Сороковник. Книга 3

…Одна моя знакомая держит кошек-сфинксов. По-разному можно относиться к этой породе, но что меня всегда восхищало – так это её удивительная приспособляемость. Несмотря на полное отсутствие меха, киски не мёрзнут – у них температура тела не тридцать шесть и шесть, как у человека, а тридцать девять градусов. У собачек китайской хохлатой породы то же самое.

Заинтересованно прислушиваюсь в себе. Тут главное – не переусердствовать, а то мозги закипят, в буквальном смысле, кстати. Нам нужно только чуть подогреть кровь, а не вскипятить. А вот чтобы довести себя до нужного состояния, взвинтить, пытаюсь вспомнить, чем же это Николас меня так поддел, что я завелась. Подловив, кстати, на том моменте, когда я тянула силу с молодой магнолии. Вот ещё одна нужная деталь: сила, энергетика. Есть здесь поблизости хоть малый её источник?

Да сколько угодно, фыркает воображаемый Ник. О чём только думал этот Глава Огня, засовывая Обережницу в подвал, выложенный камнем? Вспомни, ты можешь тянуть энергетику изо всех стихий, а их вокруг в переизбытке. Земля – вот она, под ногами: хорошо утоптанный пол, не изолированный никаким покрытием. Известняк сочится энергией древних скал, из которых его добыли, влагой дождей, огнём иссушающего когда-то солнца, силой ветров, тысячелетиями полирующих поверхность. И это всё сейчас твоё!

Работаем, Ива.

О чём он думал, Рахимыч, приказав посадить меня на цепь? Мне как раз есть куда сбрасывать излишек энергии, чтобы не было передоза! Правда, тянуть из земли и стен приходится в ускоренном режиме, и уже из-за одного этого меня шибает в пот. Когда от избытка силы цепь начинает искриться, принимаюсь активно жалеть свою бедную покалеченную ручку, растравляя себя видом несчастных культяпочек… В общем, довожу себя до слёз, но где-то там, отстранённо ловлю момент, когда почти незаметным усилием ускоряю бег молекул в собственной крови. А что я там ещё делаю, какие механизмы задействую – без понятия. Человеческий организм очень умный и умеет сам настраиваться под правильно поставленную задачу. Не знаю, сколько показал бы градусник, но явно выше традиционных тридцати шести и шести, поскольку мне становится ощутимо жарко. Настолько, что я даже сбрасываю кроссовки и с удовольствием шевелю пальцами ног. После чего занимаюсь своим многострадальным телом, вспомнив уроки по заживлению.

Раны на месте отсутствующих пальчиков стараюсь продезинфицировать – и вовремя, потому что уже скапливается под кожей нехорошая чернота. Помогаю рассосаться шишке над бровью, унимаю боль в шее – от борозды, оставленной петлёй. Больше всего по времени и затратам отнимает обожжённый бок, но я и с этим справляюсь. Впрочем, на всех болевых точках стараюсь ограничиться необходимым: снимаю боль и воспаления, и достаточно. Силу придётся экономить – мало ли, вдруг понадобится сразу и много. Мне ещё ночь куковать в этом холодильнике. Жаль, конечно, что голову преклонить не на что – не привыкла я без подушек, но ведь не в грязи лежу, и то хорошо. И крыс мне сюда не напустили, чему я несказанно удивляюсь, но, должно быть, Рахимыч брезглив и не желает у себя под боком этакую пакость разводить, против неё любая магия бессильна.

В общем, хочешь жить нормально даже в тюрьме – устраивайся по-хозяйски. У меня получилось. Остаётся дождаться утра.

Глава 5

Это было давно – лет семнадцать назад,

Вёз я девушку трактом почтовым… –

душевно вывожу я.

Круглолица, бела, словно тополь – стройна

И покрыта платочком пуховым.

А если не петь, то можно трёхнуться от ожидания. Меня и без того порядком измучила ночь, почти бессонная. Часа два после оздоровительного сеанса я тупо пялилась то в невидимую стену, то в окно под потолком, доглядевши до того, что глаза стали заводиться под лоб и косяками пошли какие-то глюки вроде циклопьих морд, шипящих ламий – и опять меня тошнило от запаха горелого мяса. Пока, наконец, я не выдержала, вскочила и, намотав цепь на кулак, принялась расхаживать по камере. В сущности, натыкаться не на что, заблудиться негде, хоть и в темноте, а отвлечься можно.

