Ген саламандры

София замолчала, потому что и сама не представляла, кто такие «они все»: у отца никогда не было ни ярых завистников, ни врагов, ни даже банальных недоброжелателей – настолько мирным, доброжелательным человеком он был всегда.

– Конечно, покажу, – неожиданно согласился Андрей Алексеевич, – но только я совсем не устал. Не отдыхал я сто лет в санатории и, думаю, не много потерял. Что за занятие – ходить туда-сюда по аллеям. Ванны-массажи – скукотища!

– Не обижай дочь! – нахмурилась Анастасия Сергеевна. – Она так хотела сделать тебе приятное…

Женщина помолчала в трубку несколько секунд.

– Если бы мы только могли заранее знать, что он встретит в санатории этого… оборотня!

Андрей Анатольевич сначала почувствовал взгляд-прицел между лопаток и только потом, обернувшись, увидел, что за ним наблюдают.

Обладатель взгляда-выстрела оказался не просто ничем не примечательным, а совсем ничем непримечательным человеком, даже как-то подчеркнуто обыкновенным.

Раз взглянешь, и сразу теряешь интерес.

Андрей Алексеевич хотел отвернуться («обмануло предчувствие»), но незнакомец остановил его взглядом и неожиданно дружелюбной улыбкой:

– Закурить не найдется?

– Не курю, – буркнул Андрей Алексеевич.

– И правильно.  Я вот тоже в который раз пытаюсь бросить, и все никак. Бросаю и начинаю. Бросаю и начинаю. Кишка тонка, – мужчина развел руками.

– Это еще Марк Твен подметил, – погрозил пальцем Андрей Алексеевич. – Бросить курить легко. Я сам бросал раз сто…

Незнакомец засмеялся. Смех оказался скрипучим, похожим на всхлипы – как дверь, сорвавшаяся с петель на ветру.

Андрею Алексеевичу стало неуютно, он даже повел плечами, как от холода.

– Иди к нам, что один все время, как волк-одиночка? – махнул курильщик невысокому смуглому пареньку с коротким ершиком черных волос, мрачновато стоявшему в отдалении у каштана.

Тот послушно подошел.

– Есть закурить?

Паренек молча протянул ему пачку сигарет.

Мужчина взял ее всю и, снова со скрипом засмеявшись, отошел в сторону.

Паренек переминался с ноги на ногу, словно решая, остаться ему стоять рядом с некурящим незнакомцем или вернуться обратно к каштану.

– Как тебя зовут? – спросил профессор.

– Волчонок…

– Я спросил не кличку, а имя, – поморщился профессор. – Мы все-таки не собаки, а люди…

– Я не собака, я Волчонок, – с каким-то простодушным упрямством повторил парень. – Волк-одиночка. Но до волка я еще не дорос. А значит Волчонок.

– Вы только посмотрите на него, – развеселился профессор. – Не дорос он до волка.

– А вы умеете играть в теннис? – спросил неожиданно паренек.

– Нет. Как-то не приходилось.

– Хотите, научу? У нас в интернате были два корта…

– Пожалуй. Не знаю, получится ли, – засомневался профессор.

– Получится! – весело махнул рукой Волчонок. – Но, может, не сразу. У меня тоже сначала не получалось.

– Значит, ты интернатский? – послушно направился профессор за новым другом.

– Сирота, – помрачнел Волчонок. – Родители умерли давно, только бабушка осталась…

– И все-таки как тебя зовут?

– Руслан…

Звонившая снова помолчала немного, чтобы девушка осмыслила услышанное.

– Вы даже не представляете, КАК он умеет втереться в доверие… Через какую-нибудь неделю-две они с моим Андреем стали закадычными друзьями. Этот… Волчонок научил его играть в теннис, они вместе ходили в столовую и перед тем, как вернуться домой, Андрей дал этому… Волчонку… телефон…

Руслан позвонил через несколько дней.

– У меня такое дело, – смущаясь, начал он. – Я хотел, чтобы ты пошел со мной на вручение диплома… Понимаешь… Все будут с родными, друзьями, девушками, а у меня нет никого – только ты и бабушка, но она старенькая совсем, то одно, то другое болит у нее, почти не встает с постели. Придешь?

– Конечно, приду, – ответил профессор.

В актовом зале техникума, украшенном шарами и цветами по случаю торжества, Руслан постоянно оглядывался на бывших однокурсников и тут же переводил взгляд на профессора. При этом у парня был такой простодушно-горделивый вид, что Андрей Алексеевич невольно улыбнулся.

– Пусть думают, что ты мой отец, – шепнул ему Руслан.

Когда праздничная толпа высыпала в прозрачные летние сумерки, Волчонок вдруг помрачнел и как-то сник, и Андрей Алексеевич понял, что паренек думает об отце.

– Я не помню своего отца, – подтвердил догадку профессора Руслан, – но мне почему-то кажется, что он был похож на тебя – умный, добрый… Я так его себе представляю. И маму я тоже совсем не помню… Волчонок сжался, как ссохшийся осенью лист, и тут же снова расправил худенькие плечи. – Ладно, пока. Спасибо, что пришел.

Профессор привык к тому, что настроение его юного друга часто меняется и не придавал этому особого значения, но сейчас обреченность в голосе Руслана насторожила Андрея Алексеевича.

– Может, пойдем отметим куда-нибудь новый этап жизни, так сказать? Как смотрите на это, молодой человек?

– Хорошо, – угрюмо ответил Руслан. – Пойдем в «Кабарэ». Мы там всегда с ребятами сидим.

– Ты же говорил, у тебя нет друзей, – уличил профессор.

– Может, и говорил, – снова развеселился Руслан. – Мне просто очень хотелось, чтобы все мои однокурсники подумали, что ты – мой отец.

…В «Кабарэ», довольно претенциозном баре, увешенном фотографиями танцовщиц в перьях, Руслан увидел за столиком каких-то своих друзей, но подходить к ним не стал… Только помахал рукой и отвернулся.