Пушкин в жизни. Спутники Пушкина (сборник)

Рус. Стар. – журнал «Русская Старина» под ред. М. И. Семевского.

Смирнова А. О. – Автобиография. Изд. «Мир». М. 1931.

Сологуб В. А. – Воспоминания гр. В. А. Сологуба. Изд. А. С. Суворина. СПб., 1887.

Шляпкин И. А. – Из неизданных бумаг Пушкина. СПб., 1903.

Щеголев П. Е. – Дуэль и смерть Пушкина. Изд. 2-е. СПб., 1917.

Яковлев В. А. – Отзывы о Пушкине с юга России. Одесса, 1887.

* * *

Подстрочные примечания, не подписанные, принадлежат составителю. Ему же принадлежат в тексте заключенные в скобки слова и фразы, набранные курсивом, – объясняющие или исправляющие текст. Цитаты из источников, писанных на французском языке, приводятся в русском переводе. В скобках отмечается, что подлинник писан на французском или французско-русском языке (фр., фр.-рус.). Цитаты из писем помечаются просто именами автора письма и адресата, напр.: «А. И. Тургенев – кн. П. А. Вяземскому, 12 марта 1819 г.». Это значит: Тургенев в письме к Вяземскому. – Цитаты из писем и заметок самого Пушкина приводятся без ссылок на определенное издание сочинений Пушкина: по дате письма или заметки всякий легко найдет их в любом имеющемся у него под руками издании Пушкина.

* * *

За указание на промахи и ошибки глубоко буду благодарен. Кто понимает, какая передо мною была трудная и новая работа, не станет слишком винить меня за них.

Горячая моя благодарность Мстиславу Александровичу Цявловскому за многообразную помощь, которую он мне оказывал в этой работе.

В. Вересаев

Москва, 7 февраля 1926 г.

Предисловие ко второму изданию

Многие читатели заявляли мне, что были бы очень желательны хотя бы краткие указания на степень достоверности тех или иных из сообщаемых данных о жизни Пушкина. В этом издании сообщения сомнительные отмечены впереди текста звездочкою. Разумеется, это еще не значит, что остальные сообщения вполне достоверны. Полная критическая проверка всех сообщаемых фактов была бы огромной работой, далеко выходящей за пределы задачи, преследуемой этою книгой.

Москва, 15 октября 1926 г.

Предисловие к третьему изданию

Книга эта вызвала в печати целый ряд отзывов, – как отрицательных, так и одобрительных. Отвечать на большинство возражений не стоит. Некоторые можно отметить лишь как курьез. Мне, напр., ставилось в упрек, что в книге Пушкин не отражается как поэт, что представление о нем получается неполное. Ну, конечно! По существу книга моя есть лишь сборник материалов, больше ничего. Материалом для суждения о Пушкине как поэте должны, естественно, служить его произведения, – не перепечатывать же мне было их в моей книге! Упрекали меня также, что не дана «социально-бытовая обстановка», не дана «эпоха» и т.п. Во сколько же томов должна бы была в таком случае разрастись моя книга! Конечно, и как поэт, и как продукт своей эпохи Пушкин должен найти отображение в своей биографии. Но книга моя – не биография Пушкина, считаю нужным повторить это еще раз. Она – только возможно полное и возможно объективное собрание материалов, касающихся непосредственно «Пушкина в жизни». Ничего, выходящего за намеченные пределы, от нее нельзя требовать.

Многих моих оппонентов коробит то якобы умаление личности Пушкина, которое должно получиться у читателей вследствие чтения моей книги. И все они дружно цитируют известное письмо Пушкина к Вяземскому по поводу уничтожения Т. Муром интимных записок Байрона:

«Оставь любопытство толпе и будь заодно с гением. Мы знаем Байрона довольно. Видели его на троне славы, видели в мучениях великой души, видели в гробе посреди воскресающей Греции. Охота теперь видеть его на судне. Толпа жадно читает исповеди, записки, потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могучего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, мерзок, как мы! Врете, подлецы: он и мал, и мерзок – не так, как вы, – иначе!»

Вот на этом необходимо остановиться подробно. Пушкин не один раз высказывал приведенную здесь мысль. Еще ярче и определеннее высказал он ее в стихотворении «Герой»:

Да будет проклят правды свет,
Когда посредственности хладной,
Завистливой, к соблазну жадной
Он угождает праздно! Нет,
Тьмы низких истин мне дороже
Нас возвышающий обман…

Высказываясь так, Пушкин был последователен. Но понимают ли мои оппоненты, к чему они сводят роль исследователя жизни великого человека, серьезно рекомендуя к руководству приведенную мысль Пушкина? Идеалом биографа делается Плутарх; печь великих людей становится легче, чем калачи или булки. Неверно, что Наполеон в Яффском госпитале пожимал руки чумным больным? Ну, что ж! «Утешься… 29 сент. 1830 г. Моcква»[3 - Так заканчивается стихотворение Пушкина «Герой»]. В этот день Николай посетил пораженную холерою Москву. И вот готов «герой» – русский император Николай II. «Да будет проклят правды свет!»

