Аарон

Он не хотел.

«Подумай обо мне…»

А почему никто не подумает о нем? Лучше бы погладила по голове и сказала: «Я буду очень тебя ждать».

«Почему ты не хочешь подумать обо мне?»

Раньше хотел. Но со временем хотел все меньше.

«А что, если с тобой что-то случится?»

Ну, случится и случится. В рот те ногу – как говорил Эльконто.

Он бесился от того, что они спорили так, будто прожили вместе не месяц, а, по крайней мере, лет десять. И всего за месяц успел невзлюбить изредка мелькающую во взгляде прохладцу и эту недовольную морщинку между бровями.

– Давай поймем домой.

– Но мы же еще не купили тебе новую рубашку?

– Обойдусь без новой. У меня в шкафу достаточно одежды.

– Но ведь это совместный поход по магазинам… Это радость общения. Это ведь наше с тобой время!

«Это твое время», – думал Канн зло, пока тащил Милу к выходу. Это и есть семейная жизнь? Это и есть «оно самое»? Тогда он, вероятно, пас. Секс, когда хочется, это, конечно, круто, но стоит ли оно всего остального? Наверное, он пока не просек чего-то важного.

Уже дома, запершись наверху и просматривая список объявлений по работе от гражданских лиц, он старался не слышать того, как Мила грохочет в раковине посудой, а после с усиленным рвением шоркает за дверью его кабинета и без того чистый пол в коридоре.

Экономку, которая в последние два года приходила к нему два раза в неделю и делала все то же самое, она попросила рассчитать.

* * *

Ланвиль. Уровень четырнадцать.

Старый приземистый одноэтажный дом, вокруг сиреневато-розовые от закатного света подтаявшие сугробы, свисающие с крыши остроконечные сосульки, а позади багряное в предсумеречный час небо…

Тесная кухня, кусок стола, заляпанная заваркой клеенка, позади выложенная кафелем стена. Две поварешки, нож с коричневой ручкой, видавшая виды чашка с проходящей по цветочному рисунку трещиной – прорисовка на холстах поражала воображение; Райна помнила все детали.

Откуда ей в голову явилась эта чудесная идея – попробовать нарисовать не Канна, а все, что косвенно относилось к нему и той поздней зиме (самой чудесной зиме в ее жизни), – она не знала, но депрессия вдруг отступила, а краски и кисти ожили в ее руках. И за двое суток, прерываясь лишь на короткие перекусы, Райна нарисовала четыре картины: дом в Девенпорте, кухню – их кухню, – дверной проем в хозяйский кабинет, где напротив окна виднелось скрипучее кожаное кресло, и… тапки.

Странно, но тапки ей запомнились просто отлично – огромные, разношенные, как затопленные рыбацкие лодки, жесткие и вечно холодные. Она носила их каждый день – когда убирала прихожую, когда изредка выбегала на улицу, чтобы вынести переполненный мусорный мешок, когда пекла прощальный торт…

Нужно нарисовать еще шкаф с книгами, висящие рядом на стене остановившиеся часы и постель Аарона – ту самую, укрытую пледом, короткую, куда, наверное, не помещались, если вытянуть, его ноги…

Ей вдруг стало легко. Эти картины, в отличие от тех, где она пыталась изобразить его лицо, удавались – вдохновение не оставляло ни на минуту; Райна устряпалась разноцветными пятнами, как маляр, но на ее лице впервые за долгое время играла улыбка. Она все помнит, помнит… То место, где она была счастлива, ту погоду, ту атмосферу – комнаты, крыльцо, прихожую, цвет пуховика, который они вместе выбрали для нее в магазине.

Не замечая мира снаружи, держа в руках кисточку, Райна полностью погрузилась в воспоминания.

Ее собственная кухня – куда просторней и богаче той, что все еще витала в воображении, – тонула в вечернем синеватом свете. Пустая, гулкая, такая же одинокая, как хозяйка. Хромированная поверхность просторной раковины, гладкий и белый бок похожего на объект из фантастических фильмов холодильника, яркие диодные лампочки индикатора температуры воды – этих – местных – деталей Райна не замечала.

Вместо дождливого лета, заглядывающего в окна пентхауса и ласкающего подоконники каплями, она продолжала тонуть в уютной, давно канувшей в прошлое зиме – там было хорошо и спокойно, там было правильно, там был он. В Девенпорте до сих пор хрустел под подошвами снег, там она была другой – живой и целой, – там будущее еще не было определено и потому манило ласковой неизвестностью.

