Нация. Апокалипсис. Том третий

– Это как это?

– А вот так: не продавать себя за «три копейки».

– Я с этой «наукой» пока не знаком.

– В том-то и дело. А надо знакомиться… Как-никак капитализм на дворе.

– Что вы хотите этим сказать?

– А то и хочу сказать, Егор, что человек нынче человеку уже не брат и даже не сват и не кум, а волк – вот какое дело. Тут всё по-новому, не по-книжному. Сейчас люди не считаются ни с чем – ни с нравственными, ни с общественными законами. Не знаю, как там в Сибири было, а здесь теперь так: главное – деньги! Если они есть, то ты уважаемый человек; для тебя все двери открыты; а если нет, то извини… Сегодня, Егор, деньги хозяева жизни… персты им в язвы. Будешь играть не по правилам рынка – труба!

Слушая Николая Петровича, Его подумал о том, что этот человек сильно изменился. И не просто изменился, а принял какую-то совершенно другую идеологию, в которой прослеживаются высокомерие и некая исключительность. «Может, так и нужно жить? – подумал он про себя. – Ведь не только он один, все люди интегрировались в систему западных ценностей. Почему он должен быть другим? Тем более что человеческий удел – это непостоянство, колебание, неуверенность, честолюбие, жадность, ложь, злословие и любопытство».

– Не знаю даже, что и сказать. От ваших слов голова кругом, – прервав свои мысли, заключил Егор.

– Да брось ты. Сейчас такое время, понимаешь, когда надо оказаться в центре. – Сказав эти слова, Николай Петрович попытался изобразить руками что-то в виде круга.

– В каком ещё таком центре?

– Колеса, можно сказать, фортуны!

– Интересно. И что дальше?

– А дальше, извини, как повезёт!

После слов тестя Сомов задумался. Но не прошло и минуты, как он сказал:

– А самому думать что, нынче уже запрещено? Или разум отменили?

– Насчёт «разума» я не знаю. Об этом нужно спросить у нынешней власти. Я тебе на своём примере скажу, – на полном серьёзе проговорил Николай Петрович. – Вот я – акционер и руководитель крупного строительного управления, которого, замечу, избрали законным путём. У меня, чтобы ты знал, целая армия рабочих: каменщики, плотники, бетонщики, арматурщики – всех не перечесть. За всеми, сам знаешь, надо глаз да глаз. Накорми, напои, приюти… Одним словом, чтобы выполнить все эти законные требования, я должен руководствоваться в первую очередь коммерческими соображениями, а уж потом – совестью и прочими слабостями. Потому что ни совестью, ни всякой там добродетелью не накормишь людей. Вот ведь какая картина маслом получается. Понимаешь?

– Что тут не понять.

– Так вот: всякая жалость и прочая мораль здесь не уживаются. Особенно это касается молодых руководителей, которые начинают жить на широкую ногу. Я это говорю не потому, что хочу ущемить кого-то в своих правах, кого-то победить, нет, просто люди сами выбрали то, к чему у них лежит душа. Скажу тебе больше: сейчас никакие формы человеческого сознания уже не регулируются благожелательностью, а напротив, всячески разрушаются. А это значит, что из человека можно вылепить всё что хочешь: от преступника до государственного деятеля. Хотя сейчас эти слова приобрели статус синонимов: по мере потребности они плавно перетекают из одного состояния в другое. Но, как говорится, что хотели, на то и напоролись.

Слушая Николая Петровича, Егор думал о том, что приходит время, когда человеческий разум может находиться в смертельной опасности, поскольку нынешняя власть хочет сделать из народа не просто неграмотных и неразумных людей, а тупых потребителей, которых можно контролировать и направлять хоть куда, выдавая «солому слов за зерно вещей». Они делают всё, чтобы люди разучились мыслить и рассуждать, а душа уподобилась хладному пеплу; при этом им абсолютно всё равно, что все народы подвергаются смертельной опасности.

– Эти диванные либералы ещё покажут! – распыляясь, декламировал Николай Петрович.

– Страшные вещи говорите, – слушая тестя, проговорил Сомов.

– Никаких страшных вещей я не говорю. Что плохого, что к власти приходят новые руководители, пусть и либералы?

