Праздник Дрейка

– Вы попадете.

После этого ответа он уверился, что проверять будут не мочу, а его «ссульную» меткость. В туалет все-таки пошел.

И почему он не эгоист, которому все равно? Подумаешь, снял в баре девку, переспал. Дальше не его проблемы…

Вот только точила, как кислота камень, мысль о том, что Лизе о смерти Макса все равно раньше или позже сообщат, и она не сможет понять, как переспала с любимым через сутки после его смерти. Это знание может явиться для нее шоковым, может неприятно сдвинуть сознание, а «лань» подобного не заслуживала. Плохих новостей, собственно, тоже, но выбора нет…

«Не мое дело», – твердил себе Эйдан в который раз, и в который раз это не срабатывало.

В пробирку он попал с третьей попытки.

* * *

Он не хотел, но решился. Даже не уговорил себя – пнул прийти. И теперь объяснял:

– …поспорил… наткнулся на тебя… сменил внешность… Я метаморф, умею такое…

А в глазах Лизы водопад из смены чувств – недоумение, растерянность, понимание, ужас, наконец… Паника-паника-паника. Она, сама того не зная, изменила. В какой-то момент, глядя на изменившегося прямо при ней гостя, «лань» перестала дышать, у нее спазмировало горло.

В коридоре горит только ночник, за окном уже темно; Ллен не стал даже проходить.

– Послушай, я не хотел причинить вреда, искал женщину на ночь… Не знал, что ты занята, что все так… обернется…

На него смотрели, как на чудовище, как на вервольфа, хотя внешность самого Эйдана чудовищной не была – обычный мужчина, чуть выше среднего, не старый, не страшный.

– Я хотел все объяснить ему сегодня, чтобы у тебя без проблем… Но узнал…

На этом моменте Ллен тяжело вздохнул – сейчас ему придется ее «убить».

– …что твой Макс мертв. Уже двое суток. Разбился на своей машине, сел за руль пьяным.

Даже сообщил место, километр, название каньона. И увидел, как рушатся в глазах Лизы булыжники, некогда составлявшие фундамент ее внутренней планеты. Разломы, разломы, вселенная бесшумно и на части…

Он понимал, что надо остаться, утешить, стать той грудью, которую можно колотить, в которую можно рыдать. Но не смог. Страшился даже представить, как сможет следующий час смотреть ей в глаза, видеть в них гарь после ядерного взрыва, слышать, как рыдает, трещит по швам чужая душа.

– Прости, – выдавил хрипло. – За меня… за новости…

«За все это».

И ушел.

Закрыл за собой дверь, зная, что больше не вернется.

Глава 3

Следующие пять дней он тонул в работе, как в болоте. Нырял в рутину, напрашивался на боевые действия, прилипал по вечерам к друзьям – лишь бы не один. Заколебал, наверное, всех, хотя коллеги относились с пониманием, чувствовали, у Эйдана что-то случилось. Он не пил, разве что слишком много кофе, и рвано спал. Непривычно много курил, хотя уже два раза выкидывал в урну пачку, зарекался лезть за новой сигаретой, но ловил себя на мысли, что сейчас, в этот период, можно. Нужно, наверное, раз по-другому не выходит.

Один раз влез непрошенным в операцию Кайда и Санары, появился не в своем обличье и не вовремя, чуть не схватил пулю. Но схватил от Начальника по шее, едва не вылетел в неоплачиваемый отпуск.

Это все должно когда-то закончиться, говорил себе, ведь все заканчивается. Пройдет и этот период. Отпустит. Ничто не длится вечно. Но дерьмо к нутру прилипло прочно, засохло там, теперь не отдиралось.

Дождь даванул с утра. Поливал город и в обед, и к вечеру, согнал столько туч, что к шести наполовину стемнело. Ллен впервые решил, что сразу после Реактора домой. Попробует почитать, посидеть перед теликом, выспаться, наконец. К киоску свернул лишь для того, чтобы купить свежий выпуск «МотоРикса», и рядом с крыльцом парикмахерской заметил ее – фигуру с зонтом.

Лиза изменилась. Потухла, повзрослела, постарела изнутри, будто за неделю прожила жизнь. Под глазами круги; зонт черный, полы плаща мокрые, мокасины насквозь. Она не замечала ни луж, ни мороси, ни того, что ей давно следовало пойти туда, где сухо, сменить одежду, отогреться и выпить горячего чая. Чай и она – в разных мирах.

Ллен остановился не потому, что хотел, но потому, что должен был.

Какого черта она здесь делает? Искала его?

Встал перед ней, не поздоровался, просто вздохнул. Перемены были ей не к лицу, Эйдан помнил, что косвенно причастен к ним. Но ведь косвенно.

– Чего тебе?

Тот факт, что она искала его, не вызывал сомнений.

Темные глаза глухие, будто заложены каменной кладкой.

– Я… заплатила Информаторам все свои деньги. Просила твой адрес, но они не дали, сказали только, что ты пройдешь сегодня здесь.

«Сколько часов она стоит под дождем?»

– Зачем я тебе?

Лиза – тень себя прежней – молчала. Выдавала невпопад.

– Его хоронили два дня назад… Я… не пошла. Не смогла.

Он ее не винил. Но и к себе домой звать не хотел, обогревать тоже. Он сам хотел выпутаться из этой неприятной паутины; Лиза этому не способствовала.

Невнятная глухая тишина затягивалась.

– Зачем искала-то?

Купить бы уже журнал, вернуться к себе.

И она впервые посмотрела на него пронзительно и ясно. Собралась с мыслями, попросила:

– Стань им. Пожалуйста. Хотя бы на день…

Эйдан сразу понял, о чем речь. Понял и разозлился. Не дал ей продолжить о том, что она «все понимает, что ей хотя бы вечерок в объятьях Макса, чтобы вышла иллюзия прощания».

– Дура! – выругался гневно. – Я тебе кто, клоун? Чародей, фокусник? Может, заплатишь еще, чтобы я всю жизнь его теперь играл?

У Лизы дрожал подбородок.

– Не понимаешь, что себе хуже делаешь? Думаешь, легче станет? Нет, станет тяжелее, дерьмовее раз в сто!

Она продолжала гаснуть, а в нем клокотала настоящая ярость. Чего удумала!