Дорогая тётя

Дорогая тётя
Виктор Петрович Азбукиведиев

Всезнающая Молва, праздно гуляющая по городу Тихорецку, разнесла весть, что известная целительница, лечившая недуги водой «Долголетие», ожила и звонит из могилы… Просит о помощи…

Виктор Азбукиведиев

Дорогая тётя

Дорогая тётя

У обременённого траурными заботами гражданина Некролова Ивана Мануйловича зазвонил телефон. Высветился номер только что похороненной его тёти, и от неожиданного звонка у заботливого племянника помутилось сознание.

– Останови, – хриплым голосом попросил бывший адвокат соседа, водителя «Москвича». – Езжай себе с богом, – бубнил убеждённый атеист, вываливаясь из машины как парализованный. – Пройдусь – здесь от кладбища до дома недалеко.

– Ванечка, – настойчиво просила племянника тётя, – я задыхаюсь, скорее вызволяй меня… Дорогой мой племянничек, спеши себе на пользу… Мы поедем с тобой на хутор, и там я покажу тебе место, где зарыты мои драгоценности, золото, доллары и бутыль с целительной водой «Долголетие», которые я, из осторожности перед законами, не указала в завещании и по немощи не передала тебе, когда почувствовала себя нехорошо.

Через минуту-другую Иван Мануйлович, слегка оправившись от потрясения, стал уже что-то соображать и подумал, что это чья-то злая шутка. «Возможно, продвинутый соседский сорванец Миша стащил её телефон, когда она была при смерти, и балуется, – рассуждал про себя наследник, – или же телефон попал в руки неизвестной мне родни, и они издеваются надо мной из зависти. Телефон – мой явный просчет», – корил себя племянник, продолжая слушать весьма знакомый ему голос.

– Тётя, – строго ответил бывший адвокат «знакомому голосу», – докажи, что ты есть моя тётя, – и, повысив тон, устроил «голосу» допрос. – Назови мне число, месяц, год и место своего рождения, имена первого, второго и третьего мужей.

Знакомый голос девяностовосьмилетней тёти без запинки ответил на вопросы и настойчиво просил поторопиться. Услышав ответ, племянник обомлел, и у него произошло непроизвольное мочеиспускание. До бывшего адвоката дошло, что обогатившаяся целительным ремеслом его сказочно богатая тётя ожила в гробу под действием некой силы, возможно содержащейся в целительной воде «Долголетие»…

Он хотел было спросить тётю про место, где зарыты сокровища, но осёкся. «С ней нужно говорить умно и с глазу на глаз», – трясясь, подумал наследник. Панический страх, охвативший его при мысли, что нужно разрывать могилу и вскрывать гроб, стал постепенно отступать под напором нахлынувшего желания заполучить зарытые сокровища, и алчность, наконец, вытеснила страх окончательно.

– Она не шутит,– выкрикнул бывший адвокат и побежал. Дома он мигом погрузил в «Таврию» лопаты, гвоздодёр и семидесятидвухлетним коршуном             полетел на кладбище.

Мануйловичу звонили не раз и не два, но он не отвечал. Его ждали в кафе на поминальную трапезу, но, прождав более часа, пятеро сомнительного вида граждан помянули усопшую девятью весьма скромными, остывшими блюдами, без главного и единственного родственника.

*

Лихорадочно разрывая свежую могилу (в заросшем углу кладбища), спаситель наконец докопался до гроба, вскрыл крышку и увидел тётю живой, но слегка побледневшей от удушья.

Тётя глубоко вздохнула, погрозила пальчиком, села поудобнее в гробу и строго приказала трясущемуся племяннику: «Помоги выбраться наверх…». Она встала на плечи племяннику и, выбравшись из ямы, сверху вниз строго сказала: «А ты, негодяй, оставайся в могиле, там всё для тебя готово… Ложись в гроб, накрывайся крышкой, и я с лёгкой душой забросаю яму землёй. Ты достоин того».

Оценив непредсказуемую опасность тётиной целительной силы, племянник прикинулся ягнёнком и проблеял снизу-вверх:

– Немного повинен перед тобой, дорогая тётя! Обещал похоронить рядом с центральной кипарисовой аллеей, на видном и дорогом месте, но пойми, дорогая тётя, что на всю цепочку помощников на это дорогое мероприятие (скорая, милиция, морг, похоронная служба, стоимость договорного места, венки, ленты, цветы, крест, отпевание, рабочие кладбища, поминальная трапеза и прочее) требуется сумма, где от нулей рябит в глазах и это, дорогая тётя, ещё без учёта надгробия, у которого в сумме тоже много нулей. Если бы я имел те доллары, которые ты, тётя, к сожалению, не передала мне заблаговременно, тогда бы ты была упокоена на дорогом месте, рядом с кипарисовой аллеей.