В эти минуты Сомов подумал о том, что для одних наступило время смирения перед неисповедимой судьбой, а для других – безграничная власть и высокомерие по отношению к тем, кто ещё вчера казался родным и близким, положительным и рассудительным… Прервав свою мысль, он сказал:

– Так-то оно так, конечно.

– А если так, – не унимался Николай Петрович, – то с новыми руководителями появляется и новый тип отношений и рассуждений – это же логично. Другое дело, какая роль у этих руководителей отводится примату разума. Как они смотрят на это с высоты, так сказать, новых общественных отношений?

– В этом-то вся и беда, – с неким сожалением проговорил Сомов. – Что мы хотим, если нынешние руководители предлагают народу не блага, а свои страсти и предрассудки, на коих зиждется весь западный мир, причём далёкий от всякой справедливости и правосудия.

– Согласен, согласен, – перебив Егора, проговорил Максимов. – Поэтому мы и видим, что делается вокруг: кругом анархия, смятение умов… по-другому, извини, быть уже не может – капитализм на дворе! Нравится, не нравится – танцуй, моя красавица.

– С такими законами страна долго не продержится! – подыскивая нужные слова, проговорил Сомов, – придёт время, и всё рухнет как карточный домик.

– На наш век хватит, персты им в язвы, – махнув рукой, с неким оптимизмом проговорил Николай Петрович, надеясь, видимо, на что-то лучшее. – Сейчас надо деньги зарабатывать – вот что я скажу. Бизнесом заниматься. А не рассуждать: ой, какие мы бедные и несчастные; ой, какие у нас законы…

Наступило молчание.

– Я, если честно сказать, думал, на Украине обстановка другая.

– С какой это стати, что на Украине она должна быть другой? – обращаясь к зятю, с нескрываемым удивлением спросил Максимов. – Мы, что, на другой планете живём, что ли? – Не дождавшись от Егора никаких слов, он продолжил: – Сейчас, Егор, каждый сам за себя. Короче, кто выживет, тот и жить будет. А тебе ещё вон детей подымать…

– Вот именно: «выживет», – с огорчением проговорил Сомов.

– Других слов, извини, у меня нет.

– Извиняться не надо.

– Ну, знаешь, мало ли! Я человек простой, что думаю, то и говорю; а потом многие обижаются – вот, мол, такой сякой… нравоучения всякие читает.

– Ничего плохого вы не сказали, – глядя на тестя, проговорил Сомов. – Впрочем, нового тоже. В истории всё это было, и не раз.

– Что было?

– Не что, а кто. Те, кто обещал народу духоподъёмными лозунгами «золотые горы». Да что про это говорить, вы сами всё хорошо знаете. Тем более что про то написаны тысячи книг.

– Ну, в этих книгах тоже, знаешь, всякого вранья хватает, – махнув рукой, проговорил Николай Петрович. – Морочат людям головы… Как послушаешь этих писак, так и хочется сказать в их адрес бестактность… Угодничество и малодушие – вот их вся работа. Всё, что они умеют делать, – так это врать да фантазировать; на большее они не способны.

Слушая тестя, Сомов вспомнил почему-то Пушкина, его смелые рассуждения относительно гражданского долга писателя, где важная роль отводится правдивому воссозданию человеческой жизни.

– Писатели – это те же люди, – прервав свои мысли, проговорил Сомов. – Среди них есть всякие: хорошие и плохие. Да, не все они правдивы, точны в своём изложении, но многие из них всё же заставляют людей думать, анализировать, сопоставлять. Благодаря этой силе мы понимаем многие вещи, в том числе и тот факт, что чудес в этом мире не бывает; всегда нужно быть начеку, готовиться к чему-то серьёзному, даже в плане житейских отношений, я уже не говорю о чём-то другом. Другое дело, и тут я с вами соглашусь, настоящие писатели должны иметь своё мнение, но, к сожалению, не всегда на это хватает таланта, смелости и духа. – После этих слов он задумался, словно искал чувственной потаённой мысли. Но, не найдя ничего, что могло бы его удовлетворить, задумчиво сказал: – Что касается моих дел, то тут вы правы: сейчас мне нужно думать о семье, о работе… На раскачку времени уже нет.

– Вот и я про тоже; надо, что называется, брать быка за рога…

Егор, слушая тестя, нет-нет да и подыгрывал ему, прекрасно понимая, что теперь он во власти этого человека. Человека, которого больше уважал, чем любил.

