Джон

– И пусть кто угодно думает, что ты – иждивенец, сраный мигрант в этом мире, – но я-то знаю, что ты самый лучший человек. ЗНАЮ. Ты в любом мире была бы самой лучшей!

У нее дрожал подбородок. Она не верила мне – не могла, боялась. Что это все пустое, что все – слова, что стоит попробовать перестать выкладываться, изнашивать себя, как и прежде, на двести процентов, и любовь к самой себе потеряется, исчезнет. Оказывается, это очень страшно – бояться, что перестанешь любить себя сам. Едва ли есть что-то страшнее.

– Я буду плохая, – шептала Динка-двойник, а по ее щекам покатились слезы. – Я ведь тогда не буду соответствовать ожиданиям…

– Давай простим это чувство вины…

– Я буду плохая, – она меня не слышала – она боялась до дрожи в конечностях, до паники.

– Не будешь. Ты никогда не будешь для меня плохой, слышишь? Даже если вот разом перестанешь делать что-либо хорошее, нужное или важное, если вообще ни разу в жизни никогда никому не поможешь. Я всегда буду любить тебя, понимаешь? Всегда. Я обещаю.

– Плохая, плохая, плохая… Боюсь… Как страшно…

Теперь она лежала на полу и дрожала. Корчилась на нем, каталась, дергалась в судорогах, страдала от наличия в себе негативной энергии, а я сидела рядом, гладила ее по спине и как заведенная шептала: «Я прощаю себя. Прощаю себе это огромное чувство вины, которое впитала за годы, которое взрастила до состояния паники, но все это время давила в себе… Я прощаю…»

Я просила прощения у чувства вины за то, что долго не отпускала его на свободу, когда оно на деле не желало мне зла и явилось лишь для того, чтобы научить меня не быть виноватой. И оно – это чувство вины – хотело домой, хотело уйти на свободу, – я отпускала. Я прощала саму себя, хоть это и было тяжело, за извечное принуждение – за то, что все мое хорошее вдруг обернулось плохим, ибо я давным-давно перестала совершать это из радости и превратила все в чувство долга.

Господи прости, я была дурой…

А еще я просила прощения у тела. За то, что оно все это время, не имея возможности сказать ни слова, страдало, болело и пыталось вывести эту боль через спину. Сигнализировало мне, ждало, чтобы его услышали, терпело молча.

– Прости меня, тело. Нет еще во мне той рассудительности, которая, возможно, когда-нибудь придет. Я очень часто бываю глупой, ты прости, если можешь, ладно?

Не знаю, сколько прошло времени и излечилась ли моя спина, – в этот раз я действительно работала не ради верхушки айсберга (да и не помогло бы – о, великая Формула!), а ради его основания, – но когда я открыла глаза, мой чай окончательно остыл, официантка поглядывала на меня встревоженно, а парочка у окна исчезла.

Ощущая себя странно – отвалившейся от времени и пространства и будто бы прошедшей через пару кругов очистительного огня, – я потянулась к сумочке и достала кошелек – пора расплатиться и пойти подышать.

Я это сделала.

Умело или нет, но я себя простила. И теперь чувствовала себя намного лучше, потому что Динка-двойник, до того бившаяся в судорогах на полу, в какой-то момент затихла, выпихнула из себя, наконец, черное облако, превратилась в чистый сияющий силуэт, а после обняла меня и полностью растворилась.

У меня вышло.

Если не все, то хотя бы что-то.

Следующие полчаса я бесцельно бродила по улицам: парки, скверы, кованые заборы, фонтаны, бордюры, редкие на тротуарах опавшие листья – скоро их станет много. Небо еще звенит от синевы, но вскоре побледнеет, выцветет, станет не лазурным, но похожим на блеклый старушечий глаз; отцветут и превратятся в нечесаное сено густые волосы цветов на клумбах – пропадут яркие шапочки, закачаются на ветру голые бурые стебельки. Но еще не сейчас.

Первое сентября.

Смена сезонов.

Нет, в этот день на улицах Нордейла не галдели толпы школьников – не мелькали белые фартуки, не покачивались, завернутые в целлофан, острые пики гладиолусов, не звенели отовсюду протяжные трели первых звонков, не улыбались, предвкушая долгий и, вероятно, сложный год учителя. Учителя были – не было из-за отсутствия рождаемости детей.

А вот разномастные студенты сновали группами: аккуратные, вихрастые, веселые, серьезные, очкастые, стильные, громкие, скромные, худые, толстые… – настолько разные, что не хватало сравнительных синонимов. Проходя мимо одного из главных университетов города, я разглядывала людей – людей Мира Уровней, – они всегда чем-то отличались для меня. Чем – лицами? Позами? Жестикуляцией? А, может, тем, что не стояли, как наши, уткнувшись в телефоны, и не проверяли ежеминутно лайки на своих постах? Не щелкали телефонными камерами, коллекционируя тонны селфи, не наживали себе из-за отсутствия соцсетей (спасибо Дрейку) ненужные комплексы, не прятались за аватарами-масками, а вместо этого выходили на улицы, общались, смеялись, шутили друг над другом и были настоящими? Не виртуальными, состоящими из сложных символов никами, а живыми людьми. И этим подкупали.