– Продолжай, продолжай, – приободрила тётя сникнувшего племянника, сидя на холмике сырой земли.

– Если ты, тётенька, доверишься мне, то мы вместе с тобой выроем добро, – продолжал, оживившись, племянник, сидя в гробу, где только что сидела тётя, – выгребем драгоценности, доллары, и тогда, дай бог тебе здоровья, ты, в случае чего, будешь достойно упокоена в первом богатом ряду у кипарисовой аллеи.

– Теперь я не собираюсь умирать никогда, – ответила тётя, снимая с себя серую затрапезную юбку, пиджак довоенного покроя и стоптанные чувяки ручной работы. Снятое с себя старьё она бросила на сырой холмик, уселась на него сверху и продолжила тему жизни и смерти.

– Дважды не умирают, двум смертям не бывать, – ликовала она. – Побывала разок в раю, а вернее в аду и довольно… Не каждому дано воскреснуть, тем более в понедельник 13-го числа. Буду теперь жить-поживать и с божьей помощью уповать на бессмертие. Поберегусь от простуды, – сказала тётя, поправляя подстилку, – землица больно сырая, а мне ещё ой как пожить хочется. Я с помощью воды «Долголетие» малость поживу ещё и…

Тётя вздохнула, презрительно посмотрела в яму и строго сказала:

– Постараюсь лишить тебя наследства, дорогой мой племянничек. Я слышала всё, что ты говорил при мне и про меня с того момента, как примчался, получив сообщение о моём плохом самочувствии. Я лежала на софе и была бездыханна, но ты, вместо того чтобы увезти меня в больницу, отвёз к себе во двор, позвал едкую соседку и, потирая руки, попросил «убрать мерзкую старуху» с порога и положить на дерюжке в тёмном сыром коридоре между вонючими канистрами. Как же мне хотелось встать, облить тебя бензином и поджечь, дорогой племянничек. Теперь я уверена, что покойники, пока из них в морге не выпотрошили нутро и не распилили череп, всё слышат, а некоторые и видят.

– Мне же повезло из-за серии твоих ошибок, дорогой наследничек, обусловленных твоей беспримерной жадностью. С самого начала сна и до того момента, как по крышке гроба стали стучать комья земли, я постоянно слышала твои мерзкие реплики: «Скорее, скорее, чего тянуть резину! Слава богу, она и так хорошо пожила. Не нужно, не надо– хватит и того, что есть».

Твоя алчность, породившая спешку, и вся гнусная сущность твоей натуры, да плюс моя сообразительность вернули меня, можно сказать, из ада в земное блаженство… Как всё же хороша жизнь, и до чего же противна смерть, – декламировала тётя, подражая голосу известной артистке сороковых годов двадцатого века и, сорвав с головы платок неопределённого цвета, запела. – Ой, цветёт калина в поле у ручья, парня молодого полюбила я…

– Чтобы получить неоценимую радость от чудесного спасения, – продолжала тётя, кончив песню, – хочу доставить себе ещё и удовольствие, дорогой племянничек, пересказать путь моего спасения и показать твои гнусные ошибки и мою сообразительность.

*

– Ты вызвал скорую и полицию. Фельдшер потрогал лоб и молча кивнул головой. Лейтенант молча полистал паспорт и тоже кивнул головой, и только казак, стоявший рядом с лейтенантом, буркнул: «Однако… В девяносто восемь лет выглядит недурственно; лежит как живая». На собачьей подстилке, отнятой тобой у Бобика, меня выволокли со двора и, как мешок с отходами, погрузили в полицейский прицеп и повезли в морг.

В морге из-за спешки ты, Ванечка, совершил роковую ошибку, спасшую меня от верной гибели. Ты подкатился к заведующему – иноверцу Чертмазову Динарию Центовичу, и за «посулы» он приказал отдать «труп» без вскрытия, а посулы скрытно передать через санитарку Ирэн Ширинкину и лаборантку Свищаль, прозванной в народе Змеяной Подколодовной, которая с посетителями и их усопшими родственниками, обращается куда хуже, чем чёрные лесорубы с крадеными брёвнами… Я лежала голая на столе, и Подколодовна, получив чертмазовский приказ «бес вскрытия», хотела сбросить меня на бетонный пол, о который я бы расшибла череп, и из него бы выскочили мозги, но столь бесчеловечный поступок Змеяны пресекла другая лаборант – Азбукиведиева Галина Григорьевна. Её добрая душа призвала на помощь Божью Матерь – нашу тёплуюзаступницумирахолодного, чтобы оградить от глумления над телом пожилой женщины безбожницей Свищаль Змеяной Подколодовной…

