Альбигойский Крест. На Тулузу!

– Так ведь, ваша милость, мы неграмотные, прикажите нам двух монахов, что ли, выдать… – развел руками палач. – Пусть они, Божьи слуги, и записывают всю галиматью, что будут орать наши соколики…

Он нежно погладил пленников по головам. Один из катаров задрожал всем телом и обмяк, потеряв сознание от ужаса, которому его в скором времени подвергнут. Второй же пленник, коренастый и волевой, судя по чертам его лица и большому подбородку, что-то промычал сквозь кляп, окидывая уничтожающим взглядом своих мучителей.

Сенешаль что-то шепнул одному из оруженосцев, который тут же убежал и вскорости возвратился с двумя монахами, нашими старыми знакомыми. Они подошли и смиренно поклонились сенешалю.

– Святые отцы, – Ги де Леви нервно барабанил пальцами по рукояти кинжала, висевшего у него на поясе, – проведите-ка запись допроса, коему сейчас наш Жан-палач подвергнет этих двух славных голубков.

Монахи молча поклонились и, когда они проходили мимо сенешаля, тот успел тихо шепнуть одному из них:

– Все вопросы о главе шпионов…

– Понятное дело… – ответил один из монахов и успел шепнуть в ответ, – можете вскользь сказать ей, что сегодня прибывают ее старые слуги, что, мол, нашли их с большим трудом, желая порадовать ее и скрасить несчастной одиночество…

– Клянусь спасением души, я так и сделаю… – ответил с еле заметной улыбкой сенешаль.

Пленных утащили в подвал башни, где Жан-палач соорудил свою комнату пыток, монахи, понуро опустив головы, проследовали за ними, спустились по ступенькам к основанию башни и закрыли за собой низенькую и массивную дверь, окованную железом.

Сенешаль увидел своего сына, который о чем-то переговаривался с агентами, взявшими в плен двух катарских шпионов. Он направился к ним.

– Это же надо, – рассказывал Жан, – они чувствуют себя в Каркассоне, как у себя дома! Спокойно так расхаживают…

– Поздравляю, сеньоры, отличный улов! – Сенешаль громко приветствовал агентов. – Клянусь Спасителем, вы просто молодцы!..

Они поклонились Ги де Леви. Он жестом приказал своему сыну пойти за ним.

– Тебе, мой дорогой, я поручаю самый ответственный участок нашей операции…

– Слушаю вас, отец. – Ги-младший открыто посмотрел в глаза отцу. – Приказывайте…

– Найди Флоранс и, как бы случайно обмолвись, что сегодня или завтра должна приехать одна старая монахиня, которая воспитывала ее в детстве. Можешь добавить, что сенешаль решил сгладить ее одиночество, разыскав близкого ей человека…

– Это правда, отец? – Удивился молодой рыцарь.

– Что именно?..

– Ну, что приедет монахиня…

Сенешаль огляделся по сторонам, положил руку ему на плечо и произнес:

– Это правда. Как и то что, она, судя по всему, и есть тот самый главарь шпионов…

Ги-младший стоял, потрясенный услышанными словами и хлопал глазами, не находя слов. Отец прижал его к себе, прошептав на ухо:

– Судьба еще не раз преподнесет такой, вот, сюрприз. И поверь мне, Ги, дай Бог, чтобы эти сюрпризы были менее жуткими, чем сегодняшний…

– Я все исполню, отец…– глухим голосом ответил молодой французский рыцарь.

– Ступай с Богом… – сенешаль перекрестил его. – Только, прошу тебя, будь осторожен.

– С ней? – Удивился сын. – Её то, чего бояться. Она ведь девушка…

– Порой, сын, женщин надо бояться куда больше, чем мужчин… – грустно ответил отец. – Кстати, а где она сейчас? Что-то я ее не видел и не слышал с утра…

– Найдем, куда она денется… – ответил Ги-младший. – Я пойду, пожалуй,…

Сенешаль молча кивнул ему, повернулся и пошел к башне, где, судя по громким воплям, Жан-палач уже приступил к допросу пленных катаров. Он распахнул низенькую дверь и заглянул в комнату пыток. Жан приготовился обстоятельно. Камин жарко пылал, озаряя маленькую круглую комнату каким-то особенным, зловещим кроваво-красным отблеском. Пленные лежали на козлах грудью вверх, их руки и ноги были крепко привязаны к крестовинам досок, делая любое движение болезненным. Жан держал в реках раскаленные прутья, которыми по очереди прикасался к телам пленников, подвергая их жутким пыткам болью.

