Новые миры взамен старых

"Как вы думаете, нам разрешат сойти на берег?" – с тревогой спросила я.

Офицеры с сомнением переглянулись и пожали плечами.

"Трудно сказать, – медленно произнёс один из них. – В случае каких-либо серьёзных беспорядков американским гражданам могут запретить покидать корабль".

"Всё зависит от того, что происходит в Гамбурге, – добавил другой. – Если там спокойно, то у них не будет причин удерживать пассажиров на борту. Однако, если в Берлине введут военное положение, возможно, иностранцам вообще не разрешат въезд в страну".

"Я бы не хотела прозябать на борту в Гамбурге, когда в Берлине происходят такие исторические события", – воскликнула я, и тогда все рассмеялись, сказав, что вообще-то мне должно было хватить великой русской революции, чтоб не стремиться попасть в эпицентр ещё и немецкой.

Когда пламенные речи властей рейха внезапно стихли, последовала нервная перенастройка радиоканала. Однако, вызывая общее раздражение, ловилось только что-то абсолютно другое: французские радиоволны, Москва, игравшая "Интернационал", а затем вещавшая на испанском, британский эстрадный оркестр из "Савоя", голландская речь, вальсы из Вены – все они теснили друг друга. И только немецкие радиостанции зловеще безмолвствовали, будто умерли.

"Уже час ночи, давайте ложиться спать. Если что-нибудь снова появится, разбудите нас", – сказали мы старшему механику.

Но в ту ночь больше ничего не случилось, и весь следующий день по радио повторяли только отрывочные сведения.

Незадолго до заката мы наблюдали, как Гельголанд[10 - От переводчика: Архипелаг на юго-востоке Северного моря, принадлежащий Германии.], похожий в золотом тумане на Вальгаллу[11 - От переводчика: "Чертог мёртвых" – в германо-скандинавской мифологии небесный замок, куда попадают после смерти павшие в битве воины.], погружался в море. Затем мы вошли в Эльбу, и холодные стальные порывистые воды успокоились, а по правому борту показалась земля – длинная низкая песчаная коса, унылая и заброшенная. По мере того как река делалась у?же, стал виден и противоположный берег, а плавучие маяки, безыскусно названные "Эльба-1", "Эльба-2" и "Эльба-3", через определённые промежутки времени обозначали фарватер. В процессе нашего медленного продвижения вверх по течению на борт судна стали подниматься всевозможные лоцманы: речной лоцман, грязевой лоцман, песчаный лоцман и Бог знает какие ещё.

И когда каждый из них появлялся на палубе, он поднимал правую руку и громко восклицал: "Хайль Гитлер!"

"Что это? Что они говорят?" – спросил кто-то, ведь всякий раз, когда лоцман собирался подняться на борт, пассажиры бросались смотреть, как он прыгает со своей крошечной лодки на верёвочную лестницу, которую ему спускали, дабы он мог перелезть через поручни.

"Они славят Гитлера", – объяснил стоявший рядом первый помощник.

"И скоро мы все будем делать то же самое", – самодовольно заметила немецкая домохозяйка, возвращавшаяся домой.

"Только не я, – крикнул разгневанный пожилой джентльмен, – почему я должен славить человека, который только что убил своих лучших друзей?"

"Но они не были его лучшими друзьями, – возмущённо возразила хорошенькая юная немка, севшая на корабль в Гавре, – они были предателями и заслуживали расстрела".

"Это ещё нужно доказать, – воскликнул студент. – Я не верю в массовые убийства без суда и следствия".

"Кроме того, зачем американцам вообще кого-то 'славить'? Это нелепо".

"Тс-с-с, будьте осторожны, помните, что вы сейчас в Германии".

"Ну и что с того? Я свободный гражданин свободной страны".

"Вы не так уж и свободны, пока находитесь в Европе, захваченной диктаторами. Я настоятельно советую вам, юноша, проявлять осторожность и такт".

"Разумный совет. Только посмотрите, что вытворяют даже эти бедные мирные лоцманы".

"О, какой смысл спорить?"

Но дискуссия продолжалась ещё очень долго.