Глава VI

Раздумывать о работе Сомову долго не пришлось: в первом же разговоре Николай Петрович предложил ему должность инженера по технике безопасности в строительном управлении. Зная характер Николая Петровича, его желание помочь в очередной раз было воспринято Егором с благодарностью. Во всяком случае, его сердце не противилось этому предложению. Единственное, что настораживало его, так это взгляды тестя на общественную и политическую жизнь страны, которые не всегда были ему понятны. От этого непонимания у него в душе возникло некое несогласие с позицией тестя. При попытке найти разумное решение на ум ему приходили разные мысли: «Да, я не всегда согласен с тем, что говорит Николай Петрович, – рассуждал он, – но, с другой стороны, что в этом плохого? Человек имеет свою жизненную позицию. Если он говорит какие-то вещи, то это вовсе не значит, что он против меня и моих убеждений. Просто, разговаривая, он хочет, видимо, привить мне те качества, которых мне не хватает, вот и всё! Со стороны же всегда виднее, что человеку не хватает: ума, рассудительности, такта или добродетели. Во всяком случае, всё, что говорит Николай Петрович, он говорит правдиво, а это дорогого стоит. Хотя, конечно, после его “поучений” без внутреннего дискомфорта обойтись сложно. Но невелика беда: «Всё, что ни делается, всё к лучшему».

И всё же, несмотря на некоторые свои убеждения и уверенность в своей правоте, от многих мыслей тестя ему было не по себе. От нервного расстройства спасало то, что он уважал этого человека. А уважение, как известно, не купишь ни за какие деньги – оно приходит от сердца. К тому же, уважая Николая Петровича, он чувствовал больше уважения и к себе. Одним словом, позитивно поразмыслив без всякого тщеславия, Сомов решил так: «Что бы ни говорили обо мне, в моей жизни было очень много хорошего и прекрасного. И мне не за что переживать и стыдиться! Во всяком случае, моя жизнь никогда не была “тёмной”, как ночное небо, я никогда не делал того, что могла бы осуждать моя совесть, что расходилось бы с правдой. А что касается разговоров и суждений всяких, то в жизни без этого не бывает. Если что-то и говорят в мой адрес, то нужно прислушиваться, а не гнушаться этим, не показывать свою гордыню. На этот счёт есть хорошая медицинская пословица: «Если устранена причина, устранена и болезнь», а «болезней», к сожалению, у нас хватает. Во всяком случае, как сказал один поэт: «Наша жизнь становится счастливой не тогда, когда мы делаем то, что нам нравится, а тогда, когда нам нравится то, чем нам приходится заниматься»[8 - И.Ф Гёте (28.08.1749-22.03.1832) – немецкий поэт, писатель, мыслитель, философ и естествоиспытатель, государственный деятель.].

Работая в строительном управлении, Сомов никогда не довольствовался поверхностными взглядами, а добросовестно относился к своим обязанностям. Прочной основой в этом деле служили ему семья и то убеждение, что всё наладится, всё придёт в норму. К тому же он стал привыкать ко многим жизненным обстоятельствам, отбрасывая всё лишнее, что он видел, что раздражало его в политической и общественной жизни Украины, что мешало ему сосредоточиться на более важных направлениях. И хотя сделать это было непросто, он находил в себе силы, чтобы исключить всякий страх, способный, как ему казалось, обложить как льдом его душу и охладить, превратив не только в жёсткого, но и грубого, безразличного ко всему человека. А причин для этого было множество.

Главная как ему казалось, состояла вовсе не в разрыве производственных связей и падении экономики, и даже не политическом противостоянии, а в каком-то фанатическом национализме с элементами нацизма, что исходил от определённой категории жителей Украины к другим этническим группам. Причём эти люди не просто говорили или убеждали, они пытались силой навязывать свою идеологию и свои взгляды. И этот факт заставлял его много размышлять над тем, как и когда это могло произойти на Украине и что с этим делать.

Безусловно, вся эта воинствующая идеология возникла не вдруг – и он это понимал. Такая трансформация среди населения имела под собой определённые исторические корни, причём достаточно глубокие. Но в последние годы они проросли не только под влиянием украинской элиты с целью заявить о себе как о самостоятельном унитарном государстве, но и благодаря русской (советской) интеллигенции.