Бернарда

Замечательно! И снова я наедине с собой. Я, четыре стены и яма… на этот раз с шипами. Ах, да! И озоновая сетка – защита от побегов.

Ну, что за жизнь?

Тридцать минут спустя.

Я долго щурила глаза и рассматривала их под разным углом.

Они настоящие. Эти чертовы шипы самые что ни на есть настоящие!.. Вон как блестят, переливаются, сверкают. Холодные, жуткие, отталкивающие. Свесила один кроссовок вниз – до шипов не достать, не проверить на прочность, вниз не спрыгнуть, по дну не перейти.

А может быть, где-то есть невидимый мост?

Тщательно ощупала край ямы и воздух за ней. Ничего.

Вздохнула и снова откатилась к стене думать.

Это подвох, обманка! Не может такого быть, чтобы Дрейк и правда надеялся на переход по воздуху! Может, он ждет чего-то еще? Других методов решения, других мыслей, творческого подхода?

И… если я попробую и свалюсь, то над шипами ведь натянута невидимая страховочная сетка… правда? Монетка просто прошла сквозь нее, а я удержусь. Ведь так?

В горле образовался ком, внутри стало холодно и зябко; тишина давила на плечи. Почему Дрейк не помог мне, почему не поддержал, не подсказал, почему просто ушел?

Я положила голову на подтянутые к груди колени. Чувство одиночества совсем не способствовало полету мысли.

Час спустя.

У Индианы Джонса была цель – грааль!

У меня цели нет. И мотивации тоже нет! Он ступал в пустоту с надеждой и верой, хотел исцелить отца, а я? Зачем я вообще сравниваю реальную жизнь и фильм? Да, ситуации похожи: и ему, и мне следовало шагнуть в пропасть, но концовки фильмов известны заранее, положительным героям экранов хэппи-энд обеспечен, а мне? Я не в фильме, я в странном мире, где многое возможно, но где находится тонкая грань между «возможно» и «так будет»?

Время капало сквозь пальцы – медленно двигалась стрелка по циферблату наручных часов. Так же медленно двигались по полу размытые пятна от солнца.

Где-то там, за окном, ходили люди… Шли домой или на обеденный перерыв, общались, смотрели в экраны компьютеров. И чего мне не сиделось в привычном офисе бюро переводов? Там не было ямы, не было шипов, не было озоновой сетки. Там была мама и знакомая спальня, там все было просто и понятно.

Мой взгляд застыл на раме одного из окон. Контраст между солнечным светом и темной балкой завораживал и вгонял в прострацию.

Да, там не было моего особняка, Клэр, пушистиков, яркого сверкающего Нордейла… Там не было новой жизни, новых возможностей, не было Дрейка… Почему? Почему всегда приходится выбирать?

Нужно было как-то собраться и начать пробовать что-то делать, действовать, создавать мост, шагать в яму, но страх парализовал, намертво склеил движения.

Я продолжала сидеть на полу, равнодушно наблюдая за окном.

Неопределенное время спустя.

Он придет и увидит, что я даже не пробовала…

Ведь на самом деле – пальцем о палец не ударила, чтобы справиться с заданием. Поднимайся, Дина, поднимайся, Бернарда! Хватит отсиживать пятую точку, пора действовать!

И началось…

Я воображала, домысливала, визуализировала, представляла, заставляла себя мысленно поверить. Потом подошва кроссовка наступала в пустоту – и я судорожно отскакивала от края. Пыталась нащупать дорожку на другой край ямы медленно, с толком, с расстановкой, успокаивала сердце и дыхание, пробовала вновь и вновь.

Представляла и золоченый мост, и узкую тропку, и кирпичную дорогу и отдельные плавающие островки – все равно нога проваливалась в никуда. Начинала сначала, бесконечно долго концентрировалась на твердой почве под ногами, пыталась шурупом ввертеть в сознание мысль о реальности создаваемых объектов – тщетно. Страх перед падением не угасал, будто назло разгорался с новой силой.