В одиннадцать часов мы миновали вход в Кильский канал[12 - От переводчика: Судоходный канал в Германии, соединяющий Балтийское и Северное моря. Его строительство продолжалось 8 лет, и он был введён в эксплуатацию в июне 1895-го года. Является одним из самых загруженных судоходных путей Европы. После Первой мировой войны канал стал международным, оставаясь под немецкой администрацией. Гитлер отказался от его международного статуса в 1936-ом году. После окончания Второй мировой войны канал вновь вернулся к открытому международному использованию.], который был ярко освещён огромными зелёными, белыми и красными маяками. Облокотившись на перила, я наблюдала, как грузовое судно неспешно приближалось к нам, дабы выйти из него в реку, и вспоминала все те разговоры, что слышала об этом знаменитом канале дома, в России, будучи ещё совсем маленькой девочкой. Во время чаепития, когда в огромном камине потрескивали сосновые поленья, плотные красные шторы были задёрнуты, а толстый, блестящий старинный самовар деловито пел свою уютную песню, между Генералом, Маззи, Профессором, Наной и Шелли[13 - От переводчика: Для тех, кто не читал цикл романов "Миры Эры": Генералом в семье Скарятиных называли отца Ирины, Владимира Владимировича Скарятина; Маззи – так Ирина с самого раннего детства называла свою мать, Марию Михайловну, урождённую княжну Лобанову-Ростовскую; Профессором в семье Скарятиных называли семейного учителя, Николая Алексеевича Максимо?вича; Наной в семье Скарятиных называли английскую няню Ирины, мисс Дженнингс; Шелли в семье Скарятиных называли немецкую гувернантку Ирины, фройляйн Шелл.] начинались бесконечные диспуты о политике и текущих событиях. И снова и снова они обсуждали достоинства и важность Кильского канала и Гельголанда как стратегических центров.

"Именно из Гельголанда кайзер бросит всю свою военно-морскую мощь против Англии", – восклицал Генерал.

"Нет, он спрячет флот в Киле, там тот более защищён", – высказывал своё мнение Профессор.

"Но наш кайзер не хочет никакой войны", – такова была стандартная позиция Шелли.

"Не будьте смешной! Вы что, с другой планеты? Очевидно, что, как только канал будет достроен, он тут же объявит войну Англии, помяните наше слово. Желаете поспорить?" – обрушивались они на неё вдвоём.

"Я слышала, что один из наших адмиралов умолял короля Эдуарда объявить войну до того, как будет достроен немецкий канал", – в своей обычной манере тихо бормотала Нана.

"Ну, и где вы это услышали, Нануля? Я не читал ничего подобного ни в одной газете".

"Не всё есть в газетах. Я слышала об этом, когда была в Англии прошлым летом".

"Ага, Коварный Альбион" (так Генерал называл Нану, когда хотел её разозлить), "так вы знаете то, чего не знает никто другой? Вы работаете на секретную службу – шпионка. Я всегда это подозревал".

К его удовольствию, Нана неизменно выходила из себя, разражаясь возмущённой тирадой, которая всегда начиналась словами: "Так вот благодарность за то, что я вырастила ваших четырёх тупых детей?"

"Нана!" – кричали тупые дети в знак протеста, тогда как Генерал ревел: "Что она там бормочет? Я не понимаю ни слова из того, что она говорит".

"Володя, пожалуйста, не дразните её", – умоляла Маззи, а потом пыталась успокоить Нану, объясняя: "Мой муж просто шутит, дорогая, не обращайте на него внимания".

Тем временем Шелли, сидевшая ранее с плотно сжатыми губами, упрямо повторяла, что кайзер превыше всего хочет мира и никогда, ни за что на свете не объявит войну первым.

После таких бесед Нана и Шелли в течение долгих часов избегали друг друга, совершенно не общаясь до тех пор, пока их снова не объединял некий общий интерес к одному из тупых детей, выветривая всякие мысли о кайзере, короле и Киле.

