Нация. Апокалипсис. Том третий

Из литературы и от знающих людей он знал, что красота природы познаётся человеком не только через гармонию, мысли и эмоции, способные творить чудеса, но и через звуки. Прислушиваясь, он постоянно что-то слышал: то залихватское пение соловья, то шелест весенних листьев, то тихий шёпот ветра, который мало-помалу превращался в стихотворные строчки, которые он тут же повторял:

Не грусти. И это всё промчится.
Ты ведь заешь: жизнь как та игра…
В лунном свете снова народится
Для целебных мук твоя звезда!

От лирического настроя, от духовной энергии он воображал себя этаким бродягой наподобие героев Гомера, под рубищем которых скрывался мудрец или король, не знающий волнений, забот и страха. Вместе с тем он прекрасно понимал, что до такого понимания жизни ему далеко. Для этого ему нужно приложить очень много усилий и неутомимого постоянства. Но к такой дисциплине, приносящей несомненные выгоды, он был не готов. В эти минуты он думал о двух простых вещах: во-первых, постараться не делать то, о чём ему пришлось бы потом жалеть; а во-вторых, постараться не тратить время и нервы на пустяки и бесполезные вещи. Хотя каких-то конкретных задач и целей у него не было, кроме как быстрее определиться с работой.

Дни шли, но вопросов на тему пребывания в Сибири по-прежнему было много, будто Сомовы вернулись с какого-то таинственного континента, про который много кто слышал, но мало что знал. От этого «незнания» Наталье и Егору приходилось нелегко отвечать на разные вопросы. Конечно, в этих разговорах было много иронии, шуток, но и своеобразных «подколов» тоже было много, особенно со стороны Николая Петровича… Один из таких разговоров Егор хорошо помнил:

– Я же тебе говорил, Егор, говорил, помнишь, ещё семь лет назад! – поучительно восклицал Николай Петрович, при этом указывая указательным пальцем куда-то вверх. – А ты: «У меня прекрасная профессия! Она мой путь, моя дорога…» Помнишь?

– Ну что ты опять заладил: «помнишь» да «помнишь», – тут же вмешалась в разговор Антонина Николаевна. – Что он может помнить, если прошло столько лет. Отстань от человека.

– Тоня, вот выскажусь и отстану. Не мешай мне говорить…

– Разбирайтесь сами. Пойду с внуком погуляю.

– Вот и правильно. А мы пообщаемся.

Антонина Николаевна собрала внука и вышла с ним из квартиры, строго сказав:

– Николай, закрой за нами дверь…

Николай Петрович прошёл в коридор, но вместо того, чтобы закрыть дверь, он слушал жену, вернее, то, что она ему тихо говорила. В конце их разговора он решительно сказал:

– Не переживай, всё будет хорошо.

И захлопнул входную дверь.

Всё это время Егор молчал. Он считал критику оправданной лишь в тех случаях, когда она опиралась на конкретные факты. Опустив глаза, он пытался вспомнить что-нибудь из тех слов, что говорил когда-то Николаю Петровичу.

«А ведь действительно, что-то подобное я говорил, – напряжённо вспоминал он, – говорил ещё что-то про личную жизнь, про профессию атомщика, которую очень люблю, про Сибирь… да, да, что-то было в этом роде».

– Ну что, вспомнил наш давнишний разговор? – входя в комнату, спросил Николай Петрович.

– Да, говорил, не отрицаю. И что плохого в этих словах? – кинув взгляд на тестя, проговорил Егор. – Нам десятилетиями внушали истину, что достойно только то, что приносит пользу отечеству, что достойны уважения те, кто отдаёт себя труду, профессии… И что в этом плохого?

Ему хотелось сказать что-то ещё, но Николай Петрович резко перебил его, сказав:

– Вот-вот: «Внушали истину!», «Польза отечеству!..» В нынешних условиях, Егор, это всего лишь красивые слова! Запомни: у нынешних «вождей» теперь другая «истина».

– И какая же?

– Очень простая: иметь, брать и требовать ещё! И вряд ли появятся в ближайшей перспективе обстоятельства, которые бы заставили их найти другие слова… персты им в язвы.

– Прошло больше семи лет, кто же знал, что всё так изменится, – разводя руками, проговорил Сомов, как бы соглашаясь со словами тестя. – Такое и в страшном сне не могло присниться. А каким-то особым даром предвидения я не обладаю.

