Жара. Сборник рассказов

«Зацепила Катерина», – подумал Андрей Петрович, и не отводя взгляд, в глаза Сергею Ивановичу сказал:

– Нет, – поднялся со стула, – Извини, на минуточку, приспичило.

Андрей Петрович не зашел в дом, остался стоять невидимым для Сергея Ивановича в проеме открытой на веранду двери дома.

Не смог сразу забрать Катерину в райком, не кружка, человек, место найти надо, но конечно, встречались они раз в неделю, обычно, по пятницам. «Неужели…?» – подумал Андрей Петрович, впервые засомневавшийся в верности ему Катерины. Рабочий коллектив как прайд с доминантным самцом начальником и подчиненная женщина инстинктивно желает понравиться, угодить начальнику. И что вообразил себе Сергей Иванович, что придумал он в склеротических мечтах о своих отношениях с Катериной. Где выдумки, где правда.

Правда в том, что Катерина женщина, которая любила доброго, безалаберного мужа, необразованного слесаря, постоянно лишаемого премий за появление на работе пьяным и материально не рассчитывала на мужа, а содержала сама семью. Вести канцелярскую работу в парткоме Катерину пригласил прежний до Андрея Петровича секретарь парткома, добрейший человек, фронтовик, веривший в коммунистическую идею, и пытавшийся поделиться верой с людьми. Катерина вела делопроизводство и молчала, при ней можно было говорить о чем угодно, протоколы заседаний, решения, отчеты, переписка были идеально оформлены, разложены по папкам и находилось при необходимости Катериной мгновенно. Хозяйкой, обустраивающей и содержащей дом в угоду хозяину обаяла Катерина Андрея Петровича, угождала его желаниям не прислугой, но матерью, любящей женой, другом, которому можно выговориться, не опасаясь, что выплеснутое из души станет кому-нибудь известно, она входила в его душу, не выворачивая ее, входила медленно, осторожно, с опаской сделать больно, не любопытствуя, касаясь только того больного, что показывал Андрей Петрович и не замечая того, что видела, но чего не хотел показать Андрей Петрович. С Катериной Андрей Петрович почувствовал желание ратника вернуться с поля битвы к своей женщине, в свой дом, обустроенный этой женщиной для него, каждое место, каждую вещь примеряла под него, под любимого, который усталый войдет в дом, сядет, а она сядет напротив и скрестит на коленях руки и под ее взглядом, помогающим забыть о пережитом, из него начнет вытекать грязь и жестокость битвы, она будет смотреть и смотреть на него, сбирая в себя им пережитое, которое он хотел бы забыть, и он заснет на ее груди как грудничок, насосавшийся молока.

А разве не так, она обустраивала рабочий быт его предшественника и его преемника. Но физическая близость у нее была только с ним, он был в этом уверен, он любил ее.

Надежда после работы встречала Андрея Петровича словами: «У тебя опять неприятности на работе? Ты бы свои проблемы домой не тащил». Андрей Петрович уходил в комнату дочери, в которой ему выделили стол, потому что вторая комната была их с женой спальня, и жена запрещала сидеть в спальне под зеленой лампой до полуночи, конспектируя работы Ленина, он ей мешал, хотя и не понимал, чем. В комнате дочери он садился на диван, на котором дочь ночью спала, она пристраивалась рядом, и захлебывающиеся рассказы дочери о школьных проблемах вымывали из Андрея Петровича дневные, становившиеся мелкими его проблемы, Надежда, приготовив ужин, звала их с дочерью на кухню, они ужинали, Андрей Петрович выбирал, что из заводских сплетен без ущерба своей репутации можно рассказать, потому что рассказанное делалось достоянием подруг жены, а вскоре всего завода, а молчать за ужином, напроситься на упрек, что он выше простой бывшей мойщицы, с которой секретарю парткома не о чем говорить.

После ужина он возвращался в комнату дочери, проверял уроки, садился за свой стол, включал, настольную лампу, чтобы верхний свет не мешал дочери спать и работал до полуночи.

Сергей Иванович не стал дожидаться Андрея Петровича, наполнил стакан и рюмку, а возвратившегося к столу Андрея Петровича упрекнул:

– Что так долго? Водка стынет.

– Приспичило.

Андрей Петрович смотрел на соперника, попытавшегося разрушить веру в их с Катериной любовь, не верил и пытался оправдать опытную много пережившую на момент их встречи женщину, женщину до кончиков пальцев, которая в семье против всего своего женского вынуждена была быть мужиком, тащившим семью одна, без помощи мужа и родителей. Она боялась потерять хорошо оплачиваемое престижное место, старалась качественно выполнять работу, по хорошему угождать начальству, и когда Андрею Петровичу вынесли строгий выговор, и он не домой пошел, а вернулся в свой кабинет секретаря парткома, попросив и ее не уходить, вечером по окончанию рабочего дня утешила, искренне жалея, отдалась, как и должны отдаваться любящие женщины, не знающие слова секс, но понимающие слово жалость. Порыв Катерины, пожалеть его, угодить, порыв в чем-то естественный для русской женщины, он принял за любовь «вечную», единственную любовь женщины к мужчине, и убедил себя ее в ее любви к себе. Но забыл, да и вовсе не думал о ее любви к семье, к мужу, как скрепу семьи, и никакой другой мужчина не мог заменить ей непутевого Володю. Нельзя любить любовницу, как жену, на женщине, которую, ты считаешь, что любишь, надо жениться. Природа тянет женщину к сильному, победителю, и она выбирая мужа, преувеличивает выисканные в нем крупицы достоинств, пока не появится победитель, за которым, не всегда осознано, чаще силами обстоятельств, совместной работой, она идет и инстинктом прикрывает спину мужчины, укутывает его заботой, потому что она женщина, и диффузия взаимного доверия превращает их в один рабочий организм и со временем случается близость физическая, не всегда, но часто, и возникает любовь, и они, не всегда разрушают свои семьи, но любят друг друга и своих мужей любят и жен тоже любят. Приручил Андрей Петрович Катерину, и угождала она не только свежезаваренным чаем, или мгновенным поиском отчета или справки, но и, она его тоже приручила, молчаливым сочувствием, теплом своего тела, а он оставил ее на два года Сергею Ивановичу. И что ей были еженедельные встречи с Андреем Петровичем со стиснутыми стонами, в гостиницах на час…