Пока я обо всём этом думала, наблюдая, как огни канала уменьшались и исчезали вдали, совсем как те воспоминания из моего детства, подбежал матрос с запиской от старшего механика, в которой говорилось, что по радио наконец-то снова передают интересные новости. Мы примчались как раз вовремя, чтоб услышать, как министр пропаганды Геббельс[14 - От переводчика: Йозеф Геббельс (1897 – 1945) – немецкий политик и пропагандист, один из ближайших сподвижников и верных последователей Гитлера. 30 апреля 1945-го года после самоубийства Гитлера и в соответствии с его политическим завещанием Геббельс сменил его на посту рейхсканцлера Германии. Пробыв в должности один день, он совершил самоубийство вместе со своей женой Магдой, которая перед этим отравила их шестерых детей.] объяснял в адресованном всему миру радиопослании ту роль, которую сыграло гитлеровское правительство в убийстве Шлейхера, а также меры, которые оно было вынуждено принять для подавления заговора командиров "коричневорубашечников":

"Гитлер находился в Годесберге на Рейне, слушая вдохновляющие звуки песни Хорста Весселя[15 - От переводчика: Хорст Вессель (1907 – 1930) – нацистский активист, штурмфюрер СА, поэт, автор текста песни, начинавшейся словами "Знамя ввысь" и ставшей позднее гимном Национал-социалистической немецкой рабочей партии. Он умер от заражения крови после ранения в голову во время нападения на него активистов Коммунистической партии Германии. Гибель Весселя была политизирована управлением пропаганды Геббельса и впоследствии активно использовалась в нацистской агитации.], когда из Мюнхена внезапно пришло печальное известие о государственной измене … Фюрер должен был действовать быстро, нельзя было терять ни минуты, он не мог ждать до утра … Он вылетел в Мюнхен. Там он встретился лицом к лицу с предателями и числа 'штурмовиков' и, бросив им обвинение в лицо, сорвал нашивки с их мундиров … Гитлер в сопровождении лишь небольшой группы верных людей лично арестовал Рёма … Добросердечие уступило место суровости.

Силы, которые были в сговоре с предателями, должны понимать, что наступают серьёзные времена и тот, кто сознательно восстанет против Фюрера, ответит за это головой".

"Звучит как в 'Алисе в Стране чудес': 'Отрубите ему голову'", – воскликнул весёлый судовой врач, когда кровожадная трансляция завершилась и мы поднялись на палубу.

Было уже слишком поздно ложиться спать, так как наш корабль должен был причалить в Гамбурге на рассвете и мы хотели это увидеть. Пока я, сидя в своём укромном уголке, разглядывала местность, ко мне вновь вернулись мысли о России, поскольку всё вокруг было так похоже на Волгу: широкая спокойная река, мерцающие на берегу огоньки, многочисленные корабли и буксиры, мягкий утренний ветерок, пахнущий лугами и смолой, и наше собственное мягкое движение, странно неестественное после бесконечной мелкой зыби или качки на море. Однако на этом сходство заканчивалось, потому что вместо старых добрых русских возгласов и криков, которые неизменно сопровождали серьёзное дело швартовки, здесь всё делалось тихо. Немецкий лоцман ни единожды не повысил голоса, отдавая свои команды буксирам со стороны носа и кормы и ведя огромный лайнер через необыкновенную гавань с её сетью каналов и пирсов, заполненных судами со всего мира. Затем он мастерски, "как на монетке в десять центов", развернул его на 180? и причалил на отведённое ему место сразу за его собратом под названием "Манхэттен", сделав это столь же легко, как если бы парковал автомобиль.

На пирсе лежали тысячи старых автомобильных радиаторов американского производства – некоторые из них были дырявыми, словно пробитыми пулями, другие же искорёжены до неузнаваемости, – и всё это было свалено в огромные кучи, из-за чего пирс походил на свалку металлолома.

"Знаете, для чего они там?" – спросил строгий пожилой джентльмен, который мне сразу очень понравился.

"Нет. Для чего?"

"Помните Норфолк? Там были такие же штабеля на причале, готовые к отправке в Германию".

"Но что они с ними делают?"

"Переплавляют их на снаряды. Возможно, когда-нибудь те используют против нас, кто знает. Просто ещё одна из ужасных насмешек судьбы. Мир – забавное место".

"Не будь таким циничным, дорогой, – укоризненно сказала его жена. – Я уверена, что ты ошибаешься и эти бесполезные старые железяки будут переплавлены для изготовления предметов искусства: ваз, статуй …"

"О, да, обручей для пивных бочек и намордников для такс, – язвительно перебил пожилой джентльмен. – Хотел бы я, чтоб ты была права, но, к сожалению, это не так".