Веревочный мост, деревянные планки с перилами, светящаяся пыль, бетонные блоки – ничего из этого не воплощалось в реальность.

Как, где и почему я прокалывалась? В чем была причина планомерной череды неудач?

Не сдаваться, пробовать еще…

Тени в зале удлинялись, солнце начинало клониться к закату – плевать на время. Нужно пробовать снова и снова. По спине катился пот, виски взмокли, локоны на них стали завиваться в колечки (и почему работа мысли так выматывает тело?) – раздраженное движение рукой, чтобы убрать волосы с глаз – еще, нужно пробовать еще! Нужно как-то пробиться через трудности.

Ни кряжа, ни выступа, ни деревянной полоски у стен – яму не обойти со стороны. Я едва не рычала в голос. Прочь предательские мысли! Следует честно выполнять задание, а не тратить время на то, как его обойти.

Расстроилась? Передохнула? И снова в бой!

Я пробовала пройти через яму и нахрапом, и медленно, несколько раз едва не свалилась в нее, один раз поскользнулась на краю так, что больно ударилась копчиком и кое-как сумела уцепиться за край, чтобы не соскользнуть вниз. Каждый раз сердце билось перепуганной птичкой, а перед глазами стояло собственное повисшее на шипах тело.

Хотя я не сдавалась настолько долго, насколько могла, время все равно выигрывало у результатов всухую.

Когда энергия окончательно иссякла, а взгляд упал на часы, не нашлось сил даже на то, чтобы застонать. Шесть вечера.

Болели руки, болели пальцы, копчик и голова. На ногах фиолетово-синими медузами расплывались синяки, глаза закрывались от усталости.

Погасли последние лучи солнца – в зал медленно опустились сероватые вечерние сумерки, с каждой минутой делаясь все плотнее. Лампы под потолком не горели, выключатель был на той стороне; внутри даже не нашлось сил на то, чтобы расстраиваться.

Я подкатилась к стене и затихла.

Проиграла. Да, проиграла, и что теперь?

Проигрывать тоже надо уметь. Я пыталась. Я честно перепробовала все, что могла, но провалилась.

В груди побитой кошкой мяукнул страх. Накажут? Выскажут, отчитают, заставят начинать все с нуля? Лишат чего-то, разочаруются? Ну и пусть. Сил не осталось ни на что. Свернувшись у стены, я равнодушно смотрела на мерцающую под потолком сетку: в темноте она стала отчетлива видна – иссиня голубая, разделенная на квадраты.

Пусть приходит, пусть видит, что я не всемогуща. Пусть отчитывает, пусть качает головой, пусть ругает или читает нравоучения.

Не могу. Даже с пола не поднимусь, так и останусь здесь лежать, придавленная плитой поражения. В этой тишине, в одиночестве, забившаяся в самый дальний угол сознания. У всех есть пределы, и я своего достигла.

Откуда-то из глубины сознания донесся далекий голос Баала: «Дура, ты даже коснуться его не сможешь… Хочешь разбить себе сердце?»

Я горько улыбнулась: я уже его разбила, свое сердце, Баал. Разве не видно? И, может быть, именно глубокое осознание этого факта – того факта, что Дрейку на самом деле до меня нет никакого дела, – и подкосил остатки желания чего-то добиться.

Вспомнились знакомые серо-голубые глаза, чертовски привлекательные и такие же недоступные губы, красивые руки, которых нельзя коснуться. Он ушел. Снова ушел и оставил меня в одиночестве, едва объяснив задание. Кому я вру? На что надеюсь? На чудо?

Чудом было бы, если бы сегодня я все-таки упала на эти шипы.

* * *

Она не увидела, как он пришел. Не услышала открывшуюся дверь, полосу света, на мгновенье мелькнувшую на той стороне зала, его тень, вытянувшуюся до самого края ямы, и снова тихий щелчок дверного замка. Не подняла голову с коленей и не шевельнулась. Подавленная, сжавшаяся, ожидающая худшего.