Синдром самозванца
– А давай. С меня еда, с тебя – рассказ, – сказала Поля.
Мою квартиру она оценила. Сказала, что без Жанны я пустился во все тяжкие и стал барином с тягой к неуютным просторам. Мы расположились в кухне, куда я притащил ноутбук и блокнот с записями. Проговорить оказалось очень полезно. Я составил описание каждого из убийств, привел доказательства следствия и указал, что именно они пропустили. Вышло немного, четыре страницы. Далее следовал, собственно, профиль преступника.
– Вообще в моем договоре с профсоюзом нет задачи составить профиль преступника по этому делу, – сказал я, – есть задача откатить обвинение, доказать, что Павел Отлучный невиновен. И, собственно, это доказано. У него было алиби и не было мотива.
– Ну, вот тут я не очень с тобой соглашусь, – сказала Поля. – Ты считаешь, что раз у него были отношения с Людмилой, то другие женщины не могли его обидеть? Основа обвинения, если я тебя правильно поняла, состоит в том, что у Отлучного на любовном фронте большие проблемы, потому что эти конкретные женщины не увидели в нем того, кем он себя считает. Альфа-самцом, желанным для всех женщин планеты. Или что-то в этом духе. Верно?
Полина сделала большой глоток белого вина, кубики льда в бокале мягко брякнули.
– В целом верно, – ответил я. – Следствие упирает на то, что у Отлучного получалось со всеми, кроме этих трех девушек. Это так представлено, однако не доказано. Никаких других женщин в качестве свидетелей не привлекали. И выходит, что он вроде как обращался ко многим, и те соглашались. Но почему тогда у него ни в машине, ни дома не было их нижнего белья? Следствие на этот счет молчит, как будто такая дыра не стоит внимания. С другой стороны, они описывают только три случая, и все три – отказы, тогда с трусиками все ясно, но непонятно: зачем они намекают на его сексоголизм? В деле вроде формально дыр нет, но если присмотреться, то вязка крупная – палец просунешь.
Нам привезли две большие пиццы. Одна была с ветчиной и грибами, а другая – вегетарианская. Обе жирные и потрясающе вкусные. Пока Полина вот уже минут двадцать по крохотному кусочку откусывала от слайса овощной пиццы, я уминал третий кусок своей.
– А твоя теория состоит в том, что любовно-отказные мотивы у Отлучного отсутствуют, поскольку у него было кем заняться, помимо жены. Но почему ты считаешь, что это удовлетворяло все его потребности? Допустим, есть потребность в жизненном партнере. Для этого есть жена. Вторая потребность – регулярный секс на стороне. Для этого у него Людмила. А если была и третья, например? Анонимный секс, экстремальный, с какими-то особенностями или извращениями? Или фетиш – бортпроводница, и все тут?
– Вполне возможно, – сказал я, – но это ведь доказать надо. Мы опираемся на приговор, а он – на результаты предварительного расследования. Вместе они говорят, что было вот так, доказывают это, и суд выносит приговор. Но все было иначе, один элемент из состава преступления выпал, значит, нет и всего состава, они же живут только в связке.
Полина добавила вина в бокалы. Она закончила свой кусок пиццы, оставив бортик практически нетронутым. Я виновато на нее поглядел и стащил еще один слайс.
– Ты сам-то как думаешь? Если принять во внимание, что у убийцы-организатора был исполнитель, то мог ли им быть Отлучный?
– Видишь ли, тут я запутался и распутаться не могу, – ответил я. – Есть противоречие. Миссию творит человек, зараженный идеей. Ему важен не процесс, а результат. Он зациклен на том, что эти конкретные девушки не должны жить. Миссионер не пользуется исполнителями, он делает все сам. И тогда это не может быть доктор, поскольку у него алиби. Или может?
– Ну, вот тут я тебе окажусь полезна, – сказала Полина и улыбнулась. Она уже была достаточно пьяна, чтобы выглядеть мило и беззащитно. – Люди не бывают на сто процентов статичными. В них есть разное и в разных пропорциях. Есть превалирующие стороны, и они проявляются. А есть малозаметные, но в критических ситуациях они могут помочь, если человек о них знает и использует.
– Ты права, – не мог не признать я. – Я это имею в виду, но что-то существенное упускаю… Что-то очевидное не вижу, но не могу понять что.
Я расчертил на новом листе таблицу для составления профиля преступника.
Субъект: мужчина
Возраст: 25–35 лет
Семейное положение: женат, есть дети
– Откуда ты знаешь, что у него могут быть дети и что он женат? – спросила Поля.
– Подконтрольная свобода, – коротко объяснил я, – все убийства совершены не в его присутствии, но при этом он точно знает, что все пойдет по плану. Так поступают родители, дети которых уверены, что они делают что хотят. А на самом деле идут строго по выложенной родителями дороге. Сюда вписывается как исполнение чужими руками, так и собственными.
