Бывший папа. Любовь не лечится

Стараюсь идти быстро, но осторожно, потому что в моих руках сейчас двойная ценность.

– Медсестра сказала, что в это время посещения запрещены, – взволнованно отзывается Надя, покачивая сына и заботливо прикрывая его собой от дождя.

– Правила здесь устанавливаю я, – толкаю коляску к пандусу. Заезжаем на крыльцо и останавливаемся под козырьком. – Итак, я предлагаю следующее… Наталья Петровна, попросите охранника придержать дверь, – ненавязчиво избавляюсь от тещи хотя бы на несколько секунд. Выдыхаю с облегчением, когда она скрывается в здании, и подаюсь ближе к Наде, которая тут же оборачивается. – Первые два дня побудешь здесь с ночевкой, под наблюдением специалистов, в том числе и моим. Это важно, придется потерпеть, – уговариваю ее. – Твоя мать сможет привозить Назарку… – спотыкаюсь на имени, откашливаюсь и, справившись с нахлынувшими эмоциями, продолжаю невозмутимо: – Она сможет привозить его в свободное от процедур и занятий время. Предварительный график я составлю к утру и сразу же передам тебе, чтобы ты могла по нему ориентироваться. Палата в вашем распоряжении, Наталье Петровне выпишу пропуск, чтобы беспрепятственно заезжать на территорию. Если что-то дополнительно будет нужно, скажешь мне.

– Два дня, а потом? – задумчиво тянет Надя. Сомневается, но готова к переговорам. Слушает меня внимательно. Общаемся, как раньше, а от обычной беседы мурашки по коже.

– За это время я подготовлю полный курс реабилитации, – краем глаза ловлю тень. Охранник выходит на улицу и терпеливо ждет, пока мы заедем внутрь. – При условии, что ты будешь старательно трудиться и выполнять все мои предписания, со временем я смогу отпускать тебя на ночь домой. К сыну, – уточняю хрипло и мягко, покосившись на ерзающий сверток на ее коленях. Назарка размахивает ручками и бьет ножкой в подлокотник, что-то мурлычет невнятно.

– Надюша, надо попытаться, – перебивает меня Наталья Петровна, но в этот раз я на нее не злюсь.

Удивительно, что она на моей стороне, и я благодарен ей за поддержку. Очень вовремя мы оказались по одну сторону баррикад. С крепостью под названием Надежда я в одиночку не справлюсь. Покорить, чтобы спасти. Парадокс.

– Можно вопрос? – мрачно свожу брови, когда мы закрываемся в палате. Надя небрежно кивает, а сама занимается ребенком, заметно оживая в процессе. Аккуратно перекладывает его на постель и раздевает, освобождая от намокшего комбинезона. Снимает капюшон и шапочку, из-под которой показывается белобрысый пушок. Лаская взглядом сына, я произношу грубовато: – А что с тем подонком, который вас сбил?

На доли секунды руки Нади зависают в воздухе над сыном, а следом опускаются и трепетно накрывают его в знак защиты. Хрупкие плечи подрагивают, красивое лицо, которое я вижу в профиль, мрачнеет и напрягается, рваное дыхание разносится по палате. Воцарившуюся тишину нарушает невнятное детское гуление, которое мгновенно разряжает тяжелую атмосферу и волшебным образом действует на всех нас. Надя сбрасывает с себя оцепенение, нежно улыбается малышу, гладит его по животику.

– Задержали на месте, так как он просто не в состоянии был уехать. Отключился за рулем. Сейчас его таскают по судам, – совладав с собой, произносит спокойно и без срывов в голосе. – Пытаются оправдать, – роняет с горькой усмешкой.

– В машине был сынок какой-то важной шишки из органов власти, так что он вряд ли понесет наказание. Откупится, – поясняет Наталья Петровна, подавая дочери детские вещи и подгузник из сумки. – Он и Наде деньги предлагал, чтобы замять конфликт, но она не взяла. Принципиальная, а толку, – в ее фразе слышится укор, с которым я категорически не согласен. – Все равно его богатый отец отмажет.

– Обойдемся без его денег, мам. Пусть суд решит, – упрямо осекает ее Надя. – Из-за него Назарка чуть не пострадал! Если бы я не успела… – запинается, не в силах озвучить свои страхи.

Ее жгучие эмоции проникают в самую душу, и я чувствую себя так, словно был там вместе с ней. На остановке. Под дождем. С детской коляской, внутри которой смысл всей жизни. За мгновение до столкновения…

Черт!

Че-ерт.. Зачем отпустил ее год назад? Почему не настоял вернуться? Не выяснил, как она…

Слабак! Сдался. А ведь если бы мы остались вместе, возможно, всего этого не произошло бы. Моя жена не пострадала бы, а ребенок не скучал бы по матери. Я бы не допустил. Судьба могла пойти по другому сценарию, но…

Не повернуть время вспять.

– Ты правильно поступила, – поддерживаю Надю, слегка коснувшись острого плечика, и тут же прячу руку в карман халата.

Встречаю ее благодарный небесный взгляд. Тепло усмехаюсь: раньше мы всегда поддерживали друг друга. Это было несложно, ведь у нас были одинаковые убеждения и идеалы, схожие взгляды на жизнь. Мы оба честные, принципиальные и неподкупные, поэтому и сошлись. Но все рухнуло в одночасье, и я до сих пор не понимаю, почему мы не сумели пережить трагедию вместе. В какой момент наша общая дорога разделилась на две кривые развилки?

