Джон

Мда, тот стал художником, а этот, видимо, был ботаном.

– Почему вы решили, что вашу чернину…

– Чарину!

– …обожрали мои коты? При чем здесь вообще мои коты?

– При том, что я их видел! Серых, пушистых!

– Лазающих по деревьям?

И улыбающихся, как чеширские?

Гость на мгновенье смутился. Задумался.

– Они… жрали мою ягоду! – не стал оспаривать беспочвенность собственных обвинений и вновь закричал он (точно: лучшая защита – это нападение). – И сожрали всю! На всех ветках!

– А вы собирались делать из нее варенье?

Хотелось потереть глаза, захлопнуть дверь и снова завалиться в постель. И куда, спрашивается, подевалась Клэр?

– Какое варенье! Чарина едва ли съедобна! Это декоративная ягода с крайне кислым вкусом, но прекрасно вписывающаяся, как садовый элемент, чтобы….

Чарина – черная малина? Хотелось завершить диалог.

– Простите, но у меня нет серых котов.

– А какие у вас?

– Один белый, второй рыжий. Рыжая.

– А грызуны есть?

– Грызунов нет.

– Покажите их!

– Кого? Отсутствующих грызунов?

– Котов! – потребовал сосед, и я не стала спорить.

Не покажешь – не уберется.

– Миша! – позвала ласково, как делала перед едой. – Миха-а-айло!

И белый пушистый кот неторопливо спустился по лестнице со второго этажа – вопросительно взглянул на меня, потом на гостя – в зеленых глазах читался вопрос: ну и где моя еда?

– Вот мой кот. Позвать второго?

– Черт, – выругались через порог, – черт! Я точно видел кого-то серого! Или коричневого. И не надо звать второго. А вы уверены, что у вас в доме нет других… питомцев?

Уверена ли я? В чем мне в этот самый момент действительно хотелось быть уверенной (ибо я уже начала догадываться о корнях свершившегося), так это в том, что мои щеки не полыхают предательским цветом вареной свеклы.

– Ни других котов. Ни собак. Ни грызунов и не птиц, – избежала прямой лжи я.

– А мне почему-то казалось, что они шмыгнули в сторону вашего дома, – теперь гость и вправду смутился. – Значит, не ваши. Простите. Я спрошу других соседей – тех, что слева. Или, может, через дорогу… Еще раз простите, если разбудил.

И он, поправляя на ходу подтяжки, которые сползли от резвого махания руками, пошел по дорожке.

Я же закрыла дверь и с хмурым и крайне решительным выражением лица направилась на второй этаж.

– Ну и где вы? Где, я спрашиваю?

Смешарики попрятались.

Проблема в том, что когда они прячутся, то могут притвориться чем угодно: вазами, кухонной утварью, полотенцами, дополнительными у двери тапками, букетами цветов или книгами – такова аморфная природа Фурий – перевоплощаться. Интересно, нельзя было перевоплотиться птицами, прежде чем жрать соседскую ягоду?

– А ну-ка идите ко мне! Искать вас сутками я не намерена. И чем лучше прячетесь, тем громче и дольше буду впоследствии ругаться!

Они выползли минуту спустя.

Нехотя. Из-под дивана.

Разговаривали мы на кухне у серебристого холодильника.

– Покажите язык. Кто-нибудь! Быстро!

Языки показались из маленьких ртов еще менее охотно, чем до того сами Смешарики. Черные, конечно же, языки.

– Все ясно. Ну и зачем, спрашивается?

Я хмурила свои тонкие брови, безнадежно силясь притвориться товарищем Сталиным.

Признаюсь, это сложно – смотреть Фуриям в золотистые глаза, когда те принимают виноватое выражение – эдакая невинная детсадовская группа во время пикника на природе. Мол, а мы чего? Мы же маленькие, нам все можно. Прозвучавший ответ растрогал меня еще больше.

– Лодные!

«Голодные».

– Ма атели ку-шать!

Я вздохнула; мгновенно пропал всякий гнев, даже напускной. Тем более что на столе рядом с раковиной обнаружилась записка следующего содержания:

«Ди, я поехала вместе с Антонио на студию – съемку передачи назначили на самое утро. Покорми, пожалуйста, как проснешься, Смешариков – ягоды для них я оставила в холодильнике. Они тебя будить, наверное, постесняются. Меня не теряй, скоро вернусь. Клэр».

Ягоды в холодильнике действительно обнаружились, и всякие разные – смесь из крыжовника, малины, черники и чего-то мне неизвестного на вид, но, видимо, вкусного.

Блин… Ну, как их ругать? Голодных питомцев, которые не коты, не собаки, не птицы и не грызуны?