Звезда Севера

Кажется, посещение галереи навеяло на него гораздо больше печальных мыслей, чем он ожидал. На лбу пролегла морщина, а под глазами обозначились тени. Эви хотела бы утешить его, но не знала, как это сделать.

– Разве в ваших краях наследование не передается по старшинству? – спросила сестра.

– Что ж, – ответил советник, – вы все равно узнаете рано или поздно, поэтому лучше я сам вам объясню в общих чертах.

Они медленно шли вдоль галереи, продолжая рассматривать картины его дочери, пока он рассказывал.

– Принц Эрон незаконнорожденный сын короля. Отец его признал, но в линии наследования он все равно не значился. До тех пор, пока Элиф не погиб.

– Незаконнорожденный? – переспросила Эви. – Его величество изменял жене?

– Принц Эрон родился до брака, – пояснил он. – Король очень любил мать Эрона, но не мог на ней жениться… в силу определенных причин.

– Потому что она ему не ровня? – уточнила Элия, и ее губы скривились в гримасе. – У нас тоже придают слишком много важности бракам из высших слоев.

– Да, что-то в этом роде, – не стал вдаваться в подробности советник Дэин. – В любом случае, вскоре после рождения Эрона королю пришлось жениться на подходящей девушке. От этого брака родился законный наследник – принц Элиф. Королева умерла родами, но король не пожелал жениться снова, поэтому больше наследников у него не было.

– Как он погиб? – спросила Эви. – Принц Элиф.

Советник неожиданно задумался над ответом. В ее груди шевельнулось нехорошее предчувствие. Как мог умереть молодой и здоровый сын короля? Явно не своей смертью.

– Сгорел при пожаре, – наконец ответил он. – Это была трагедия для нас всех. Особенно для принца Эрона.

Они дошли до конца галереи и повернули обратно. Солнце уже садилось, и в комнате начало темнеть. Служанки, шедшие безмолвными тенями позади них, зажгли лампы.

«Угасший Свет Солнца», – подумала Эви, бросив последний взгляд на темный портрет Нэвии. Больше вопросов она не задавала.

Уже позже, ворочаясь в слишком мягкой постели перед сном, она не могла выбросить из головы образы трех молодых людей и ту печаль, с которой советник Дэин говорил о каждом из них. Засыпая, она вспомнила слова, что он сказал на прощание.

«Завтра великий день. Да укажут вам боги правильный путь».

Глава 4

Две фигуры, закутанные в ткани с головы до ног, медленно шли по широкому проходу в сопровождении Дэина, нескольких рабынь и стражников, и тихий ропот советников катился по залу, словно приливная волна. Выпрямившись перед лицом неизбежного, Эрон сделал глубокий вдох. Сегодня одна из девушек станет его пожизненным грузом, будто он раб, укравший хозяйское золото и лишившийся за это руки, и теперь вынужден до конца дней носить камень на шее. От этой мысли снова захотелось сбежать.

Видят Первородные, он ни разу не сбегал с поля боя и не прятался от проблем, но, когда стрикстер мастера Тэнора принес весть о том, что его корабли вот-вот войдут в эфрийскую гавань, Эрон оседлал лошадь и покинул столицу. В тот момент это казалось единственным правильным решением. Несколько дней он отсиживался в охотничьем имении, презирая себя за слабость, но передышка вдали от двора не принесла облегчения. Пророчество жриц висело над головой, как невидимая грозовая туча, а королевство гудело ульем от слухов и предположений все громче и громче. Всем не терпелось увидеть, что скрывается за обещаниями Дочерей, узнать, чем одарили Высшие Родители бездарного бастарда. Эрон больше не мог тянуть, и хуже всего было чувство, что он не принадлежит самому себе.

Потому что предсказание сбылось.

Эфрия все еще была погружена в траур, поэтому малый тронный зал был почти пуст – лишь дюжина королевских советников и несколько высших мастеров стояли, образуя широкий коридор. Со своего места рядом с отцом Эрон видел, как те, что остались позади процессии, вытягивают шеи и выглядывают из-за позолоченных колонн из белого мрамора, возвышающихся с двух сторон вдоль прохода. Кажется, он один не разделял всеобщего любопытства. Узкий ворот удавкой впивался в шею, а тонкий обруч короны сжимал виски, за которыми пульсировала тупая боль.

Девушки остановились на почтительном расстоянии от ступеней, ведущих к трону. На одной из них была красно-оранжевая накидка из переливающейся ткани, на другой – зеленовато-синяя. Огонь и Вода. Эрон стиснул зубы. Он уже привык игнорировать шепотки за спиной и плохо замаскированное недовольство в глазах окружающих, но попытка Дочерей выставить чужеземок в качестве даров Отца и Матери внезапно хлестнула по нему, как ядовитая ветвь секаты.

Он сделал еще один глубокий вдох и окинул собравшихся равнодушным взглядом. Лицемеры, лжецы и манипуляторы, они жадно внимали речам Дэина о том, как две девушки, обещанные богами, едва не погибли, претерпевая лишения на пути к пророчеству.