– Выпьем, – Сергей Иванович прервал раздумья Андрея Петровича, и, не дожидаясь движения рюмки Андрея Петровича навстречу своему стакану, залпом выпил.

– Огурчиков нет? – спросил, закусывая опятами.

– Нет, – ответил Андрей Петрович, рассматривая соперника: «и что она в нем нашла?», – не выращиваем.

Он пригубил четверть рюмки, заел опенком, продолжил:

– Петрушку, хочешь сорву? Говорят, для поддержания мужской силы помогает.

– Не надо, тебе нужнее, – ответил Сергей Иванович.

Андрей Петрович смотрел на запьяневшего Сергея Ивановича, словно на впервые увиденного бывшего мужа бывшей жены и думал, что не хочется его провожать, и общаться не хочется, и друзьями они не были, а соперниками, любившими одну женщину, которая, считал Андрей Петрович двадцать лет любила только Андрея Петровича. Не верилось и не мог верить Андрей Петрович в обратное.

Сергей Иванович закурил, сказал:

– Молодец, не куришь. И не пьешь, – помолчал, продолжил, – и здоровеньким помрешь. А я вот…, – задумался пьяно навернувшейся слезой. – Нет, значит, нет.

– Пепельницу тебе подарить?

– Я в блюдце пепел стряхиваю.

– А будешь в жука. Круто, как нынче говорят молодые.

– Молодые…, они борзые. Товстоногова растоптали и перешагнули. Сорок лет отдал заводу, фирма, кому мешала, работали в его фирме пенсионеры заводские, копейки зарабатывали, что ж вы молодые у стариков последнее отбираете… Ничего не просили, станки простаивали, а мы загрузили…

– Ничего, Сережа, мы хорошую жизнь прожили. Бессмысленную, правда.

Андрей Петрович разлил водку, – На посошок, – он поднял рюмку, – не дотащу я тебя пьяного.

– Я сам дойду.

– Дойдем, – Андрей Петрович своей рюмкой коснулся стакана Сергея Ивановича, – дойдем. Он залпом допил водку из рюмки. Сергей Иванович хлебнул и поперхнулся.

– Видишь, не идет. Пошли. И жука забирай, дарю тебе. «Может курить бросишь», – сказал Андрей Петрович.

Сергей Иванович взял жука, поискал глазами, где высыпать окурки.

– По дороге высыплешь. Пошли.

Сергей Иванович с трудом привстал с кресла и покачнулся.

– Я жену позову. «Она за мной придет», – сказал, опираясь на стул Сергей Иванович, не решаясь сделать шаг. – Ты не ходи.

Андрей Петрович промолчал, приобнял Сергея Ивановича, помог спуститься с крыльца, усадил пьяно засыпающего друга-соперника на скамью под сосной, сказал оправдываясь:

– Закуску уберу, окно открыто, птицы растащат, кошки придут, убирать за ними…

Убирая закуску в холодильник, услыхал, как Сергей Иванович просил по телефону Тамару забрать его, и с надеждой, так не хотелось Андрею Петровичу идти провожать, спросил по завершению телефонного разговора:

– Придет?

– Куда она денется.

– Пойдем, участок тебе покажу.

– Нет, давай Катьке позвоним.

– Далась тебе Катька, бабка она старая, не помнит ничего. С кем жила, когда жила… Сам-то с одной только Катькой… – ожидая услыхать: «да не было у меня с ней ничего», а услышал:

– Нет, конечно, и другие были.

– Проехали, – ответил Андрей Петрович, – готовься, Тамара придет, по ушам тебе даст, и мне за то, что тебя напоил. Жука не забудь. Подарок мой.

– Не забуду, – с пьяной агрессий ответил Сергей Иванович.

Тамару привез на автомобиле сын соседа по даче.

– Нажрался, – ступив на участок, обратилась Тамара к сиротливо сжавшемуся на скамейке, покаянному мужу, – и что у тебя за дрянь в руках.

– Пепельница, – ответил Андрей Петрович, – сувенир из Италии, дочь привезла. Подарок.

Тамара не ответила, хозяйственно вышагивая по бетонной дорожке к веранде дома. Она обернулась в сторону водителя:

– Паша, подождешь? Участок посмотрю, – удержала мужа в попытке приподняться: – Да сиди уж, сами посмотрим с Андрюшей.