Авторское примечание

(Автор лично знаком с тётей – героиней рассказа и не раз слышал от неё выражения, почерпнутые из живительных источников русской и мировой литературы. «Тёплую заступницу мира холодного» тётя взяла из «Молитвы» Лермонтова, которого любила, как и Пушкина, и как многих других, дорогих разуму и сердцу, русских писателей. Имея светлую память, цитировала непревзойденных русских классиков, чтила мудрости Востока и Запада; читала наизусть Хафиза, Саади, рубаи Хайяма, газели Зебуннисы, газели и мухаммасы Дильшот Барно, сонеты Шекспира, отрывки из драм и комедий Лопе де Вега, цитировала из Гёте на немецком, любила острые места из «катехизиса остроумия» «Орлеанской девственницы» Вольтера… Знала современников: Блока, Кольцова, Лохвицкую, Елизавету Стюарт, Пастернака, Окуджаву, Вознесенского, Евтушенко… Восторгалась творчеством молодых талантов наших дней, выделяя Ирину Сазонову и некоторых других. Между тем интересовалась и творчеством местных авторов: Г. Ужегова, В. Романова, О. Немыкиной, В. Азбукиведиева).

…Галина Григорьевна вместе с коллегой, приехавшим в морг по работе из Ново-Белосветлого отделения СМЭ, Покровским Геннадием Михайловичем и его красавицей женой Ириной Владимировной, положили меня, уснувшую, на тюфяк и накрыли тёплым покрывалом. Пока безбожница Змеяна Подколодовна лялякала с санитаркой Ирэн Ширинкиной о «честной» делёжке «посулов», добрая Галина Григорьевна оформила документы и сказала тебе, Ванечка: «Везите сюда гроб и одежду для усопшей; санитар Саша Карпенко приведёт её в порядок, оденет, уложит в гроб, и вы заберёте покойную в достойном виде». При этих словах санитарка Ирэн схватила за руку Подколодовну и вскрикнула как ужаленная: «Он не додал в посулах пятьсот рублей». Зелёное лицо Змеяны Подколодовны исказилось и ещё более позеленело. Брызгая слюной, обе честные работницы, оскорблённые бесчестным поступком клиента, наперебой закричали:

– «Забирай труп своей бабки голым; дома причесывай, одевай и делай дальше с бабкой что хочешь», – кричала Змеяна Подколодовна…

– «Да я за деньги мать родную продам», – пищала Ирэн, облепленная долгами и кредитами, как «сучка репяхами»…

Ты, Ванечка, из жадности продолжал спасать меня, совершая даже не ошибки а преступления. В народе говорят: «Договор дороже денег», а ты преступно нарушил договор… Низкий тебе поклон за это. Если бы ты, племянничек, вручил Ирэн Ширинкиной всю сумму, – улыбаясь продолжала тётя, – то я бы уехала из морга в лучшем случае только на следующий день к вечеру. Твоё скупердяйство помогло мне быстро выбраться оттуда невредимой.

Иван Мануйлович, желая хоть как-то загладить вину, решил произнести тёте сердечную покаятельную речь, но не из ямы, а будучи уже наверху. Он встал, поднял крышку гроба, приставил к краю ямы и вопрошающе посмотрел на тётю, а тётя, вместо помощи, взяла комочек земли, бросила ему на голову и строго сказала, как отрезала:

– Ты не достоин быть моим наследником; я аннулирую завещание.

У Мануйловича потемнело в глазах… Он, чтобы не упасть, схватился за крышку, но не удержался, свалился в гроб и накрылся крышкой…

Далее автор, утомлённый могильным сюжетом, хотел укоротить свою писанину и короткой, трагической репликой закончить рассказ. –«Удобный момент в рассказе, – рассуждал писака, – здесь я руками тёти могу зарыть ненавистного мне негодяя, да и дело с концом…» Но в ответ на преступные мысли Дух Истины вонзился в собственное «Я» писателя и с негодованием воскликнул: «Ты хочешь руками великодушной женщины, прожившей достойно век, зарыть живьём жадное, лживое существо. Опомнись, недоумок! Вместо того чтобы творить пером беззаконие, освяти честным письмом, покажи читателю редкостную добрую женщину, беззаветно служившую Отчизне и людям, творящую Добро и побеждающую Зло…»