«Врете, подлецы: он и мал, и мерзок – не так, как вы, – иначе!» Так ли это действительно? Можно ли класть резкую, принципиальную качественно-разграничительную черту между «великим» человеком и обыкновенным? Нет спора, возможно, что одаренность в одной области накладывает своеобразный, необычайный отпечаток и на некоторые другие области душевной жизни человека. Но совершенно неверно, будто весь строй души великого человека, во всех его проявлениях, носит какой-то величественный, несвойственный другим людям отпечаток.

Если Гораций действительно бежал с поля битвы при Филиппах, «нечестно брося щит», – то бежал он, как самый обыкновенный трус, а не как особенный какой-то талантливый трус. Бэкон Веруламский торговал должностями и брал взятки, как самый ординарный взяточник, а не как взяточник, обогативший философию индуктивным методом. Во время революции 1848 года Шопенгауэр предоставил свою квартиру правительственному отряду для более удобного обстрела баррикад; Шопенгауэр был гениальный философ, но в данном случае он поступал просто как богатый человек, как своекорыстный член своего класса, которому революция грозила нанести ущерб. И когда Пушкин делал «отеческие внушения» своим крепостным слугам, то действовал он тут не как-то по-особенному, а как «дитя ничтожное мира», как типичный барин той эпохи, воспитанный в глубочайшем неуважении к личности крепостного раба.

Биограф или вспоминатель обычно подходит к великому человеку именно с стремлением объяснить по-особенному, во что бы то ни стало оправдать или вовсе смазать темные его черты. Не понимают, что и вся-то красота живого человека – в его жизненной полноте и правдивости, что самый великий человек – все-таки человек с плотью и кровью, со всеми его человеческими слабостями и пороками. Посмотрите, напр., как зевотно-скучен, мертвен и благочестиво-плосок Лев Толстой в большинстве биографий и воспоминаний, – благообразный учитель жизни, светящийся любовью к миру и к людям, непрерывно источающий возвышеннейшие моральные истины, – и как прекрасен он в жизни, – ошибающийся, падающий, путающий, непоследовательный, колючий, мальчишески-задорный, самоуверенный, – неисчерпаемый родник энергии, искания и жадной влюбленности в жизнь.

Или Пушкин.

Казалось бы, например: для мужчины дело элементарной порядочности, если он вступил в тайную связь с женщиной, – молчать об этом, не разглашать тайны. Пушкин же, после долгих домогательств добившись, наконец, благосклонности Анны Петровны Керн, спешит в циничнейшей форме похвалиться победой перед своим другом Соболевским. О, как знакомы эти враждебно-загорающиеся глаза почитателей-кумиропоклонников, это стремление так или так оправдать темные черты идола! Спешат возразить: «Ничего такого в действительности не было, Пушкин просто шутливо поддразнивал Соболевского!» Но ведь это же еще хуже, – пачкать имя женщины ложной похвальбою перед приятелем. Или вообще столь часто отмечаемый современниками цинизм Пушкина. Опять возражают: «Он в этом отношении был только продуктом своей эпохи». Нет, именно и современников своих он поражал исключительным цинизмом. Однажды, весною 1829 г., за завтраком у Погодина Пушкин держался так, что Мицкевич два раза принужден был сказать: «Господа! Порядочные люди и наедине, и сами с собою не говорят о таких вещах!» Погодин по поводу этого завтрака замечает: «Много было сального, которое не понравилось». С. Т. Аксаков пишет: «Пушкин держал себя ужасно гадко, отвратительно». Очень часто и другие современники Пушкина отмечают этот его бросающийся в глаза цинизм, – кн. П. Вяземский, А. П. Керн, А. Н. Вульф, Ал. Н. Вульф и другие.

И тем не менее – Пушкин прекрасен. Прекрасен не потому, что всего указанного не было. Оно было. Было и много другого. Пушкин прекрасен потому, что, несмотря на все это, душа его отличалась глубоким благородством и изяществом. Был цинизм, была нередко мелкая мстительность, была угодливость, была детская неспособность отстаивать свое достоинство и полное неумение нести естественные последствия своих действий. И все-таки исключительно-благородная красота его души пламенными языками то и дело прорывалась в жизни сквозь наносную грязь, ярким огнем пылала в его творчестве и ослепительным светом вспыхнула в его смерти. Умирал он не как великий поэт, а как великий человек. Да, великая была душа. И только в смерти Пушкина чувствуешь, сколько возможностей таилось в этой душе.

И совсем нет надобности скрадывать темные и отталкивающие стороны в характере и поступках Пушкина из боязни, что «толпа» с удовольствием начнет говорить: «Он мал, он мерзок, как мы!» Художник, рисуя прекраснейшее лицо, не боится самых глубоких теней, – от них только выпуклее и жизненнее станет портрет; и прекраснее станет лицо, если, конечно, – прекрасен оригинал. В этом же всё. Подлинно-великий человек с честью выдержит самые «интимные» сообщения о себе.

Коктебель. Июнь 1928 г.

