Бывший папа. Любовь не лечится

– В горе и в радости, – повторяет слова свадебной клятвы, неторопливо возвращаясь на свое место. – В богатстве и в бедности, в болезни и в здравии…

Осекается, нахмурив брови, а я на автомате продолжаю:

– …пока смерть не разлучит нас.

Затихаем оба. И эта пауза похожа на минуту молчания. Словно мы отдаем дань памяти нашей девочке.

Опускаю ресницы, в уголках глаз набираются слезы, стекают на подушку. Наволочка возле моего виска быстро намокает. Надеюсь, в темноте незаметно, что я опять плачу.

– Спокойной ночи, Надежда, завтра тебя ждет плодотворный день, – разрывает тишину Назар. Его бархатный баритон меня успокаивает. – Отдыхай.

Он удобнее устраивается на стуле, насколько это возможно, разминает шею и склоняется над ноутбуком. Барабанит пальцами по кнопкам, а я засыпаю под монотонный стук.

Сквозь тревожную дрему ощущаю, как с меня съезжает одеяло, но в следующую секунду вновь накрывает меня до самого горла. Щеки касается легкое, сбивчивое дыхание. Словно невесомый поцелуй. Не могу разлепить веки, налитые свинцом. Мычу что-то нечленораздельное, выбрасываю руку, пытаясь наощупь определить заботливого фантома. Ловлю теплую ладонь, сплетаю наши пальцы. Блаженно улыбаюсь.

«Не уходи», – прошу мысленно, а может быть, вслух. Хватка на моей руке становится крепче.

Под действием успокоительного наконец-то отключаюсь, зная, что Назар рядом…

Глава 9

На следующее утро

Назар

– Я пообщался с твоей новой пациенткой, – с порога сообщает Жданов, быстро пересекает кабинет и занимает стул напротив.

– И? – отрываюсь от ноутбука, вскинув обеспокоенный взгляд на психолога.

– Даже не знаю, что тебе сказать, – напряженно хмурится, потирая подбородок. – На лицо все признаки депрессии, но ее природу определить сложно. Дело не в травме, точнее, не только в ней, – сцепив кисти в замок, подается вперед. – Однако Надежда почти ничего не рассказывает, ведет себя на удивление спокойно, мыслит здраво. Настораживает то, что она во всем со мной соглашается. Видимо, это защитная реакция. Она делает вид, что идет на контакт, а на самом деле замкнулась в себе. В общем, одного сеанса мне недостаточно.

– Хватит, больше не будет, – упираюсь ладонями в стол и встаю. – Спасибо, Андрей, твоя помощь не потребуется.

Отрицательно качнув головой, отхожу к окну. Убрав руки в карманы, через запотевшее стекло смотрю на плотную стену дождя. Погода ни к черту, голова раскалывается. Всю ночь глаз не сомкнул – работал, а потом сидел рядом с Надей, держа ее за руку. Прислушивался к каждому ее стону, боялся повторения истерики.

– Назар, обижаешь, – со спины приближается Жданов, становится рядом. – Сомневаешься в моем профессионализме?

– Нет, ты лучший психолог в центре, и я правда тебе благодарен, – дружески хлопаю его по плечу. – Просто слишком хорошо знаю Надежду. К сожалению, мы все это уже проходили однажды – и результат оказался плачевным… для меня, – добавляю тише и яростно сжимаю переносицу. Надавливаю до звездочек перед глазами. Тяжело вздыхаю, вновь возвращаясь к созерцанию осеннего пейзажа за окном. Картинка плывет вместе с подтеками дождя на мутном стекле, и мне кажется, что капли собираются в образ Нади. – Не хочу опять давить на нее.

– В коллективе слухи пошли, что тебя с пациенткой связывает что-то личное, – припечатывает меня после паузы.

– Это не слухи, – выпаливаю как на духу. – Надежда Богданова – моя жена. Бывшая. Два года назад мы потеряли первенца, год назад развелись.