Университет остался позади, и моментально утихло бурление жизни. Я отыскала ближайшую лавочку, уселась на нее и прищурилась от пробивающегося сквозь густую листву солнца. Засунула руки в карманы, посмотрела на небо.

Итак, что имеем – осень? А осень, как известно, время чудес. И прав был Дрейк, когда сказал: «Да, пусть на данный момент в городе нет меня или Тайры, но это не значит, что у тебя должно быть скучное время. Сделай его – этот период – золотым. Ярким, насыщенным, интересным».

Вот именно этим, сидя на потрескавшихся теплых досках, – сменой ненужных и устаревших убеждений – мы и займемся.

И я плотоядно улыбнулась.

На неприметную будку, принадлежащую сервису «Моя вторая половина» и аккуратно затесавшуюся между двумя архитектурными строениями с лепниной по карнизу, я наткнулась по пути домой. Наткнулась, подошла ближе, долго рассматривала собственное отражение в зеркальном стекле, но зайти внутрь так и не решилась, хоть и рвало на части любопытство.

Конечно, как же! Стоит мне шагнуть через порог, как система Комиссии тут же доложит Дрейку о том, что его ненаглядная Бернарда сунула нос в «незабудку», и это, как говорилось в одноименном фильме, «при живом-то муже!».

Вот Дрейк тогда задаст мне пару каверзных вопросов… А, может, и не задаст, но легче от этого не станет – если бы подобную будку когда-либо посетил он сам, комплексы неполноценности, несмотря на уже изученные методы прощения, мучили бы меня до конца жизни. Да-да. «Зачем ходил? Что хотел узнать? Меня ему мало?»

Ужасы нашего городка.

Нет, я вовсе не собиралась проверять, является ли Дрейк моей второй половиной – знала это наверняка, – но вот отделаться от интереса «а как именно устроена система распознавания личности?» никак не удавалось. Требуется в ней личное присутствие «объекта» или же нет? Производится ли сканирование внешности, голоса и сетчатки глаза, или же хватает банального отпечатка пальца?

Изнывая от неутоленного любопытства, как от дичайшей жажды, я кое-как заставила себя отлепиться от стекла и зашагала прочь.

Вот вернусь домой и досконально расспрошу того, кто эту будку недавно посещал, – мою милую и обожаемую Клэр. Уверена, она не станет скрывать подробности.

– Дина, да не помню я! Вот хоть убей – не помню.

– Совсем ничего?

– Ну, я же волновалась. Там все, наверное, волнуются, ведь приходят искать не кого-то – свою судьбу. А вдруг экран покажет невесть кого, что тогда делать?

Она стояла у плиты и помешивала суп – с новыми в ушах сережками-каменьями, с уложенными в сложную прическу локонами, в расшитом вручную переднике. Не экономка, а белокожая красавица-цыганка. Наверное, они с Антонио собирались пообедать в очередном ресторане, блюда которого хотели совместно продегустировать – именно это занятие не так давно в виде хобби вошло в привычку наших поваров – пробовать чужие блюда и создавать на их основе новые рецепты.

– Ну, ты прикладывала куда-нибудь палец?

– Палец точно прикладывала, помню.

– А тебя просили посмотреть куда-нибудь? Мол «стойте неподвижно – мы сканируем сетчатку глаза»?

– Вот этого, по-моему, не было. Но ведь я могла забыть – все смотрела на экран, все ждала, когда же он кого-нибудь покажет.

Оно и понятно, я бы тоже ждала.

– А лазеры? Я слышала, что раньше там производилось сканирование данных прямо из головы, но потом эту систему заменили на более простую.

– Лазеры? – Клэр качнула темноволосой головой и бросила на меня задумчивый взгляд. – Нет, лазеров точно не было. Их бы я запомнила.

В этот момент в кухню белым и рыжим вихрем залетели разыгравшиеся коты, едва не снесли, пытаясь развернуться на гладком полу, табурет, заскоблили по паркету когтями, и Клэр пригрозила им поварежкой:

– А ну-ка кыш, охломоны! Играть будете в коридоре, а не на кухне, а то убирать мне потом за вами до вечера. А мне выходить через полчаса!

Тема будки «Моя вторая половина» была временно позабыта.

Но ненадолго.

У Логана Эвертона – лучшего хакера Уровня и по совместительству моего коллеги – никогда не было ни котов, ни собак, а потому от разговора по телефону его никто не отвлекал. Благо и настроение для подробных ответов на вопросы у него оказалось подходящим: