Нация. Плоды искушения. Том первый

«Интересно, сколько сейчас здесь рентген? – подумал он, разглядывая машинное отделение. – Хорошо бы замерить, да где его сейчас возьмёшь, этот дозиметр».

Сомов понял, что для предотвращения дальнейшего притока радиационного воздуха нужны были не только его мысли, но и определённые действия, а вот какие – он не знал. Нужна была объективная оценка всего того, что произошло. Осложнял ситуацию ещё и другой факт, более угрожающий: из-за большого объёма использования воды (было много потрачено на тушение пожара) сложилась крайне тяжёлая ситуация в остальных трёх блоках, грозившая потерей охлаждения активных зон… Этот факт вызывал в нём почти исступление – в любую минуту могло произойти непредвиденное…

«При всей сложности, – думал он в этот момент, – не нужно терять самообладание, сейчас всем потребуется огромная выдержка и спокойствие. Главное, чтобы они никого не покидали в эти трудные минуты».

Глава VI

Все войны и катастрофы начинаются одинаково – по определённым правилам. Сначала количественное накопление ошибок, затем – некий инициирующий момент, потом – образование нештатной ситуации, затем – непредвиденные действия персонала. И, как правило, «процесс» необратим.

К сожалению, так было, так есть и так будет в истории всегда. Другого пути у человечества нет. Всякий другой путь труден и тернист. Но самое печальное в том, что труден он и тернист на том отрезке пути, где меньше всего этого ожидаешь.

День 26 апреля 1986 года выдался очень жарким. К полудню все жители города Припяти уже слышали о ночном взрыве и пожаре на АЭС, но никто (за небольшим исключением) не знал истинных причин. А главное никто ничего и не хотел знать. Все понимали, что с городом-сказкой никогда ничего не произойдёт. Жили там не просто хорошо, а очень хорошо! Так же как все понимали и то, что у них всё самое лучшее: лучшее медобслуживание, лучшее образование для детей, лучшие условия для спорта, отдыха и вообще для жизни! Если где-то в других городах Советского Союза была просто поликлиника, то у них была медико-санитарная часть от Москвы, которая называлась МСЧ-126, где все поголовно проходили диспансеризацию и не просто так, для галочки, а по-настоящему. Детей учили лучшие учителя: к примеру, в каждой школе работало пять-шесть Заслуженных учителей Украины или СССР. О жителях этого города не просто заботились, а делали всё, чтобы они были обласканы судьбой! Люди были полны надежд на светлое будущее, а высокие зарплаты на станции позволяли ни в чём себе не отказывать, в магазинах – всё было. Сотрудники станции верили, что делают полезное дело. И что мечта про счастливую жизнь в Советском Союзе воплотилась именно в их городе Припяти. И это казалось вечностью. Да и всему миру он был известен как образцово-показательный город – город-сказка! Поэтому мало кто обращал внимание на то, что где-то что-то происходит… Выбросы пара на станции, как необходимый технологический процесс, походили на небольшие взрывы, так что все уже привыкли к этим «хлопкам» и никто не обращал на них внимания. Люди занимались не только субботними делами, но и собирались на пляж, на дачи, на рыбалку, многие уже сидели на речке, возле пруда-охладителя (искусственное водохранилище возле АЭС), дети вернулись из школ. А кто-то сидел в кафе и пил пиво, обсуждая не только предстоящий футбольный матч киевского «Динамо» со «Спартаком», но и результаты игр чемпионата мира по хоккею с шайбой, что завершался в Москве. К тому же жители города Припяти ждали с нетерпением предстоящее открытие парка аттракционов. Однако, несмотря на все меры по предотвращению утечки информации о том, что именно происходило на АЭС, уже утром началась «самоэвакуация». Десятки и сотни людей из Припяти и других, близких к станции населённых пунктов, старались незаметно пройти сквозь кордон милиции и покинуть радиационную, как им казалось, территорию.

В это время в Припять съезжаются высшие военные чины и академики, чтобы разобраться, что же произошло на 4-м энергоблоке ЧАЭС и что с этим делать дальше.

