Рэй

За последние годы он стал отшельником. Все больше пропадал вдали от городов – чаще на природе, прочь от цивилизации. Когда рядом не было других людей, его отпускало: не так сильно давила на плечи плита неполноценности, расправлялась для глубокого дыхания грудь, распрямлялось сознание.

Вот и теперь Рэй стоял на вершине громадного утеса, в метре от его ботинка круто уходящего вниз почти на два километра, – спокойно созерцал низкое и размытое, похожее на перевернутый водопад небо. Внизу, так далеко, что не слышно, текла зеленоватая река; через обрыв по ту сторону горы. Позади них еще никого нет – Уровень закрыт. Возможно, когда-нибудь здесь встанет высотный из камня и стекла город; возможно, когда-нибудь к этому самому уступу, куда он потихоньку взбирался, интуитивно вынюхивая дорогу почти два часа, проведут канатную дорогу. Поставят ограждение, лавочки, дальноскопы. И будут здесь сидеть, наблюдая за фотографирующимися на память туристами, романтичные парочки.

Это случится позже. Или не случится никогда.

А пока он один. Как практически всегда за последние три года – да, ребята поначалу обижались, звонили, спрашивали, но однажды он их собрал и все начистоту объяснил. Звонки почти прекратились. Остались те редкие, которые про «как дела/жизнь/здоровье». Но чаще всего его телефон вообще не ловил сигнал, и потому был отключен. Хантера это полностью устраивало – он до сих пор числился в штате, выполнял свою работу отлично, Дрейк был доволен.

Тучи уже добрались до границы реки – скоро хлынет и здесь. Нужно поторопиться назад – Рэй за мгновенье до того, как это произошло, ухватил ощущение надвигающегося паралича – замер для безопасности.

Он научился это делать – предчувствовать. Не заносить ногу в шаге, чтобы не упасть, не брать в руки горячее, чтобы не обжечься, не принимать неудобных поз. Четыре секунды – это долго. За четыре секунды может случиться всякое. Пришлось забыть про альпинизм – автоматически разжимались пальцы. И про вождение, конечно же, тоже, ведь застывшая нога на педали газа – то еще приключение. Жаль, потому что он любил водить.

Хантер отправился назад. Неторопливо, с опытом ежедневных путешествий по пересеченной местности, внимательно выбирал место для каждого шага, использовал для балласта длинную палку.

Возможно, дождь пройдет стороной и утес не заденет. Скорее всего, судя по направлению холодного ветра, так и будет. Но вдруг? Хорошо бы представить Начальнику поскорее отчет, но вечером по возвращению в город его снова накроет, как и всегда. Это, как пульсация: сначала душат бессилие, ярость, обида, гнев. Затем они уступают место пустоте, далее спокойствию. После робкой радости. Радость, как он уже заметил, чаще накатывала на него здесь – в самых дальних уголках мира Уровней, – а вот раздражение возвращалось сразу же, едва он слышал гул машин, людских голосов, окунался в знакомый и некогда привычный быт.

Хорошо, что вниз ведет удобная и почти пологая тропа. Если хлынет, он не поскользнется – все засыпано песчаной крошкой и мелкой галькой, а это даже лучше, чем ребристые подошвы его видавших виды ботинок.

Спустя пару минут Рэй ожидаемо «завис». Переждал, двинулся дальше.

Помнится, поначалу он «считал» приступы – пытался устраивать эксперименты, искал закономерность. Сутками напролет сидел с секундомером в руках, записывал в блокнот данные о том, через какое время случались «зависания», даже ставил на ночь камеру в спальне. Выяснил немногое: в периоды расслабленности паралич приходил через пять, максимум через шесть минут, а вот, если Хантер начинал волноваться, то промежутки сокращались до двух, а то и до полутора минут.

В общем, верно, что его отправили в запас, – какой с него боец?

К Лагерфельду ходил еще трижды – безрезультатно. Искал ответы на вопросы у Бернарды, Фурий; звал, понятное дело, «квантовое поле». Сколько раз? Сто? Пятьсот? А, может, «стотысячпятьсот»? Мысленно и вслух объяснял этой невидимой субстанции ситуацию, просил о помощи, взывал, увещевал, клялся, просил прощения…

Поле не откликалось. Наверное, недостоин.

Шумел внизу лес – все-таки хорошо здесь. Свежо, чисто, ново. Может, построить себе, как Баал когда-то, избушку? Портал недалеко…

Одно положительное качество у «подарка» от антиматерии однако имелось – подвисания научили Рэя созерцать бытие так, как он никогда не смог бы в обычной жизни, при обычном ее темпе. Кто в здравом уме вдруг стал бы засматриваться, например, в лужу? Или на небо? А он засматривался. Потому что когда накатывал паралич, застывали и глазные мышцы, и тогда Хантер выпадал из «ритма». Через несколько месяцев заметил, что ему это даже нравится – смотреть. На грязный бок машины, основание фонарного столба, из собственного окна, на ножку лавки в парке, на прибитый к обочине лист. Всего на несколько секунд, но Хантер будто становился ими – грязным боком авто, фонарным столбом, оборванным листком – и наблюдал за привычной Вселенной совершенно с другого ракурса – нечеловеческого. Застывало тело, замирало сознание – углублялось, прояснялось, делалось чистым.