– Ваша милость! – Жан увидел сенешаля, поклонился и отложил прутья на каминную решетку. Кончики стальных прутьев стали накаляться, разгораясь ослепительным золотисто-красным цветом раскаленного металла. – Заговорили, горемыки наши…

Сенешаль кивком головы приказал одному монаху выйти из комнаты пыток на свежий воздух. Запах горелой плоти сильно ударял по носу сенешаля, вызывая у него приступы рвоты.

Монах проворно схватил лист пергамента и выбежал вслед за сенешалем из комнаты.

– Что-нибудь интересное? Или так, бред… – спросил его сенешаль.

– Есть и интересное, сеньор де Леви. – Ответил монах. – Катары приготовили засаду для нашего отряда, ушедшего в Фанжо на подкрепление…

– Где и когда? – Воскликнул сенешаль. – Он сказал?..

– Сказал… – монах опустил голову. – Но, боюсь, что мы не сможем им уже помочь…

– Не может быть… – глухо простонал Ги де Леви. – Я прикажу тотчас отправить всю легкую конницу за ними вдогонку!..

– Ваша воля, сеньор сенешаль, – монах поднял на него свое грустное и бледное лицо, – только, боюсь, что они смогут их лишь похоронить по-христиански…

Ги де Леви схватил его за плечи и начал трясти:

– С чего ты это взял? С чего?..

– Ваша милость, катары собрали более трех сотен человек, оголив свои замки и гарнизоны южнее Каркассона!

Сенешаль оттолкнул его от себя и побежал к конюшням, выкрикивая на ходу:

– Сбор! Тревога! Всей кавалерии собраться во дворе! Тревога!!..

Монах украдкой вытер слезу, в его суровом сердце воина всегда было и оставалось место уважению храбрости воинов и искренности человеческих порывов. То, что сейчас делал сенешаль, и было настоящим человеческим порывом, надеждой к спасению своих товарищей, попавших в беду. И хотя, монах прекрасно понимал, что всадники не успеют и не смогут помочь своим товарищам, желание сенешаля было благородным, чистым и искренним. Он спешил отправить своих людей хотя бы для того, чтобы успеть по-человечески и христиански похоронить тела героев, павших в неравном бою, успеть предать их земле, пока ненасытные черви и наглое воронье не начали свое омерзительное пиршество.

Рыцари, оруженосцы и конюхи выбегали из казарм и начинали троить во внутреннем дворе цитадели, на ходу завязывая ремешки на гамбезонах и одежде. Одними из первых выбежали Бушар и Жильбер. Они подошли к сенешалю и, увидев его бледное лицо с дрожащими от волнения губами, поняли, что случилось что-то ужасное и непоправимое.

Они не сказали ни слова сенешалю, а кинулись подгонять воинов, громко раздавая команды на построение:

– Живее! Ротозеи! Живее, так и Пасху проспите! Становись! Строй равняйте!!!

Ги де Леви вышел на середину строя и высоко поднял руку, приказывая всем воинам умолкнуть и слушать его. Наступило гнетущее молчание, которое прорезал голос сенешаля:

– Сеньоры! Случилась беда! Наш отряд, отправленный в аббатство Фанжо, должен попасть в засаду! Рыцарям остаться, а всем оруженосцам и конюхам в гамбезонах, но без кольчуг, спешно выехать к ним на выручку! Лошадей не жалеть, но и не рвать! Идти средним темпом! Каждому взять с собой по одной запасной лошади! Арбалеты взять всем! С Богом, мои воины! Спешите, время не ждет!!..

Воины спешно кинулись в конюшни готовить лошадей, даже рыцари в эту минуту стали помогать своим оруженосцам и конюхам, время играло против крестоносцев, а медлить было нельзя.