Распоряжением Совета Министров СССР № 830 от 26.04.86 для расследования причин и ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС была создана Правительственная комиссия; Председателем комиссии был назначен Б.Е. Щербина – заместитель Председателя Совета Министров СССР. В её состав вошли: А.И. Майорец – министр энергетики и электрификации СССР; А.Г. Мешков – первый заместитель министра среднего машиностроения; В.А. Сидоренко – первый заместитель Председателя Госатомнадзора СССР; В.И. Другое – заместитель министра внутренних дел СССР; Е.И. Воробьёв – первый заместитель министра здравоохранения СССР; Ф.А. Щербак – начальник Главного управления КГБ СССР; О.В. Сорока – заместитель Генерального прокурора СССР; Н.Ф. Николаев – заместитель Председателя СМ УССР; И.С. Плющ – председатель Киевского облисполкома; Н.П. Симочатов – председатель ЦК профсоюза рабочих электростанций и электротехнической промышленности, и академик АН СССР В.А. Легасов.

Выслушав информацию о ситуации на станции от местных руководителей, члены Правительственной комиссии разбились по группам, в которые, кстати, входили и другие специалисты. Каждая группа должна была решать свою задачу.

Первую группу возглавил А.Г. Мешков, в её обязанности входила работа по выявлению причин, приведших к аварии; вторую группу, отвечающую за весь спектр радиационной защиты, включая дозиметрические измерения, возглавил А.А. Абагян.

Группу с целью выработки мероприятий, направленных на локализацию происшедшей аварии, возглавил В.А. Легасов. Группе Е.И. Воробьёва было поручено заняться всем комплексом медицинских мероприятий.

Служба гражданской обороны республики, возглавляемая генералом Ивановым, должна была начать подготовительные меры к возможной эвакуации населения и первостепенными дезактивационными работами.

Министерству внутренних дел республики, возглавляемом генералом Бердовым, поручалась задача по наведению порядка и защите населения от радиационной угрозы.

Первое заседание Правительственной комиссии решили провести в 22:00, а до этого времени требовалось тщательно изучить вопрос: что делать со станцией? Времени на все работы отводилось очень и очень мало… При осмотре 4-го энергоблока специалисты очень надеялись, что аварийный реактор хоть и пострадал, но, в общем, цел. Тем более что о целостности реактора было доложено директором станции Брюхановым в Москву. Этот факт если не радовал, то хоть как-то облегчал проблему Правительственной комиссии: радиоактивность можно будет понемногу заглушить, а это значит, что радиационный фон в Припяти будет со временем падать, но, как, оказалось, заглушать, к сожалению, было нечего. Реактор был полностью разрушен, а всё топливо (1700 тонн урана) выброшено в атмосферу. Все понимали, что это не авария, а катастрофа, но никто не понимал: как с ней бороться? В стране, да и в мире, ещё не было ни теоритических, ни практических программ по ликвидации подобных катастроф. В этом вопросе наступил день «X».

Не веря в случившееся, члены комиссии прекрасно осознавали всю серьёзность положения. Они понимали, что с этого часа вся ответственность за людей и страну ложится на их плечи. Что им придётся не только брать ответственность на себя, но и принимать непростые решения, не имеющие аналогов в мировой управленческой практике. В этой экстремальной обстановке им нужно будет применять совершенно новый стиль работы, радикально отличающийся от сложившейся в стране управленческой практики с её предельно консервативным и рутинным механизмом. И эта работа потребует жертв.

