1988 год. Старое новое предприятие

Но вот чтобы установить доплату к окладу начальнику цеха – такого на Телеграфно-телефонной станции не было с начала её основания. А ведь именно эта прослойка специалистов – руководителей, на своих плечах в условиях, постоянных высоких психико-эмоциональных нервных перегрузок, организует физическое исполнение возложенных на предприятие задач.

Но почему-то уровень растраты душевных сил, как правило, присутствующий у руководителя фактор стресса, при постоянном общении с людьми, находившимися в подчинении, и особенно с людьми, потребляющими услуги предприятия – не принято оценивать адекватно. Наверное, поэтому – вряд ли в ближайшее время на руководящие должности цехового звена на предприятиях связи, да и не только на них возникнет хотя бы мало-мальский конкурс.

Сначала я над этим особенно не задумывался. Но вот уже года полтора мне совестно, что теперь уже без всяких сомнений, мой самый преданный делу и самый лучший начальник цеха Висящев Александр Дмитриевич в материальном плане оценивается хуже других моих начальников, на деле, являясь для меня самым ценным помощником и человеком, безусловно, самым надежным из окружающих меня людей.

Он умный человек и конечно понимает разницу в весе своего груза и груза, к примеру, начальника цеха радиоузла. Но он еще, ни разу не заикнулся передо мной о размере своей заработной платы. Скромный самодостаточный человек возится с самой большой своей приобретенной ценностью – желтым Запорожцем, постоянно его ремонтирует… А ведь у него – трое взрослеющих дочерей…

Заморочки условий премирования до сих пор не позволяли мне выделить его по уровню заработной платы, но сейчас, когда возглавляемый им цех, наконец, вышел на НУЛЕВОЙ уровень повреждений, я просто не могу не внести коррективы в систему оплаты труда Висящева. И как хорошо, что я это могу сделать до того, как он меня об этом попросит, хотя вероятность такого шага со стороны Александра Дмитриевича – бесконечно мала.

Обсуждая этот вопрос с Макарычевым, встречаю его полное одобрение.

Подключаем к обсуждению Мурносову. Это совсем необычно для неё, но едва вникнув в суть вопроса, она тут же, соглашается с моим предложением.

– Мы ему сделаем надбавку к окладу. Сколько скажете, столько и дадим… – с готовностью произносит она.

Теперь уже и даже для Мурносовой очевидно, что Висящев бесспорно внес, наиболее весомый вклад, в ходе решения задачи по выводу предприятия из затяжного кризиса. Вот только почему она, как экономист, ходатайствуя передо мной о повышении заработной платы многим, часто даже абсолютно незаметным работникам – ни разу не упомянула о необходимости справедливо оценить труд самого ключевого начальника цеха…

– Ну вот, и решили! Надбавку устанавливаем на весь год, в размере – 25 рублей к окладу. Это для него будет весомой прибавкой. Александр Николаевич, – сообщите Висящеву это известие. Мне самому сказать об этом ему как-то неудобно…

Валентина Васильевна и тут остается самой собой:

– А может, стоит и другим начальникам цехов установить надбавки?..

– Нет, – отрезаю я.

Глава 7

Планы и намерения на ближайшее будущее рушатся в один миг. Прямо на работу мне доставляют повестку из военкомата – в ней указана необходимость срочной явки. Я досадливо морщусь. Опять военком Порошкевич, потрясая полномочиями военного ведомства, будет выбивать новые установки телефонов, для нужд военкомата, на голом месте.

На деле все гораздо серьезнее. Называется статья Закона, в соответствии с которой я обязан пройти двухмесячные армейские сборы переподготовки для офицеров запаса. Тут же вручается направление для прохождения медицинской комиссии – и … время пошло. Четко работает военкомат.

Бессмысленно гадать – то ли это мелкая месть Облвоенкома Порошкевича неуступчивому руководителю – связисту, то ли действительно – плановая подготовка офицерского состава. Суть дела не меняется. Призвать меня на военную службу у государства есть все основания.

Глупо отказываться. За время нахождения в мобилизационном списке офицеров запаса первой категории – вероятность призыва все время будет нависать дамокловым мечом. Так лучше, уж раз требуется, – отслужить и потом, быть спокойным, по крайней мере – в мирное время. Те более что и призыв-то данный – не на полную службу, а на рядовую переподготовку.