Предки Пушкина

Мы ведем свой род от прусского выходца Радши или Рачи (мужа честна, говорит летописец, т.е. знатного, благородного), въехавшего в Россию во время княжества св. Александра Ярославича Невского. От него произошли Мусины, Бобрищевы, Мятлевы, Поводовы, Каменские, Бутурлины, Кологривовы, Шеферединовы и Товарковы.

Пушкин. Родословная Пушкиных и Ганнибалов, 1830.

«При державе великого государя и великого князя Александра Ярославича Невского прииде из немец муж честен именем Радша», – так начинаются родословные росписи, поданные в 1686 году представителями нескольких ветвей рода Пушкиных в Разрядный Приказ. Ссылаясь на предка, выезжего «из немец», Пушкины следовали общей тенденции русских дворянских родов, показывавших легендарных предков своих выходцами из иностранных государств: легенды эти, не поддаваясь исторической проверке, принимались на веру, давая право представителям родов гордиться своим древним происхождением и пользоваться им при разного рода служебных отношениях.

Пушкины были потомками Радши уже в седьмом колене. Всправке, выданной В. Л. Пушкину из Московского Архива Коллегии Иностранных Дел в 1799 году, ближайшее потомство Радши записано так: «…Колено седьмое: у Александра дети: Федор Неведомица, Александр Пято, Давыд Казарин, Володимер Холопиво, Григорий Пушка». От Григория Пушки, жившего в конце XIV или в начале XV века, и пошли, собственно, Пушкины.

Б. Л. Модзалевский. Пушкин, с. 19, 21.

Имя предков моих встречается поминутно в нашей истории. В малом числе знатных родов, уцелевших от кровавых опал Ивана Грозного, историограф (Карамзин) именует и Пушкиных. Григорий Гаврилович Пушкин принадлежит к числу самых замечательных лиц в эпоху самозванцев. Другой Пушкин, во время междуцарствия, начальствуя отдельным войском, один с Измайловым, по словам Карамзина, «сделал честно свое дело». Четверо Пушкиных подписались под грамотою о избрании на царство Романовых, а один из них, окольничий Матвей Степанович, под соборным деянием об уничтожении местничества. При Петре I сын его, стольник Федор Матвеевич, уличен был в заговоре противу государя и казнен вместе с Цыклером и Соковниным[4 - Все перечисляемые здесь Пушкины не принадлежали к прямым предкам поэта.].

Пушкин. Родословная Пушкиных и Ганнибалов.

Прадед мой Александр Петрович был женат на меньшой дочери графа Головина, первого андреевского кавалера. Он умер весьма молод, в припадке сумасшествия зарезав свою жену, находившуюся в родах.

Пушкин. Там же.

Прадед Пушкина Александр Петрович родился, вероятно, в 90-х годах XVII века; в 1718–1719 году он был солдатом л.-гв. Преображенского полка, где в 1722 году был каптенармусом. Около этого времени он женился на Евдокии Ивановне Головиной, дочери одного из любимых «деньщиков» Петра Великого, впоследствии генерал-кригскомиссара и адмирала Ив. Мих. Головина. После убийства жены Александр Петрович прожил недолго и «умер в заточении», как показали его дети в прошении, поданном имп. Петру II. После его смерти остались двое малолетних детей, – Лев и Марья. Заботы о сиротах перешли, по-видимому, к их деду И. М. Головину. А. П. Пушкин был и сам по себе довольно состоятельным человеком, владея поместьями в Московском, Дмитровском, Коломенском, Рязанском, Зарайском и др. уездах. (Всего за ним было 1330 «четвертей», т. е. ок. 665 десятин.) Кроме того, в 1718 году он, по завещанию своего двоюродного деда Ив. Ив. Пушкина, получил все его имения, в том числе и историческое с. Болдино (Арзамасского уезда). В 1741 г. оно перешло, по разделу с сестрой, к Льву Александровичу Пушкину, позднее, – в 1780 г., – прикупившему к Болдину еще деревню и пустошь.

Б. Л. Модзалевский. Пушкин, с. 27–28.

Лев Александрович, дед поэта, родился 17 февр. 1723 г. Будучи в детстве записан в л.-гв. Семеновский полк, он в 1739 г. определен был капралом в артиллерию, в которой и прослужил до выхода своего в отставку, в сентябре 1763 года, подполковником. Первым браком Лев Александрович был женат (около 1744 г.) на М. М. Воейковой, а по смерти ее он женился вторично на Ольге Васильевне Чичериной. От этого брака родились два сына и две дочери: Василий (известный в свое время поэт), Сергей (отец Ал. Серг-ча), Анна и Елизавета.

Б. Л. Модзалевский. Пушкин, с. 29, 31.

Дед мой Лев Александрович во время мятежа 1762 года остался верен Петру III и не хотел присягать Екатерине, и был посажен в крепость вместе с Измайловым (странны судьба и союз сих имен!). Через два года выпущен по приказанию Екатерины и всегда пользовался ее уважением, хотя он уже никогда не вступал в службу и жил в Москве и в своих деревнях.

Пушкин. «В одной газете, почти официальной…», 1830.