Чел. Роман

– Уже и тут.

– Что тут?

– Охраняют.

Линер отслеживает взгляд Глеба и только теперь замечает на левом плече пишущего большую белую бабочку Мадейры.

– И давно она здесь?

– Я только вот обратил внимание.

Линер осматривается.

– Как? Все очень плотно. Двери, окна.

– Сколько людей заходило…

– Да, верно. Занесли… Как бы ее поймать, Глеб?

– Зачем?

– Да, нужно тут одному знакомому лепидоптерологу.

– Она живая ему нужна?

– По возможности.

– А может, его дождаться? И он сам. Куда она теперь денется?

– У меня есть ощущение, Глеб, что все это в один прекрасный момент может исчезнуть – так же неожиданно, как и появилось, и нас не спросится. Надо ловить момент. Потом может быть уже поздно.

– Руками?

– Не думаю.

Линер снимает халат. Склоняется над телом и резким движением, напоминающим жест матадора, пытается накрыть бабочку халатом, но та в последний момент успевает вспорхнуть и отлететь к окну. Линер идет следом. Бабочка садится на стекло. Линер на цыпочках подбирается ближе и делает вторую попытку набросить халат. На этот раз удачно. Приподнимает краешек ткани.

– Бред!

Линер смотрит в окно. Большая белая бабочка Мадейры удаляется в сторону сквера. Линер машинально касается пальцами стекла. На месте. Бабочки с той стороны окна как будто на мгновение расступились, пропуская беглянку. Образовавшийся просвет мало-помалу заполняется полупрозрачными гретами ото[35 - Грета ото – вид бабочек семейства нимфалид.].

IV

Ее жизнь – как и у всякого скалолаза – это пальцы. Они будят ее каждое утро. Ноют с вечера. Мешают уснуть. Зато помогают проснуться. Каждое утро в 7.50 боль становится нестерпимой. Будильник – лишнее. Она не понимает, как можно долго валяться в постели. Это ведь просто-напросто больно…

Кисти и пальцы разминаются в первую очередь – еще лежа. Она поднимает руки над собой и крутит кисти, собрав их в замок. Затем вытягивает каждый палец по отдельности. Снова возвращает кисти в замок, добиваясь за пару минут столь нужного им тепла. Одновременно делает ногами «велосипед» – живот тоже требует внимания. Оформленный подчеркнутыми квадратиками, он одна из немногих частей тела, которая почти лишена ушибов и растяжений. По сравнению с руками и ногами живот выглядит не нюхавшим жизни пижоном. Но и он не болит – пока что. У него своя боль – цена идеальной формы. Каждая из пяти серий упражнений на пресс делается до отказа. Утром помимо прочего он отвлекает от пальцев. Так одна боль спасает от другой…

Спину и плечи, в отличие от живота, с утра не надо напрягать. Их надо, как пальцы, тянуть. «Кошка» делается четыре раза. Не удержавшись – «кошка» приятна! – добавляет пятый. Затем шестой. Это не слабость. Она просто не любит нечетных чисел. Как и высоких кроватей. С них больно скатываться на пол. Ее кровать даже и не кровать. Это водяной матрас, брошенный на пол. Он с легким, булькающим в оболочке волнением отпускает ее.

Она ложится на спину и выпрямляется на полу, насколько это возможно, так что кажется себе длиннее на десяток сантиметров. Голова кружится. Белый потолок на секунду расплывается перед глазами. Она с усилием и не без удовольствия фокусирует взгляд. Эта вторая за утро «приятность» не должна продолжаться слишком долго. Отец говорит:

– Приятное – ложь. Боль – истина.

Глубокий вдох, переворот на живот, выход в упор лежа, тут же в упор, присев, и из этого положения резко, прыжком на ноги. Весь этот утренний ритуал давно неизменен. Еще более постянен тысячелетний крутой изгиб реки за окном. Каждое утро Чарли посвящает ему три минуты у окна. Все одно то же. В который раз по весне побелены стены монастыря на другом берегу. Все та же вода. Ее постоянство притягивает и завораживает. А вообще-то вода – ненавистна. Но она есть всегда. Как и небо. И камни. Камни. Конечно, камни.

Она помнит реку с раннего детства. Мама подходит к окну с ней на руках. Река для нее тогда еще и не река вовсе. Она – огромная серо-зеленая полоса воды, уложенная в камень. Во время прогулок, случается, мама подходит к реке совсем близко. И тогда девочка плачет. Река пугает ее. И отношение к ней с возрастом не меняется. Она по-своему любит реку. Но издалека. Избегает набережных. А если все-таки оказывается там, то всегда идет ближе к проезжей части – подальше, хотя бы на метр, от воды. Отдельный разговор – мосты. Они и притягивают, и отталкивают ее. Сами по себе они прекрасны. Не раз и не два Чарли прокладывает по некоторым из них скалолазные маршруты. Рельеф мостов особенный. Передвижение по ним имеет в ряде случае свои сложности. И вода поблизости – самая главная из них. Однажды она случайно натыкается в Сети на статью о том, как осушаются реки. С интересом читает где-то до середины, но потом ее осеняет – без реки не будет и мостов – и она закрывает страницу. Тут же понимает, что ее страх – лишний повод пройти по маршруту. Задача как бы удваивается: непростой рельеф умножается на боязнь воды. Чарли ждет шестнадцатилетия. Оно скоро. Тогда административный штраф будет платить она, а не родители. Зачем их вмешивать в преодоление своих внутренних стен. Они ее и ничьи кроме.