И он научился ценить то, что никогда не умел, – малое, почти незаметное. Вкус сахара после глотка кофе на языке, вязкую текстуру плавленого сыра. Холод и сырость капли воды, сорвавшейся с карниза и упавшей ему на ладонь; запах свежести по утру на балконе. «Застывания» погружали его в иную реальность, в вынутый из киноленты жизни кадр, который он успевал как следует рассмотреть.

Поначалу Хантер злился даже на собственное удовольствие от новых ощущений, а потом подумал – чего ради?

В его новом положении есть всего два пути: гневаться на судьбу со всеми вытекающими или же уметь радоваться со всеми вытекающими.

Нет, он не перехотел стать «нормальным», но настолько, насколько смог, унял нетерпеливость, отчаяние и гнев и выбрал радоваться.

Сперва не получалось: мозг – он, как мышца, без осознанной тренировки слаб. Но Рэй был настойчив и к третьему году жизни в качестве «просто картографа» сумел удерживать настроение на отметке позитива чуть дольше, чем негатива.

* * *

В Нордейле ему почти сразу же захотелось выпить. Как калеке, вернувшемуся с войны без ноги и попавшему в общество двуногих, его моментально потянуло в сторону бара – «не помнить/не ощущать/забыть». Алкоголь забывать не помогал, но напряжение частично снимал, и потому Хантер свернул под уличный тент первого попавшегося на пути ресторана – уселся за столик поближе к стене, не открывая меню, заказал бренди. Официант кивнул и удалился.

В городе тоже моросило.

Что за лето? Самая его середина, а мокро, как осенью. Всего четырнадцать градусов тепла; он кутался в походную куртку.

Принесенный бренди согрел не только желудок, но и чуть-чуть сердце. Правда, Хантер, набрав его в рот, завис – не учуял «прихода» – и после четырех секунд с обжигающей жидкостью во рту закашлялся. Попало в нос, на скатерть, на джинсы. На него оборачивались.

«Идиот».

Он отдышался и глотнул еще раз. И еще. Наверное, стоило бы заказать закуску, но ему хотелось только пить.

В городе он всегда вспоминал ребят – чем сейчас заняты, над чем работают? Собираются, наверное, так же часто, как и когда-то. Может чаще – у всех женщины. Только он один, потому что придурок…

Позитив удержать не удалось.

Бренди развязал куль с запертыми мыслями, выпустил их, словно змей, наружу, и те от души кусались. Благо, он «обезболился».

А ресторан оказался дорогим: накрахмаленные скатерти, позолоченные приборы, кожаные меню. Потому и посетителей немного – кому захочется платить за колбаски к пиву, как за набор ювелирных украшений в вазочке?

Дороговизны он не заметил. Плевать. Начальник даже «калекам» платил достаточно.

Тучи бродили снаружи, но еще темнее была погода внутри. Выпить, еще выпить, еще… Черт, да что на него сегодня нашло? Обычный вечер, как множество других, он живой, дышит. Но очередная петля депрессии, оказывается, поджидала за углом – он попался в нее сразу и намертво. Опять думал про то, про что обычно себе запрещал: он не должен был тогда стрелять. Да, возможно, девчонка жива – гадать бесполезно, – но на том экзамене он пошел против себя. В жизни бы сначала допросил ее, убедился, что виновна, собрал бы доказательства. Да и то навряд ли убил бы лично – сдал Дрейку.

А в том, что тот проклятый выстрел связан с подарком от антиматерии, Рэй не сомневался. Не предал бы тогда себя, не поперся бы хрен знает куда, не заплутал бы, не сунулся бы в пещеру…

«Все, пустое, стоп», – уговаривал сам себя, но чувствовал, что уже покатился с горы, что сегодня напьется вдрабадан.

«Отвлекись, старина, переключись на что-нибудь другое».

«Подвис» он вовремя – с застывшим в руке стаканом. И пока не донес его до рта, услышал разговор тех, кто минуту назад занял столик позади его собственного.

– Раскололся?

– Нет – всё те же, всё то же. Называет координаты, которых не существует.

– Врет?

– Не может он врать, накачанный тетрализатором.

Рэй так и не сделал очередной глоток – напрягся.

«Тетрализатор» – жесткое средство. Наркотик для «выбивания» правды – после введения в кровь не позволяет человеку лгать, отключает определенную функцию мозга. Однако побочек масса – в отряде им никогда не пользовались.

«Потому что в отряде был Халк». Есть Халк. Это Хантер там был – бренди качнулся, приготовился быть выпитым, но позади заговорили опять.

– А какие координаты он называет?

– Полный бред – их нет ни на одной карте.

Разговаривали двое: первый спокойный, псевдорасслабленный – босс, – второй напряженный, суетный и злой – наемник, не способный принести заказчику хорошие новости.

– Смотрели только карты Четырнадцатого?

– Нет, смотрели все Уровни, включая острова.