Вот только время выбрано крайне неудобное. И эта реорганизация на работе, и положение моей семьи, и собственное самочувствие…

Я твердо решаю для себя – уклоняться не буду.

Докладываюсь о видах на себя – военных, первому секретарю Горкома Дымченко и Генеральному директору ОПС (теперь это не ПО ОПТУС, а ОПС – Областное предприятие связи) Фенину А.А. Не вижу с их стороны озабоченности. Это и понятно, они реально ощущают – связь в городе стабильна как никогда. Да и главный инженер показал, что справляется с делами во время моих отпусков – а два месяца – не такой уж великий срок, и за два месяца – он справится.

Но вот как я о своем решении скажу жене… После декретного отпуска она уже в полную силу работает на Автоматической междугородной станции (АМТС) и вот, на целых два месяца я оставляю её одну, с двумя малолетними детьми.

Олечке – три с половиной года, Лене – нет и трех. Благо – рядом находится детский садик, метрах в трехстах от дома. Благо – дети не болеют и с удовольствием в этот сад идут. Но как их двоих тащить туда – как их забирать вечером. Ведь на улице – зима. Детей надо хорошо и тепло одевать – что тоже не просто… Необходимо забежать в магазин, отстоять в очередях, запастись продуктами… Как все это сделать одной…

Сейчас наши дети – поделены, я большей частью на руках уношу Лену в садик, вечером же медленно топая кривыми ножками пухленьким медвежонком, путь домой она уже часто совершает сама, хотя надо обладать терпением и волей, чтобы побудить её к этому. С Ольгой – несколько проще, хотя и она тоже может проявить капризы.

Рома воспринимает необходимость моего отъезда стойко. Но я вижу в глазах её растерянность и даже беспомощность. Она тоже не может взять в толк – как ей, одной, управляться с двумя маленькими дочурками. После длительного отпуска по уходу за детьми ей даже в голову не приходит мысль – взять отпуск без содержания, она просто не может себе этого позволить, ибо у неё тоже масса накопившихся на работе проблем – смотрит на меня потерянными глазами, дрожат у неё губы, – но она не позволяет себе плакать.

Ей действительно никто не поможет, ни все еще работавшая на своем элеваторе мать, ни перегруженная собственными проблемами – сестра. Но она видит мою решимость и смиряется со сложившимся положением. Ей, после перенесенных операций, с очень сильно севшим зрением, категорически нельзя носить тяжести. Она не может представить – как будет управляться с Леной. Все еще, смутно представляя всю тяжесть вдруг свалившегося на неё груза, – Рома, собрав всю свою волю в кулак, успокаивает саму себя – ладно, как-нибудь справлюсь…

До меня вдруг доходит, – что со мной сделается в этой командировке? Это не меня, это мою жену военкомат наказал, – и наказал сурово… За что?

Рома даже не напоминает о том, что я могу представить в военкомат документ о наличии двух малолетних детей, который наверняка может отменить мой «призыв». Она тонко чувствует, что не в моем характере – делать подобные шаги, и не осуждает меня за это.

– Не беспокойся… – справлюсь, пытается она бодриться…

Рома переключает внимание на мое состояние. Она видит, что сам я болен. Вот уже две недели беспрерывно кашляю. От частых изматывающих спазмов горит горло, верхняя часть груди. Нет времени пойти в больницу, да и не любитель я – созерцать белые халаты.

Лечит меня жена подручными средствами – горчичниками, травками, да горячим, чаем с малиной. Правда в последние дни кашель идет на убыль. Во время прохождения медкомиссии, рассматривая снимок после рентгена, врач все же констатирует что – «легкие в норме», но сокрушенно качает головой…

– Вам надо лечиться – у вас же бронхит…

– Уже проходит – легкомысленно роняю я, – мне надо в армию.

Не пытаюсь даже себя разубеждать – внутри меня, действительно, находится сила, неудержимо влекущая в армейскую жизнь. В этой силе и несбывшиеся детские и юношеские мечты об армии, в этой силе и необходимость оторваться от сумбурности неожиданной реорганизации, и хоть в неординарной обстановке, но осмыслить внутреннюю неудовлетворенность недавним назначением. В этой силе – настоятельная потребность самому почувствовать наконец – что же такое – армия.