От реки и нелюбовь к воде вообще. Она соприкасается с ней лишь при крайней необходимости. Матрас, например. Вода в оболочке. Что может быть лучше? Что до прочего, то ежевечерние детские купания ужасны. Да и сейчас ее душ длится не больше пары минут. Такая редкостная для девочки экономия воды и мыла – повод для шуток домашних. Мама зовет ее экологом. Папа кочевником. Она категорически не соглашается с этим. Достаточно и одного прозвища, которое она получила за свою необычную, вполне себе киношную походку. Ее зовут – Чарли. Другого не надо. Она – Чарли. И только Чарли.

То, что она и сама уже много лет подобна воде, Чарли не замечает. Устоявшийся с шести лет режим не сковывает. Напротив, сейчас, почти десять лет спустя, Чарли и представить себе не может, как можно жить по-другому. Это Ashima[36 - Ashima – Ашима Шираиши (Асима Сираиси, род. 3 апреля 2001 года) – американская скалолазка японского происхождения. Известна прохождением сложных маршрутов в очень молодом возрасте.] – ее главная соперница – может быть просто девочкой. У Чарли нет такого раздвоения. Она всегда и везде одна и та же. И даже эти минуты у окна – составляющие распорядка дня, а не девичья прихоть. Чистого созерцания в них нет. Оно короткое отступление в череде обычных мыслей об одежде, обуви, нюансах сегодняшних тренировок, и, конечно, о готовящемся воскресном выезде на боулдеры[37 - Боулдер – (от англ. boulder) валун. Boldering – лазание по валунам. На скалодроме боулдер – короткая предельно сложная трасса.] в карьер.

Последнее волнует ее на этот раз больше всего. Причина – неопределенность. История давняя. Одну ее на эти камни не пускают – боятся. Не из-за высот. Они в основном незначительные. Да, и она берет с собой крэшпэд[38 - Крэшпэд – переносной страховочный мат.]. Причина волнений старших – лесопарк вокруг. И пьяные компании – полбеды. Два года назад там всем миром поймали какого-то маньяка. На нем десять девочек не старше пятнадцати. Так что родителей Чарли можно понять.

В это воскресенье, по разным причинам, пойти вместе с ней из клуба никто не сможет. Еще вчера она разместила пост на стене. Пока тишина. Лайки, не более. Без комментов и предложений. Вариант – соврать и поехать одной. Но папа – хитрый лис. Он мало того, что каждый раз, пусть и мельком, интересуется, с кем именно она собирается ехать, так еще и требует видеоотчет хотя бы части подъемов. Говорит, для анализа.

«Ой ли?»

Можно, конечно, исхитриться и снять что-то на смартфон, поставив его между камней, но по идеально статичному кадру сразу будет понятно, что оператор отсутствовал…

Впрочем, пока нечего париться. Впереди еще двое суток. Нужно только чаще обновлять пост на стене.

«Не может быть такого, чтобы никто не откликнулся!» – подводит Чарли итог утренней трехминутке и через длинный коридор, в котором никогда не выключается свет, идет в ненавистный душ.

Коридор – «аллея славы». Фото членов семьи. Кубки на полочках. Медали на гвоздиках. Победы и призовые места. Львиная доля трофеев – заслуга Чарли. Она звезда семьи. С недавних пор и основной источник дохода. Спонсорские контракты (бумаги она не читает, только подписывает) по большей части принадлежат ей. Сколько там чего – она не знает. Ее, по правде говоря, это мало интересует. Мысли о деньгах умещаются в ближайший день. А суточных более чем достаточно. Расходы невелики. Дорога в клуб и обратно. Обычно метро. Но можно и на такси, если очень устала. Питание. Фреши, смузи, питательные батончики, редкий – через день – диетический бургер в клубном буфете.

Каким образом на столе появляется еда дома, Чарли понятия не имеет. Плиту она не зажигала ни разу в жизни. Кухонные навыки Чарли ограничиваются микроволновкой. В отделениях холодильника она путается. А в многочисленные кухонные шкафы и шкафчики никогда не заглядывает.

Что до прочего, то в снаряжении ограничений нет. Стопроцентная скидка по контракту в трех магазинах. Ее покупки там – это по сути и не покупки, а требование бесплатной доставки. Соревнования – выезд, проживание – также полностью оплачиваются. Жизнь Чарли – глобальное «все включено».

Ее максимально изолируют от бытовых проблем, оставляя наедине с единственной задачей – подняться и не упасть. Трассы меняются. Задача неизменна. Что до сопутствующей всему боли, то боль – не проблема. Боль – не только истина. Боль – жизнь.

