: перед Оксаной стоял чисто выбритый, будто помолодевший Сергей Ильич.

– А я тебя, дочка, ждал. Ты ведь вчера обещала приехать. Заходи! – Он был суетлив. Его глаз пристально смотрел на раннюю гостью, как бы спрашивая: что же случилось вчера? Почему так внезапно ушла?

– Доброе утро, Сергей Ильич! – выслушав Мухина, поздоровалась Оксана. – Я ненадолго. Извините за вчерашнее мое поведение!

– Проходи на кухню, – предложил Мухин, пропуская Оксану вперед. – Чайку попьем. Мои Машутки убежали… Обе… – Настроение у старого фронтовика было приподнятое. – Я ждал тебя, дочка, ждал, – вновь повторил тепло, по-домашнему, словно они давно были знакомы.

Оксана прошла на кухню: чисто, уютно, много цветов. Присела и почувствовала, что опять заволновалась: надо было начинать серьезный разговор.

Выручил ее Мухин:

– Ты, дочка, не обиделась вчера на старика? Ушла так внезапно, растерянная, в какой-то тревоге. А я думал и думал о твоем визите и все же не понял, зачем ты перешагнула наш порог.

– Я… я, Сергей Ильич… Хочу спросить…