– Вот ты говоришь: «Кто же знал?» Да вся эта «заваруха» тянется с того момента, как «меченый» пришёл к власти. Мы что, не видели, что с каждым годом становилось всё хуже и хуже? Видели! Ещё как видели! Просто никому до этого не было никакого дела. А всё потому, что отучили всех мыслить, думать… люди ведь они сам знаешь какие…

Сомов внимательно слушал, что говорит Николай Петрович, и молчал.

– Так что твоя «истина», извини, не работала уже давно.

– Может, и так, – спокойно проговорил Егор, – оспаривать ваши слова я не собираюсь. Во всяком случае, считаю это дело бессмысленным, поскольку опровергнуть их не могу.

В этот самый момент Егор подумал: «Николай Петрович не будет говорить просто так, значит, его тоже что-то волнует и мучает. Но находить в этом некие противоречия я бы не хотел. Мало ли кто что может сказать».

– Ты на меня не сердись, – прервав мысли Егора, миролюбиво проговорил Николай Петрович, – наболело, знаешь… Да и переживали мы за вас с матерью. Я ведь подумал тогда, если честно, что ты на принцип пошёл!

– Да какой там принцип – никакого принципа не было. Были обстоятельства. Вы же всё хорошо знаете.

– Да знаю я, знаю…

– А если знаете, то зачем возвращаться к этому разговору? Главное, что внучка здорова, внук растёт, а всё остальное житейское.

– За внуков, конечно, спасибо, – хмурясь и глядя куда-то в сторону, проговорил Николай Петрович. – Мы с матерью не нарадуемся.

Сказав эти слова, он тут же крепко задумался, словно пытался что-то вспомнить, но это продолжалось недолго. Он продолжил:

– Я ведь оттого говорю, Егор, что душа болит…

– Я вас прекрасно понимаю.

– Правильно сделали, что вернулись в Киев, – вот что я хотел сказать. Сейчас такое время, когда надо о себе подумать, а не геройствовать. Ни этой стране, ни той… герои уже не нужны (он махнул рукой куда-то на северо-восток). Сейчас каждый должен быть сам за себя. А это значит, что свои сухари лучше всяких там чужих пирогов.

– Почему же чужих? – глядя на тестя, вопросительно проговорил Егор. – Когда мы поехали в Сибирь, у нас была одна страна…

– Вот именно: «была»! – пафосно проговорил Николай Петрович. – Только вот была да сплыла. Как говорится в пословице: «Что с воза упало, то пропало». Устоять на якоре своего счастья мы не смогли. А если быть точным, не захотели. Все захотели жить своим умом… а его, к сожалению, ни у кого не оказалось, вот в чём беда! Что в России, что на Украине мозги народу заменили на нечто другое, как в том анекдоте. Расскажу давай, а ты записывай… ха-ха ха. В Германии времён фашизма на международном медицинском симпозиуме профессоры из разных стран знакомили своих коллег с успехами национальной медицины. Когда дошла очередь до немецкого профессора, он сказал: «Наши достижения уникальны. У всех людей в Германии заменены мозги, и никто этого не замечает». Ха-ха-ха.

– Однако, – улыбнувшись и качнув головой, проговорил Егор.

– Теперь, Егор, мы сами себе хозяева. – И, немного помолчав, Николай Петрович продолжил: – И ты был бы хозяином, если бы не уехал… Ну, ничего, время есть. Поработаешь в управлении, набьёшь себе шишек, а там посмотрим, на что ты способен. Стройка – это тебе не ядерный реактор, тут надо о-го-го! Короче, хватку я твою знаю. Не расстраивайся.

– А я и не расстраиваюсь. Что мне расстраиваться: голова, руки, ноги есть.

– Э, брат! – повернувшись лицом к Егору, проговорил Николай Петрович, – нынче, при нынешних обстоятельствах, этого мало…

В этот момент Егор смотрел на тестя, но слов его не слышал, поскольку думал над его предыдущими словами: «И ты был бы хозяином. Ну, ничего, время есть». «Интересно, – подумал он, – что стоит за этими словами, ведь никакого конкретного разговора по поводу трудоустройства не было».

– Понятно, что я сказал? – глядя на Егора, спросил Николай Петрович.

– Да вроде всё понятно, – ответил Егор, не понимая, о чём речь…

– Вот и хорошо! К сказанному могу лишь добавить: главное, нужно научиться ценить себя, иметь, что называется, железную хватку. А самое главное – не нарушать правило, которое устанавливает определённые принципы. Без этого нынче никак.

– Как всё сложно.

– А ты как хотел!? Век живи, век учись… да гляди в оба.