В ванной Чарли долго спускает воду. Дом старый. Горячей воды приходится ждать долго. А если и лезть под эту жидкую гадость, то почти под кипяток. Холодная и даже теплая вода – омерзительна. Такую воду можно только пить. И только когда под рукой нет сока или йогурта. Горячая вода не так противна, но и с ней Чарли общается недолго, оставляя после себя в ванной густой, почти банный пар.

К пару у Чарли компромиссное отношение. Она любит сауну и даже хамам. Они – лучшее восстановление. Но пар – та же вода. Пар – обман. Он в этом смысле похож на снег. Два обманщика в разном обличье. Снег Чарли нравится больше пара. Он красиво падает. Укрывает и обездвиживает вместе со льдом ненавистную реку. Снег и лед всем хороши, но до тех пор пока не начинают таять. С этого момента они – самая плохая вода. У них не получилось. Они сдались. Они перестали быть самими собой.

Не спеша почистив зубы, Чарли, завернутая в полотенце, возвращается в свою комнату. Необходимая на сегодня одежда аккуратно сложена на стуле. Как она там появляется – для Чарли визуальная загадка. Понятно – это дело рук мамы. Но застать ее за этим делом никогда не удается. Есть предположение, что мама приносит одежду ночью. Чарли пыталась – и не однажды – дождаться ее прихода, но всякий раз не выдерживала и засыпала.

На стуле носки, белье, майки, шорты и треники. Все в двух-трех экземплярах. У Чарли есть возможность в течение дня несколько раз переодеться. Толстовка или куртка – на выходе. Их выбор – право Чарли. Шапочка и снуд – неизменны. Они в шкафу, на отдельной полочке. Чарли надевает их в первую очередь, едва скинув полотенце. Кто поднимает полотенце и уносит в ванную – еще одна загадка. Но после завтрака его в комнате уже нет. Чарли пытается следить за мамой. Тщетно. Полотенца нет на полу, даже когда мама, казалось бы, совсем не выходит из кухни.

Снуд надевается первым. Индивидуальный размер. Ручная работа. Шелк. Он не снимается до ночи ни при каких обстоятельствах. Снуд в трех идентичных экземплярах. Один на ней. Один – дома. Еще один в сумке в боковом кармане. На случай какой-то аварии с основным. Хотя такого еще не случалось. Но береженого Бог бережет. Любимая папина поговорка. Он мелко крестится перед каждым восхождением. Но в церковь не ходит. И то и дело троллит монашек из монастыря напротив. Скала – его священник. Магнезия – его молитва.

Снуд прикрывает шею почти целиком. Операционные шрамы укрыты с запасом. Но в течение дня Чарли частенько подходит к зеркалу – и вовсе не для того, чтобы полюбоваться собой.

Шапочка, как и снуд, выполнена по индивидуальному заказу. Эксклюзив появляется в гардеробе Чарли после первых профессиональных контрактов. До этого момента серийная одежда доставляла Чарли массу неудобств. Шапочки то были малы, то велики, то не прикрывали уши, то топорщились сверху как петушиный гребешок… И это при полном отсутствии волос на голове и теле, убитых безвозвратно за одиннадцать лет до этого химией и рентгеном. Спустя полгода ее приведут на скалодром просто развеяться. Когда-то часть терапии. Теперь – профессия.

Стоя у зеркала, Чарли дольше всех надевает шапочку и снуд, тратя на них больше времени, чем на весь остальной гардероб. Все прочее оказывается на Чарли быстро, будто одним ловким движением. После чего она еще раз правит шапочку и снуд. Они здесь главные. В сущности без всего остального можно обойтись, но не без них.

На кухне старшие братья-погодки запивают яичницу литрами томатного сока. Высокие, кудрявые, с неимоверно длинными, прямо ондровскими руками[39 - Адам Ондра (род. 5 февраля 1993 года) – чешский скалолаз. Прошел больше ста маршрутов категории 9а и выше. Первым в мире прошел маршрут категории 9b+.] – они само совершенство на коротких боулдерах. Рукоходы, дино[40 - Рукоход – трасса, которую проходят только на руках. Дино – в скалолазании динамический перехват-прыжок.] и качи на одной руке – их конек. Но длинные трассы братья «читают» плохо и относительно быстро «умирают». На каждом – ни грамма лишнего веса, но куда деть кость? Трудность[41 - Трудность – вид скалолазания. Имеет цифровое и буквенное обозначение уровня сложности маршрута. Существует десять основных квалификационных систем трудности. Чарли мыслит французской системой, которая предусматривает рост уровня сложности от 2 и далее. С дополнительным членение внутри цифры на уровни a, b, c и подуровни, обозначаемые знаком +. На 2016 год максимальная пройденная сложность – 9b+.] не для них. Это «фишка» Чарли. Боулдеры, которые для братьев предел возможностей, для нее – загородная прогулка. Братья исчерпали свой потенциал. Пределы возможностей Чарли едва-едва обозначаются. Отсюда их отношение к «мелкой». Сдержанная профессиональная зависть, прикрытая братскими улыбками и мужской почтительностью.