В холодильнике еще остался кусок ветчины и хлеб, Райна наскоро соорудила «холостяцкий» ужин, заварила чай. Во второй раз за этот необычный и удивительно теплый по настроению день задумалась о том, что ей все-таки стоит вернуться к мечте и заняться тем, чем всегда хотелось, – созданием дизайна ювелирных украшений. Нужно будет купить блокнот – нет, лучше альбом – и начать рисовать. Изгибы дужек, окружности колец, их витые и сложные детали; подбирать под оправы формы драгоценных камней.

Зачем, почему она так долго откладывала любимое занятие в дальний ящик? Ведь теперь есть деньги, теперь можно не просто рисовать, но и воплощать нарисованное в реальности – начать серийный выпуск, открыть сеть салонов, придумать имя.

«Поиграться бы со своим настоящим именем и его – Аарона – фамилией. Придумать что-то такое-эдакое, чтобы никому не понятно, какой за всем кроется смысл, и чтобы красиво звучало…»

Из размышлений ее вывел пикнувший в кармане телефон – пришла смс.

Номер оказался странным и незнакомым – странный код, странные цифры, – но текст очень быстро все прояснил:

«Объект по вашему запросу не найден. Одна четвертая от запрошенной суммы изъята с вашего счета за проделанную работу. Успехов!»

Райна прекратила жевать бутерброд и отложила его в сторону – пропал аппетит.

Нет, она была готова к плохим новостям – по крайней мере, ей казалось, что она была готова, – но теплое воздушное настроение тут же ускользнуло в трубу.

За окном накрапывало; на кухне сделалось совсем темно – под потолком автоматически зажглись неяркие желтоватые лампочки. Забылся не купленный блокнот, испарились мысли про название для новых салонов, вдруг снова забылась мечта – обиженно мелькнула хвостом и скрылась в наваливающемся тумане депрессии.

Райне хотелось вновь провалиться в ту зиму – юркнуть в нее, как в теплую норку, схорониться там до лучших времен и заснуть. Но в стекла продолжало настойчиво и монотонно стучать сырое и равнодушное лето.

– Вы по поводу моих бумаг?

Следом за смс – не прошло и пяти минут – позвонил юрист Доры. Попросил принять его – сообщил, что это важно, но причину визита из холла внизу пояснять не стал; Райна нажала кнопку открытия дверей подъезда.

Сейчас он поднимется и скажет, что тоже ничего не нашел. Ни одной зацепки, ни одной неверно сформулированной фразы – ни-чего-го. Как же, ведь это Комиссия! Неужели они могли где-либо ошибиться? Быть такого не может…

Настроение продолжало стремительно портиться. И почему плохие новости никогда не приходят в одиночку?

Она приняла его в кабинете, как и положено человеку, чье состояние начинает затыкать за пояс всякое «хочу» и настойчиво водружает во главу всего извечное «надо». Надо прилично выглядеть, надо вести себя подобающим образом, надо проявлять манеры…

Манала она это гребаное «надо»!

Однако наспех вымыла руки, сменила рабочий комбинезон, в котором творила в мастерской, на блузку и брюки, отодвинула в угол графин и прилагающийся к нему стакан, протерла скопившуюся за день пыль рукавом.

На стук в дверь ответила коротким «Войдите».

Он оказался чем-то похожим на Рида – может, еще более тощим и высоким, долговязым, с узким подбородком и седыми висками. В очках, с морщинками вокруг губ, с излишне хмурыми, почти сведенными к переносице бровями.

– Ничего не нашли? – поинтересовалась Райна вместо приветствия – к чему тянуть резину? Пусть скажет прямо, а после катится на все четыре стороны, если даже его великий ум не помог ему отыскать то, на что надеялась старая подруга.

– Простите?

Девушка за столом потерла, а после помассировала виски. На гостя взглянула устало, но без злости.

– Сейчас вы скажете, что изучили приговор Комиссии, но зацепок для того, чтобы подать на апелляцию не обнаружили, о чем и решили сообщить лично. Верно?

Юрист прочистил горло; Райне вдруг стало стыдно, что она не спросила его имени, не предложила чаю, вообще не повела себя, как подобает гостеприимной хозяйке.