Жара. Сборник рассказов

Кошка молоко жадно вылакала. Ирина не держала и не хотела держать в доме кошку или собаку, ей казалось, заведи существо, о котором она будет заботиться, погаснет едва теплившийся огонек надежды на возможность замужества. Родители Ирины умерли, но она не была одинока: друзья, абонемент в фитнес центр, походы в театры, музеи, она не страдала вечерами, не завидовала подругам замученными мужем, детьми, а некоторые и внуками, потерявшими в бытовых семейных заботах интерес к жизни; ей с ними было неинтересно, она дружила с молодыми, и они считали Ирину Николаевну подругой, интересным собеседникам. Ирина любила путешествовать, фотографировала, вела страничку в сетях, знакомилась с интересными людьми, переписывалась, помогала окружающим – занята была, не вздохнуть, какая уж тут кошка или собака.

В холодильнике хранились вчера приготовленные Ириной куриные котлеты; красного мяса Ирина почти не ела.

Ирина привстала, напугала кошку, метнувшуюся под крыльцо.

– Жаль, – произнесла Ирина, – а я тебе хотела вкусную котлетку дать.

Она ушла в дом и, таясь за занавеской окна, выглядывала исчезнувшую кошку. Наступил вечер, Ирина выложила на свою страницу в социальных сетях подробный рассказ о приблудившейся кошке, посмотрела предложения знакомства с ней любимых маминых мачо, готовых немедленно раскрыть в страдающей отсутствием мужчины женщине, нераскрытые чакры, удовлетворить ее тайные желания, и даже, с разрешения мамы, с которой он обязательно познакомит «как ни будь», осчастливить не только физически, но и штампом в паспорте, разумеется, при определенных условиях и убедившись, что она не аферистка, желающая оттяпать у них с мамой часть их однокомнатной квартиры почти в центре Москвы, самом зеленом районе – Отрадное. Неизвестный Ирине адресат, написал, что, вероятно, кошка живет поблизости, хозяева уехали, решив, что кошка на даче выживет неделю, другую одна, но как следует из письма Ирины, кошка травмирована одиночеством, голодом и, вероятно, другой кошкой на территорию, которой она забрела. Адресат написал, что любит кошек, у него их три, а мама кошек не любит и поэтому он живет один, а к маме ходит в гости и что нет большего счастья, чем прийти усталым с работы, и кошка, подергивая поднятым вверх хвостом, бежит к нему, тычется мордочкой, заваливается на спину, призывая гладить животик… Адресат не написал, мужчина он или женщина, но Ирина поняла, что мужчина, и что он счастлив и совсем не одинок, потому что у него есть кошки, мама, любимая работа, друзья, увлечения. Привычно, до полуночи Ирина писала знакомым, согласовывала мероприятия, составляла план на следующий день, прежде ясный, прозрачный, а нынче, словно дождем по стеклу, смазанный письмом любителя кошек, о котором она не хотела думать, а думалось и виделся щуплый, немолодой очкарик в берете с завязанным под горло шарфом, жалкий до желания приласкать. Ночь Ирина спала плохо, разумеется, не от мыслей о «женихе», менялась погода, а Ирина была к перемене погода чувствительна, даже лечилась у сомнолога, но бесполезно, заплатила кучу денег шарлатану, задавшего, пришедшей за помощью больной девушке, бестактный вопрос, ответ на который похотливый старикан, якобы опытный врач, считал ключом к решению проблемы нарушения сна: «А как вы, дорогая, засыпаете после секса?» Ирина не понимала, почему удовлетворению важного, но не жизненно необходимого инстинкта, мужчины уделяют незаслуженно большое значение, а счастливой одинокой женщине навязывают «помощь». Сказать, что она счастлива без ленивого, пузатого, рыгающего пивом и креветками, возлежащего на продавленном диване, самца, воплей, которого, слышит несчастная жена, но не телевизионные, такие стройные, мускулистые и такие «безнадежно тупые» спортсмены, не прислушивающиеся к советам человека, умудренного в футболе годами, проведенными перед телевизором, значит навлечь приторное сочувствие зачуханных домашним хозяйством подруг, искренне желающих большого женского счастья, которые они обрели в объятиях вонючих, волосатых, похотливых кобельков, пускающих слюну и раздевающих глазами несчастливую без их мужеской ласки подругу жены.

Помученная бессонной ночью, потисканная минут сорок в переполненном вагоне электрички и еще минут сорок в переполненном вагоне метро, Ирина Николаевна, прихорашиваясь на бегу, с надетой, «всем доброго утра», улыбкой, свежим ветром впорхнула в комнату-секцию, которую делила со всегда сонным Пашей и Катей. В соседней секции, изолированной полупрозрачной перегородкой, располагались рабочие места еще трех «дур» сектора, руководимого Пашей. Фактически руководила Ирина Николаевна, потому что Павел Григорьевич пребывал на должности заведующего временно перед карьерным пинком своего недалекого родственника, о влиянии которого на карьеру «балбеса» сплетничали сотрудники.