Домой Сомов приехал только к вечеру. Уставший, с потухшими глазами, он с трудом поднимался по ступенькам на третий этаж… Мир казался ему в этот момент серым, унылым и мрачным, без всяких перспектив и возможностей. Голова болела и раскалывалась на части, и он не знал, что делать, что предпринять в этом случае. (Днём он уже выпил таблетку йода, но радиация в этом круговороте трагических событий «зацепила» и его, и он это чувствовал.) Чтобы прийти в себя, даже психологически оттого, что он увидел и пережил всего лишь за один день, ему нужна была невероятная сила и энергия, особенно на уровне подсознания, чтобы включить все защитные механизмы организма, начав процесс избавления от непосильной тяжести и боли; сброса всего лишнего, что накопилось; нужны были определённые, свежие мысли с уже готовой оценкой, которые были бы адекватными и истинными, чтобы через них, хотя бы на короткое время, сосредоточиться и принять правильное решение. Ведь то, что случилось, не могло присниться даже во сне. А здесь всё наяву – вот, на тебе: смотри, чувствуй, страдай. Всё это подавляло в нём жизненную энергию и иммунитет, делая слабым и беззащитным. Что говорить: внутреннее спокойствие, неспешность, уверенность – всё быстрее покидали его, предоставляя место новым, не характерным для него свойствам. Среди которых больше всего отводилось места отрицательным мыслям и эмоциям, раздражительности, неуверенности, подавленности, недовольству и всему тому, что выводило его из состояния равновесия. Всё это было для него впервые, как, впрочем, и для многих его коллег по работе, оказавшихся в эпицентре трагических событий. Он уже знал о многих погибших и раненых, как и о всей масштабности и серьёзности случившейся катастрофы, о той доле, что выпала на многих специалистов, особенно на реакторщиков, тушивших не только пожар вместе с пожарными внутри здания 4-го энергоблока, но и обеспечивавших безопасность остальных реакторов. Для этого нужно было проделать огромную работу – от замены повреждённых механизмов до перекачки десятков тонн масла из машинного зала, заменяя взрывоопасный водород в турбогенераторах азотом. Объём их работ, казалось бы, был невыполним, но ценой собственной жизни они это сделали; но ведь этого могло и не быть…

В эти минуты он не мог смириться с мыслью о том, что Юра Астапенко, его хороший товарищ, в тяжелейшем состоянии доставлен в одну из больниц города (всех подробностей, касающихся его случая, он ещё не знал). Разные мысли и предположения по этому поводу не давали ему покоя. Тем более что днём раньше они виделись, разговаривали…

Была и другая тяжесть на душе, в которую невозможно было поверить. Заключалась она в том, что всё ядерное топливо было выброшено взрывом в атмосферу в виде мелкодисперсных частичек двуокиси урана, высокорадиоактивных радионуклидов йода-131, плутония-239, нептуния-139, цезия-137, стронция-90 и многих других радиоактивных изотопов с различными периодами полураспада. Часть топлива оказалась заброшенной на оборудование, трансформаторы подстанции, шинопроводы, крышу центрального зала 3-го энергоблока, вентиляционную трубу АЭС. Масштаб катастрофы поражал, а главное, не был понятен до конца. Такое исключалось даже в теории…

«Конечно, – думал он, поднимаясь по ступенькам, – сегодня все АЭС превращены в лаборатории, можно сказать: в экспериментальные участки. Но этого требует наука… по-другому нельзя изучить поведение атомной реакции – это ведь естественно. Безусловно, в этом есть определённая опасность, поскольку каждый раз атом ведёт себя по-разному, более того – он непредсказуем, а значит, не подчиняется никаким правилам «поведения». Никто не знает, что он «думает» и на что способен… А у человека в этом случае всегда возникает искушение «порулить», не отдавая отчёта своим действиям». В этот момент он подумал о том, что деление атома похоже на наше общество. «Его правила вроде ясны, – продолжал он рассуждать, – но в определённый момент наступает «революционная» (неуправляемая реакция), происходит взрыв, который включает совершенно другие механизмы развития. Вывод здесь, наверное, только один: реактором, как и обществом, нужно управлять вдумчиво. Его нужно чувствовать, примерно, как водитель чувствует двигатель автомобиля. Иначе можно съехать с дороги».

С трудом поднявшись на свой этаж и отдышавшись (появилось астматическое удушье), он нажал кнопку звонка… После недолгой тишины дверь открыла Наталья.

– Папа, папа, папочка пришёл! – весело проговорила Лиза, выбегая ему навстречу из комнаты.