Стискиваю челюсти, скрипнув зубами, цыкаю и злюсь. Чертов психолог! Даже меня вывел на эмоции, а Надю не смог.

– Следовало рассказать мне об этом до приема, а не после…

– Как ей помочь? – перебиваю обреченно, хотя обращаюсь, скорее, к самому себе. Тело я в состоянии излечить, а с душой – сложнее. Сердце Нади давно заперто от меня на замок, огромный амбарный.

– Попробуй сам до нее достучаться, – заявляет Андрей таким невозмутимым тоном, будто это легче простого.

– Если бы я знал, как, мы бы не разошлись, – чуть не рычу.

– Разговори ее, расслабь, отвлеки. Смени локацию. Насколько я понял, Надежда опасается медиков и всего, что с ними связано. Хотя после такого бывшего мужа, как ты – это неудивительно, – старается разрядить обстановку идиотским юмором, но спотыкается о мой ледяной взгляд. Мне не до смеха. – Забери ее к себе, в конце концов! У тебя же созданы все условия. Если я не ошибаюсь, ты принимаешь на дому…

– Детей, но не взрослых, – перебиваю, нахмурившись задумчиво. – Она не согласится.

В словах Жданова есть здравое зерно, однако Надя на пушечный выстрел не приблизится к нашему особняку. Слишком много воспоминаний хранит это место, как приятных, так и трагических.

– Доктор Богданов капитулирует перед слабой женщиной и отказывается бороться? Не верю, – хмыкает психолог, специально подначивая меня.

Не обронив больше ни слова, покидает кабинет, оставив дверь приоткрытой. Он делает это неспроста, а целенаправленно, ведь знает, что ВИП-палата Нади напротив. Манипулирует мной, как одним из своих пациентов. Впрочем, мне бы, наверное, тоже не помешала психологическая помощь.

– Ах, черт! – доносится нервный голос Нади.

Вздрагиваю, услышав приглушенный стук, какой бывает от удара или падения. В несколько шагов оказываюсь в коридоре, без предупреждения врываюсь в палату. Взглядом ищу жену.

Сидит в коляске у зеркала. Волосы распущены и пшеничным водопадом струятся по спине. Голова склонилась набок, изящная ручка делает пас в воздухе, будто ловит или ищет что-то.

Присмотревшись, замечаю на полу, рядом с колесом, расческу. Выдыхаю с облегчением, поднимаю ее и становлюсь позади Нади. Встречаемся взглядами в отражении.

Слегка улыбаюсь ей и вижу, как тянутся вверх уголки бледных губ и как поблескивают прозрачно-голубые глаза, а на щеках проступает румянец. Чувствую себя енотом на пруду из детской сказки, только по ту сторону зеркальной глади – Надя. Она смягчается, словно прочитав мои мысли, – и я невольно повторяю ее эмоцию.

Ухмыльнувшись, запускаю ладонь в шелковистые волосы, подхватываю пышную копну снизу, приподнимаю на руке так, чтобы концы спадали свободно – и аккуратно веду гребнем по всей длине. Расчесываю неторопливо и бережно, стараюсь не дергать золотистые пряди.

Надя расправляет плечи, вытягивается по струнке, будто через ее позвоночник прошла спица, и застывает настороженно. В отражении следит за каждым моим действием, но не оборачивается.

– Я могу сама… – сопротивляется неуверенно, а сама не шелохнется.

Красивая мраморная статуя – и такая же холодная по отношению ко мне.

– Раньше тебе нравилось, когда я трогал твои волосы, – хрипло шепнув, наклоняюсь к ее макушке. Отложив расческу, пропускаю локоны сквозь пальцы, подушечками невесомо массирую затылок, перемещаюсь к вискам. – Ты говорила, тебя это успокаивает.

Лихорадочно всхлипнув, Надя задерживает дыхание и прикрывает глаза. Надавливаю на нужные точки за ушами, спускаюсь к шее. Прохожусь по холке, чувствуя, как на ее коже проступают мурашки, поглаживаю их пальцами.