Попросила она, чтобы песню ей спел.

Я запел и она подхватила.

А вокруг – тишина, только я да она

И луна так лукаво светила…

А потом ещё долго крутилась на голых досках. Немного поспать было необходимо, но мешал страх, что вот отключусь – а придут и застанут врасплох. Мне уже стало ясно, что ибн Рахим избрал тактику выматывающего ожидания, в ином случае разборки со мной были бы в полном разгаре. Меня же изолировали не только от людей, но практически и от звуков, потому, что ни голосов я не до сих пор не слышала, ни чьих-то шагов. Полное впечатление, что сунули в каменный мешок и забыли.

А ведь могли в любой момент затребовать, ошарашить чем-нибудь, начать измываться… Как-то не верилось в гуманизм огневиков, до сих пор тянуло шею после удавки. Поэтому сказать, что я нервничала – ничего не сказать. Но застукав себя за очередным энергичным расшатыванием решётки, спохватилась и сама себя одёрнула. Нельзя так. Нельзя. Измотаю себя раньше времени. Была бы у меня такая обережная куколка, которая караулила бы хозяйку – она бы разбудила, реши кто вломиться. А что? Нашлись бы нитки – скрутила бы себе такую помощницу, уже запросто.

…Вот балда, совсем головой не думаю! Зачем мне нитки, когда есть собственные волосы? С ними работать ещё лучше, они часть меня самой, даже если выпали или срезаны. Сколько ворожбы, сколько заговоров завязано на волосах! Недаром в старину, если и стриглись, то кидали волосы либо в огонь, либо в воду, чтобы не попались случайно злым людям в руки.

Поэтому я надёргала собственных волосков, подержала их в кулаке, дополнительно настроив на нужную задачу, стянула с потолочного кострового отсвета язычок силы – как настройку на огневиков – и выложила на пороге. И даже проверила ауру. Сторожевой жгутик получился хоть и тонюсенький, но зелёным, обережным, высвечивал исправно, и теперь шагнуть в мою камеру незамеченным было невозможно. Только после этого я спокойно завалилась спать, и даже отсутствие подушки мне не помешало. Но бока на жёстком топчане я всё-таки отлежала.

В окно лениво сочился рассвет напополам с утренней свежестью, на шапках одуванчиков искрилась роса. Я по-прежнему не мёрзла, из чего можно было сделать вывод: самообогрев сработан на совесть, раз действует до сих пор. Значит, энергия за ночь потратилась и нужно теперь её восполнить. В качестве зарядки мысленно припала к розовому солнечному пятну под потолком и тянула из него силу до тех пор, пока цепь снова не заискрилась. Что же, хвала Нику, он крепко вбил в меня привычку подзаряжаться. Да и я молодец.

Не сказать, чтобы с рассветом в тюрьме стало намного красивее, но всё же я повеселела. Потому что вряд ли мои спасатели затеяли поиски в ночь; а вот сейчас самая пора взяться за дело. Значит, чем дольше длится световой день, тем дольше меня ищут, тем ближе ко мне мои спасатели. А о том, сколько им реально времени понадобится, я запретила себе думать. Ах, если бы можно было подать хоть какой-то сигнал!

Откуда-то со двора послышались женские голоса, что-то причитывающие, на них цыкнул мужской. Ага, есть живые! Только их стараются ко мне близко не подпускать. Скорее всего, так.

Чтобы размять ноги, я время от времени прохаживалась от стенки к стенке, приноровившись к звяканью цепи и даже отбивая ею незамысловатый ритм. Всё веселее. Хотелось есть, потому что последний раз мне довелось пожевать более суток назад. Хотелось пить. Да и причесаться, и помыться толком, потому, что вся я пропахла лошадиным потом, хоть уже и принюхалась. Мысли бродили в голове разные, с разбродом и шатанием. Как долго меня тут будут мариновать? Кормить-поить явно не собираются, это понятно, но не применят ли ещё какие-то меры воздействия? Воспользовавшись тем, что заметно развиднелось, заглянула в соседнюю камеру через такую же решётчатую дверь, и содрогнулась от увиденного. Камера пыток у них там, что ли?