Я четко понимаю жестокость своего решения по отношению к жене, но не могу ничего с собой поделать…

Даны последние наставления Макарычеву, Висящеву. Самое главное, что от них сейчас требуется – подготовиться к паводку, который обещает быть обильным. Как никогда – хорошая основа заложена, буквально завоевана для этого. 25 февраля – на сети всего лишь одно кабельное повреждение.

Много снега на улице. В обеденное время на нём, ярко освещенном солнцем, уже начинающим наливаться весенним жаром – в образовавшейся поверху корочке зримо начинают поблескивать капельки возрождавшейся воды. Пройдет полмесяца, и опять на ГТС начнется битва с коварной, проникающей всюду влагой. На этот раз эта битва пройдет без моего участия. И мне очень тревожно за её исход.

Билет в кармане. На груди, под теплым свитером, приклеены два согревающих перцовых пластыря. Все еще кашляющий, с все еще взмокающим от пота – лбом, я пристегиваю себя ремнем к креслу готовившегося взлететь самолета.

Часть вторая. ПАРТИЗАН

Глава 8

29 февраля мне надо быть в части. Часть расквартирована в городе Семипалатинске. Военкоматом строго предписано – опоздание недопустимо. Расклад времени для меня удачен. Рано утром, 28 февраля, в воскресенье, ЯК-40 отправляется прямым маршрутом на Семипалатинск, и часикам к двенадцати я уже буду на месте.

Близость соприкосновения с армией заставляет задуматься, а что же собственно о нынешнем положении армии я, как рядовой обыватель, знаю. В обществе по отношению к армии происходит переоценка. Это чувствуется. Как-то незаметно прошли времена, когда почти каждый взрослеющий юноша готовился к испытанию армией, и понимал это как доблесть. А сейчас все чаще и чаще поговаривают о дедовщине. Рвение отслужить в армии тает у молодежи на глазах.

Подливает масло в огонь явно затянувшаяся война в Афганистане. Очень скупо пресса освещает процессы, происходившие в этой дикой стране. Но всем известно, что нашим солдатам там явно не сладко. Нарастает понимание, какой-то безысходности от продолжающейся без видимого конца, борьбы с все более ожесточающимися и наращивающими сопротивление афганскими племенами. Высокопарные слова об интернациональном долге уже никем не воспринимаются серьезно.

Тем, кто хоть немного интересуется политикой – понятно, что идет борьба за влияние на территориях расположенных непосредственно вблизи от наших границ. И в случае ухода наших войск – влияние в Афганистане будет американское.

Самим афганцам от этого будет ни тепло, ни холодно. А нашу армию, ограниченный контингент, они бьют за то, что мы свое влияние распространяли на эту страну очень уж неуклюже – топорными методами.

Слишком очевидно, что Афганистан не без заинтересованной помощи извне, превратился в наш советский «Вьетнам» и все происходящее там, в отношении нас точь в точь, идет по сценарию, разыгранному в семидесятые годы вьетнамцами по отношению к американской армии. Явно американцы берут реванш за свою проигранную вьетнамскую войну.

Все масштабнее и масштабнее провозглашаются задачи Перестройки. Замышлявшаяся как Перестройка остро нуждающейся в реформировании экономической системы страны, она явно расширяет свои аппетиты, ей уже тесно в рамках решения только экономических проблем.

Нарождается сестра Перестройки – Гласность. Она врывается в общество и прожорливо перемалывает и выдает народу все новые и новые сведения о темных сторонах жизни страны. Это все безумно интересно – но ведь одним обсуждением наших промахов дело не ограничится. Непременно в качестве реакции на «обнародованные негативы» последует реакция, в том числе и от рядовых граждан. Какая это будет реакция…

Почему-то вспоминаются декабрьские события 1986 года, когда с помощью взбудораженной толпы на площади в Алма-Ате, заинтересованные лица попытались решать сложнейшие вопросы управления Республикой, средствами, краеугольным камнем которых, явилась национальность вновь назначенного руководителя.

Перед глазами стоят вдруг изменившиеся лица моих товарищей по работе – казахов по национальности – Нурканова Кайрата, Айсина Жени, старейшей работницы Кокмановой Бану Кокмановны. Они как-то вдруг сжались тогда. На лицах – при встрече, выражение настороженности, хотя лично никакого отношения к событиям того декабря они не имели.