Катя склонилась над столом начальника, лицо в лицо, глаза в глаза и елозила по столу листом бумаги, скороговоркой повторяя:

– Павел Григорьевич, Павел Григорьевич, Павел Григорьевич, все сделала как вчера, Павел Григорьевич, Вы поручили, все напечатала, все оформила, Павел Григорьевич…

Паша проводил Ирину взглядом птицы, попавшей в силки, а Катя, не оборачиваясь переступила, качнув в приветствии частью тела, считающуюся у недалеких мужчин, самой привлекательной, едва не потеряла равновесие, уронив на стол перед Павлом Григорьевичем другую привлекательную часть тела от созерцания которой Павел Григорьевич старательно, но безуспешно уводил взгляд, а Ирина сказала:

– Доброе утро, всем здравствуйте. Какой сегодня чудесный день!

Паша кивнул в знак приветствия и ответил:

– А вот, и Ирочка пришла, покажи ей.

Не отрывая грудь от стола начальника, Катя в глаза тупому идиоту, не очарованному ее упругой грудью, глубоким взглядом, влажными губами, капризно, как бы с откровенным намеком на несостоявшийся, но она, Катя, уверена, желаемый Пашей интим, промурлыкала: – Но мы же вчера все обсудили.

Глазенки у Паши забегали и столкнулись со взглядом Ирины. – Это письмо в Минпромторг? – спросила Ирина.

– Да, – ответил Павел Григорьевич.

– Я смотрела вчера, – ответила Ирина, – и поправила по тексту. И через паузу, подталкивая доверчивого Пашу к самостоятельному поступку, добавила:

– Мне что, орфографические ошибки проверить?

И Паша, никогда прежде, не подписывающий деловых писем без визы Ирины Николаевны, поставил кучерявую свою подпись, израсходовав на поступок дневной запас решительности, сменившейся на привычное состояние сомнения, и удерживал письмо, сожалея, что не попросил Ирину его завизировать, и выдумывал повод попросить об этом, не роняя авторитет руководителя.

Накрашенные в разные цвета коготки пылкой Катерины без видимых внешних усилий овладели письмом. Катерина вспорхнула, провожаемая сожалеющим взглядом Паши и взглядом Ирины, осуждающим жирную корову, прикидывающуюся маленькой, очаровательно глупенькой киской и, что обидно, успешно, перед не зрячими настоящую женскую красоту глупыми мужчинами.

Рабочий день прошел обыденно: Ирина Николаевна просматривала и правила деловые бумаги, которые приносили подчиненные Павлу кокетки, Павел подписывал, Катерина варила (вставляла таблетку в автомат) Павлу Григорьевичу кофе и иногда делала одолжение и Ирине, снисходительно удовлетворяла подобострастные просьбы сослуживец, выдавая им самую недорогою, бывало, что и с просроченным сроком использования таблетку и ревниво наблюдала, как бестолковые девицы, «ломали» аппарат, растущими не «из тех» мест руками. В обед Паша уходил спать в кабинет Николая, профессионала обеденного настольного тенниса, равного по должности с Пашей, но имевшего личный кабинет, которого Павел лишился после того, как генеральный директор, почти не наведывающийся в отдел, застал в 11 часов утра Пашу, сопящим на гостевом диванчике в трусах с аккуратно уложенными на сидение стула носками с модным игривым рисунком, а на спинку рубашкой и брюками. В объяснительной Паша написал, что работал всю ночь, под утро заснул, начальник отдела подтвердил подвиг героя, но наедине поорал на оболтуса нецензурными словами и посадил к нему в кабинет «девок, чтобы спать не давали», Ирину и Катю.

Рабочий день окончился привычно буднично посиделками, устраиваемые Катей со сплетницами отдела в часы ожидания окончания работы и раздражающие Ирину бессмысленными, повторяющимися изо дня в день разговорами о детях, болезнях, мужьях, свекровях, небольшой зарплате, не адекватно оценивающей их каторжный труд и большой зарплаты начальников, лопатой гребущих деньги. Ирина не принимала участия в разговорах, у нее всегда была работа, а если и иногда и не было по окончании рабочего дня, Ирина делала вид работы, рисуя на бумаге каракули и скорбела об окружающей прекрасную жизнь пошлости.

В чем счастье этих куриц? Золотушных детях? Попивающих мужьях? Сплетнях? Деньгах? Какая однообразная жизнь с редкими плотскими радостями стареющих женщин.

Ирина на здоровье не скупилась, по окончанию рабочего дня тренировка в фитнесс центре, едва ли не самом дорогом в Москве. После тренажерного зала был бассейн, сауна и травяной чай термосе, приготавливаемый Ириной по рецепту, вычитанному, Ирина не помнит в каком, «женском» журнале, и творчески ей переработанному, конечно, гадость, но ингредиенты полезные.