Обзор невелик, но я разглядела и два столба со свисающими верёвками, закреплёнными в железных кольцах, и верстак с инструментами – клещами большими и малыми, щипцами, воронкой, кнутами с плетёными, аккуратно свёрнутыми в кольца хвостами, плетьми. Вот тебе и дополнительные меры воздействия: ходи, мол, да поглядывай, и благодари нас за то, что ты здесь, в своей камере, а не там, напротив.

Мне становится нехорошо. А уж когда ветер снаружи доносит запах жареного на угольях мяса – то и вообще дурно и внезапно выворачивает желчью, как тогда, в самую первую ночь в этом мире, когда умудрилась нанюхаться крови раптора. Ох, зачем же я такая нюхачка? Нос мой – враг мой. И не заткнёшь это окошко ничем, приходится терпеть, одно хорошо – аппетит отшибло напрочь, теперь стоит мне проголодаться – достаточно вспомнить этот запах и последствия.

…Со времени несостоявшегося завтрака, когда меня пытались раздразнить всяческими ароматами и шкварчанием жаркого на угольях, бульканьем, звоном посуды и показательным чавканьем, прошло уже часа два. С той поры меня снова окружает тишина, нарушаемая только моими собственными шагами да уже привычным бряцаньем. Чтобы убить время, я трачу его на раздумья. Анализирую вчерашний день, вспоминаю детали наших с Рориком похождений, сопоставляю с тем, что услышала на военном совете в Магином доме, и многое, наконец, становится понятно: и ни с того, ни с сего обесточенная Сеть, и то, что меня так быстро зацапали. Если большинство огневиков были рассредоточены по городу, скорее всего, нас с Рориком засекли сразу же после первой вспышки магии на восстановленном им участке. Однако то ли ищейкам Рахимыча пришлось повозиться, отслеживая нас, то ли они уже знали о предстоящей вылазке Игрока и решили, что мы сами к нему на зуб попадём, а им только и останется – дождаться результата. Короче, мы с Рориком спутали все их планы. Не попались. Но результатов они таки дождались. Невольно потираю шею. Второй раз за время моего пребывания в этом мире ей, бедняжке, достаётся…

Дон Теймур говорил, что ибн Рахим жаждет власти, передела карт, влияний. Неужели он действительно сговорился с Игроком, и обесточивание города, фактически сдача его в руки победителя – его работа? Но если Тардисбург был бы уничтожен – чем и кем править?

Да что ты, в самом деле, Ваня, с досадой говорит внутренний голос. В руках Игрока-Демиурга весь мир! Мир! Планета! И городов, селений, стран на ней куда больше, чем игровых локаций, ты не путай игру с реальностью, а то привычно думаешь, что если Игрок тут главный, то он и всесильный…

Минутку. В этом что-то есть.

Он привлёк в помощники силу со стороны, завербовал сторонника. А зачем, собственно? Боялся сам не справиться? Демиург-то?

Когда Николас рассказывал мне о Гайе, то обмолвился, что у них всего и было раньше, что два вида магии: некромантия и паладинство. Значит, Клан Огня либо сформирован позже из попаданцев, либо… Но у кого этим попавшим учиться, если лет двадцать назад здесь вообще не было огневой магии? Наставников-то тоже не было!

Возможно, Игрок стырил их клан из другого мира, как и русичей? Ну… Если, к примеру, была задумка притащить сюда иномирную магию, прикормить и взрастить огневиков, чтобы ели у него с рук, а затем стравить со здешними Кланами и посмотреть, кто кого… Вполне в духе этого засранца.

Вот что имел в виду благородный дон Теймур, когда говорил: теперь мы покажем, кто в этом мире хозяин. Не нужен ему чуждый враждебный клан. И Демиург такой не нужен. И на него найдётся управа, пока он заперт в человеческом теле… кажется, так он выразился

В очередной раз вскакиваю и начинаю расхаживать. А ведь Игрок обязан подчиняться собственным правилам и если уж он спускается к смертным в их же образе, должен на это время ограничить свои возможности. Если он собирается геройствовать – то самых сильных противников должен превосходить не намного, потому что лёгкая победа не интересна, она должна быть красивой и заслуженной. Значит, его способности частью заглушены, частью ослаблены, и если я его запечатала…

А как, кстати, я умудрилась это сделать?

Снова усаживаюсь на топчан. Водицы бы глоток, горло пересохло…