– Мы тебя уже потеряли, – чуть не плача, проговорила она, обнимая Егора. – Ну, как же так, столько всяких разговоров… я не знала, что и думать…

– Подожди, подожди, надо переодеться, – проговорил Егор, убирая руки жены со своих плеч, – принеси всё чистое.

Посмотрев подозрительно на мужа и не говоря ни слова, Наталья тут же скрылась в комнате, и уже через минуту она несла полный комплект чистой выглаженной одежды. Не прошло и пятнадцати минут, как они дружно сидели за кухонным столом и, разговаривая, пили чай.

– Хотели с Лизой погулять, а там такое творится, – возбуждённо начала говорить Наталья. – Кругом одни военные. Говорят, чтобы все шли по домам, так как проходят учения – вот как тебе сказали, ночью… Мы пошли в школу, а там всех детей отправили домой. Правда, многие из них уже бегали на мост[8 - Мост в Припяти известен своей печальной историей. Во время аварии на Чернобыльской АЭС облако радионуклидов накрыло это место. Если верить историям бывших жителей, фон на мосту «смерти» достигал 600 рентген. Те, кто в день аварии наблюдал с моста, как горит разрушенный реактор – не выжили.], чтобы посмотреть пожар на станции, и делились своими впечатлениями. После этого в школе даже окна заколотили, представляешь.

При этих словах Егор задумчиво посмотрел на жену. Он понял, что она совершенно ничего не знает о случившейся аварии.

– По пути зашли в магазин, – продолжала она, – а там уже другие разговоры: про какую-то ночную аварию на станции говорят, короче, даже не знаем, что и думать. Всем раздают какие-то таблетки, я побоялась даже их брать в руки – ну мало ли что, сам понимаешь. Все дороги залиты водой, каким-то белым раствором – это какой-то кошмар. Повсюду милиция, военные… такое ощущение, что у нас в городе военное положение. Они, конечно, никому и ничему не препятствуют, но они повсюду советуют, без всяких объяснений, чтобы в квартирах закрывали все окна и балконы. Мы пришли, конечно, всё закрыли…

– Молодец, что закрыла, – тихо, почти шёпотом, проговорил Егор, поглядев на жену.

В этот момент он вспомнил про совещание, что проходило ночью в бомбоубежище, где говорили о прибытии в город мобильного отряда механизированного полка Гражданской обороны Киевского военного округа.

– Это очень хорошо, – тихо проговорил Егор, как бы разговаривая с собой.

– Ты это о чём?

– Военные, я про военных… это всего лишь мобильный отряд Гражданской обороны.

– Да какой отряд! – удивилась жена. – Там сотни БТРов.

– Я что-то ничего не заметил.

– Это было днём, а сейчас уже вечер, может, и уехали… С тобой всё нормально? – спросила Наталья, глядя на мужа. – Какой-то ты странный сегодня.

– Со мной всё нормально, устал немного, это ничего, пройдёт.

– Почему так поздно? – тревожно спросила она, всё более пристально глядя на Егора. – Ты посмотри на время…

– Всё нормально. Не только я один не покидал станцию – там были все наши ребята.

Выдержав короткую паузу, он продолжил:

– Сегодняшний день был, наверное, самый длинный и тяжёлый из всех. – И, посмотрев устало на жену, произнёс: – Я думал, что ты всё уже знаешь…

– Да что я могу знать, Егор? – разводя руками, удивлённо проговорила Наталья.

– А ты что, даже телевизор не включала?

– Включала, но он не работает почему-то! Так же как не работает и телефон. Хотела позвонить маме… Всё отключено.

– Отключено? – удивлённо спросил он. – Странно… Значит, завтра напишут во всех газетах… Но это будет завтра, а сегодня…

– Что сегодня?

– Надо готовиться к эвакуации, – неожиданно для себя выпалил Егор.

– Не поняла, к какой эвакуации? У нас что, началась война?

– К серьёзной, самой настоящей. Ты не пугайся – это всего лишь на пару дней, не больше.

В этот момент он прекрасно понимал, что эвакуация продлится не день и не два, и даже не неделю, а значительно больше.