– Спасибо, – подтаивает Надя.

– Этому уроду не место на дороге. Я постараюсь выяснить, какие у него связи, и со своей стороны повлиять на правосудие. За руль он точно больше не сядет и обязательно ответит за все перед законом, – чеканю убедительно, стараясь сохранять хладнокровие, однако ладонь невольно превращается в кулак. – Не на тех нарвался, тварь, – заканчиваю одними губами.

Теща не слышит, однако жена пристально всматривается в мое лицо и считывает проклятие. В этот миг между нами натягивается тонкая, хрупкая связующая нить, вплетается в жилы, прорастая глубже внутрь.

Надя хочет мне довериться, как раньше, но что-то мешает ей. Незримый барьер, который она сама же и возвела между нами.

– Надюша, давай подержу Назарку, – спохватившись, Наталья Петровна берет на руки внука, а тот начинает огорченно плакать и хаотично ловит ладошками воздух. Требует вернуть его матери, боится вновь остаться без нее. Понимаю и разделяю его чувства.

Надя косится на кровать, опускает глаза на свои ноги, поджимает губы.

– Ты не мог бы позвать Маргариту? – скромно просит меня, упираясь ладонью в край матраса. – Медсестру, которая мне помогала?

– Хм, конечно, – порываюсь к двери, но торможу на пороге. – А что нужно?

– Я хотела быть прилечь, чтобы покормить ребенка. Но сама я… – набирает больше воздуха, чтобы признаться в собственном бессилии: – Я не могу.

Не знаю, чем руководствуюсь, когда возвращаюсь, наклоняюсь к опешившей Наде и молча подхватываю ее под поясницу и колени. Поднимаю на руки. Дыхание сбивается у нас обоих.

Это не доктор Богданов, а прежний Назар прижимает жену к груди, одержимо вбирает запах ее волос, знакомый до дрожи, тонет в глубоких нежно-голубых омутах.

– Удобно? – осипшим голосом интересуюсь, осторожно опуская ее на кровать. Подкладываю подушки под спину, выпрямляю ноги, останавливаясь дольше приличного на стройных бедрах. Надя сильно похудела. За время, что мы не виделись, стала почти прозрачной и хрупкой, как фигурка из венецианского стекла.

– Да, – срывается с ее губ вместе с протяжным выдохом. Кроха Назарка громче напоминает о себе, и теща спешит отдать его Наде. Мельтешит между нами, беспощадно рвет невесомую нить, которая связала нас на пару мгновений.

Возвращаюсь в суровую реальность, где мы с Надей всего лишь врач и пациентка. Прокручиваю большим пальцем кольцо на безымянном, убираю руки за спину.

– Ладно, не буду вам мешать, – отступаю назад. – Мой кабинет напротив.

Малодушно разрешаю себе в последний раз полюбоваться семейной идиллией матери с ребенком. Замечаю, как Назарка ладошками мнет ее грудь через ткань одежды, тычется носиком, как слепой котенок, ворчит недовольно.

Разворачиваюсь, дергаю ручку двери.

– Назар, – летит мне в затылок, пронзая голову насквозь. Мое имя в устах Нади превращается в смертельное оружие. Ей достаточно просто произнести его – и я готов исполнить любое желание.

– Да? – откликаюсь с надеждой.

– Я согласна, – твердо звучит. – Я не хочу жить наполовину. Я готова остаться и побороться за себя. Я буду очень стараться, обещаю.

С трудом подавляю победную улыбку. Узнаю свою Наденьку, стойкую и несломленную. Феникс, возрождающийся из пепла. Все у нее получится, а я помогу.

– Понял, – стараюсь не выдавать своего ликования, чтобы не спугнуть ее. Говорю деловито и ровно. – Хорошо. Завтра начнем, а пока отдыхай.

Буквально выталкиваю себя в коридор. Скрывшись из поля зрения Нади, прижимаю руку к груди. Все еще давит. Не сердце, нет, а просто мотор, но и он дает сбой.

В кабинете закидываюсь лекарствами. Некоторое время сижу в кресле неподвижно, жду, пока подействуют.

Отпускает. Так-то лучше. Не хочу отвлекаться на себя. Не сейчас.

Остаток дня присматриваю за женой на расстоянии. Слежу по часам, когда теща забирает ребенка домой, прощаюсь с сыном взглядом, и мне кажется, что он замечает меня через узкую щель в двери. А может, просто хочется на это надеяться. Ближе к вечеру проверяю, чтобы Надя не пропустила ужин. Преследую ее, как тень.

Заглядываю в палату после отбоя, в полумраке различая очертания маленького женского тела на просторной специализированной койке.

Не верится, что она поддалась и осталась.

Первый, самый сложный шаг сделан. Дальше мы справимся. Вместе.

Оставляю обе двери приоткрытыми, а сам работаю до поздней ночи. Воодушевленно, самозабвенно. Ради нее. Ради них. Мое жалкое существование вновь обретает смысл. Огонек в солнечном сплетении разгорается сильнее.

Оживаю.