– Наши боги бывают суровы, но разве это не доказательство их справедливости? – воскликнул советник.

Эрон предупреждающе кашлянул.

– Все мы знаем, что чем дороже плата – тем ценнее дары, – чуть менее драматично продолжил Дэин. – Так давайте же примем их достойно, с восторгом и благодарностью.

Наконец он дал знак двум своим рабыням, и те с нескрываемым волнением потянулись к широким капюшонам чужестранок. Зал затих. Свет проникал сквозь высокие стрельчатые окна с голубоватыми стеклами и отражался от белых стен и колонн с золотой вязью. Но когда мягкая ткань спа?ла на прямые расправленные плечи незнакомок, а потом и вовсе соскользнула к их ногам, вокруг будто стало еще светлее. Общий вздох взлетел к потолку, и ропот, прошедший по рядам советников и мастеров, через считанные мгновения перерос в громкий гул.

Эрон забыл, как дышать.

Они и правда были отмечены богами.

Та, что стояла слева, была в красном – полосы ткани, перехваченные посредине пышной груди золотой брошью с янтарем, спускались по животу, оставляя открытыми нежные бледные изгибы тонкой талии по бокам, а от широкого золотого пояса, низко сидящего на округлых бедрах, струились до самого пола. Длинные волосы, ярко-рыжие, словно мех огненной рыси, разметались по узким белым плечам. На губах играла улыбка. Северянка явно купалась в волнах восхищения, но, поймав его взгляд, слегка склонила голову, опустила ресницы, и ее щеки вспыхнули румянцем.

«О Отец Всемогущий, неужели это действительно истинная дочь Огня?»

Вторая девушка смотрела на него, нисколько не смущаясь. Она была чуть выше своей сестры и совсем на нее не похожа. Эрон моргнул. Ему не показалось. Ее длинные светлые волосы, зачесанные густыми волнами назад, были серебристо-голубыми, как звезды на ночном небосводе. Казалось, она преисполнена холодного гнева – подбородок вздернут, губы поджаты, а взгляд прямой и даже надменный. Скромное простое облачение из синей ткани, перехваченное на узкой талии серебряным поясом, скрывало ее тело от шеи до пят, лишь тонкие руки остались полностью обнажены. Так закрыто на всем Акросе одевались только Дочери. Но она не выглядела как Дочь.

Она выглядела как застывшее изваяние самой Матери, вышедшей из пены морской.

Король Э?лмар поднял руку, и ропот начал затухать.

– Теперь вы видите, что мой сын благословлен богами? – Он обвел зал тяжелым взглядом. – Высшие Родители послали ему свои дары и щедро предоставили выбор.

– Слава Отцу и Матери, – торопливо подхватили советники, – слава его высочеству Эрону Эфрийскому.

Отец смягчился и положил ладонь на руку Аилэн, сидящей подле него.

– Та, кого наш сын выберет, навсегда свяжет с ним свою жизнь и войдет в историю нашего королевства.

Эрон откинулся на спинку трона, и впервые за последние несколько дней его настроение улучшилось, потому что для него выбор был очевиден.

– Прошу прощения, что прерываю… – начала светловолосая, и ее мягкий певучий выговор совсем не вязался с холодным и недовольным тоном. – Кажется, вы что-то не так поняли, но никакого выбора не будет.

* * *

От такого вопиющего нарушения этикета темные брови короля Элмара, который, по словам Дэина, носил прозвище Шторм, поползли вверх, а в зале повисла напряженная тишина, но Эви было все равно. В груди закипал гнев.

Она доверилась советнику Дэину и обещала, что будет молчать до тех пор, пока ей не предоставят слово, но, когда он в своей речи выставил все так, словно ее брат и другие жертвы морского чудовища были лишь платой за оказанную ей честь встать здесь, у подножия чужого трона, в сердце будто вонзили нож.

В этих тонких тканях, с открытыми руками, Эви чувствовала себя голой. Взгляды мужчин ползали по телу, как мерзкие липкие гусеницы. Они жадно изучали ее руки, лицо и волосы, словно она вещь или лошадь, выставленная на продажу, и Эви упрямо вздергивала подбородок, чтобы не натыкаться взором на позолоченные носы королевских туфель. Если бы к ней обратились по-человечески, она была бы само достоинство и вежливость и ее улыбкой можно было бы растопить ледники Алда?на. Но не сейчас. Не тогда, когда эти наглецы смели вслух обсуждать цвет ее волос и особенности фигуры и заявлять о каком-то выборе какого-то бастарда.

– Ты хорошо говоришь на нашем языке, – прервал затянувшуюся паузу принц.

– У меня было время научиться, – холодно ответила Эви.

Принц улыбнулся, и дышать стало немного легче.

– И как же тебя зовут, дерзкая чужестранка? – Он обращался к ней так, будто вокруг никого не было.

– Меня зовут Эвелин.

Собравшиеся в зале дружно охнули, как если бы она назвалась именем владычицы.