– Ох как! Логично.
Поля отпила еще немного вина и, прищурившись, сказала:
– Я вот о чем подумала: так делают не только родители, старшие братья тоже так делают. В многодетных семьях родителей заменяют старшие. Братья или сестры – у кого кто имеется.
– А ведь правда!
Семейное положение: женат, есть дети и/или вырос в многодетной семье и был (старшим?) ребенком, выполнял функции родителя
– Да, – сказала Поля, глядя в мой экран. От нее пахло легким цитрусовым парфюмом. – Мы сейчас с тобой под вином составим портрет, замучаются искать.
Я усмехнулся и сверился со своим блокнотом.
Карьера: с властными полномочиями: пилот; врач во ВЛЭК, руководитель
Достаток: высокий, причем давно
– А это откуда? – спросила Поля.
– Чтобы подготовиться к преступлению, сделать его изящным и осуществить план без заусенцев, надо много чего приобрести и продумать. Тот же цианид. Те же номера в отелях. На это требуются средства. Если у человека нет уверенности в высоких доходах, он попробует сделать все подешевле – не станет заморачиваться с дистанцированием себя от места преступления на расстояние восьмичасового перелета. А человек, который недавно стал обеспеченным, сначала будет копить, потом тратить на брендовые статусные вещи и только годы спустя, когда привыкнет жить на высоких оборотах, сможет планировать свои расходы и делать покупки заранее, – ответил я. – Чтобы вложиться во что-то, человек должен быть уверен, что получит достаточно денег в будущем, причем весьма недалеком. А для этого надо иметь работу, которая дает власть. И при этом быть уверенным, что тебя завтра не заменят другим.
– Вот тут эта русская аферистка из США с тобой бы поспорила, – ответила Поля. – У нее вообще никаких денег не было, всем врала, что она немецкая баронесса, или графиня, или кто она там?.. Вкладывалась она капитально в свои иллюзии!
– Ты про Анну Делви? Так она на высоких оборотах и жила. У нее всегда были вокруг тугие кошельки, оставалось только тряхнуть. Ее денежный вопрос не тревожил, она всегда знала, что найдет любые деньги.
– Тоже верно, – согласилась Поля. – А руководитель как же? Это откуда взялось?
– Ты правильно сказала, что у этого человека должен быть опыт управления в прошлом. Ну а что, если не в прошлом? Что, если сейчас? Тогда он мастерски манипулирует людьми, умеет это делать, иначе не поручил бы жертвам самим совершить преступление, не доверился бы им.
– Логично, – ответила Полина. – А есть кто-то на примете?
– Пока нет.
Физиологические особенности: приятная внешность, слабое тело
Личностные особенности: высокая стрессоустойчивость, наблюдателен, умен, образован, щепетилен, вероятно, испытывает отвращение к мертвому телу, избегает вида крови, брезглив
– Ого, а почему ты считаешь, что он боится крови? – спросила Поля. – Из-за того, что он выбрал яд?
– Все три убийства показательные, – ответил я, – исполнены так, чтобы точно указать на принадлежность жертв к авиации. При этом одно из убийств – то, которое в воздухе, – очень рискованное. Два остальных более-менее спокойные, там можно было вообще другие средства применить. Нож, огнестрел, удавка. Но так получится неэстетично, можно запачкаться. А ему это противно. Он вообще дистанцируется от трупа. И от всяких там выделений типа крови, слюны, испражнений. Если орудовать ножом или удавкой, то высок риск столкнуться с этими жидкостями. Отпрыгнуть и сказать «фу» не получится, надо ведь довести дело до конца. А с таблеткой цианида таких сложностей нет, от убийцы никаких действий не требуется, и пачкаться не надо.
– Ага, но при этом выше ты написал, что это может быть врач. Разве врачи не спокойно относятся к виду крови и прочим телесным жидкостям?
– Брезгливость для врача – штатная история. Я имею в виду, что этот человек не стремится приблизиться к этим жидкостям. Избегать – не равно бояться.
– А про слабое тело почему ты пишешь?
– Если убийца еще и брезглив, то другой способ убийства, кроме отравления, ему найти сложно. Если душить, то надо иметь сильные руки и развитую мускулатуру. Человека задушить – это не цыпленку шею свернуть. Знаешь, какая сила у мышц? Когда человек выбирает способ убийства, он выбирает его исходя из своих возможностей. И при этом, скорее всего, будет использовать более привычный для себя инструментарий. Если руки сильные, будет душить. Если хорошие навыки в стрельбе – будет стрелять. Если хирург, то скальпелем подцепит яремную вену. И это показательно.
– То же самое с ножом, понятно. А стрелять-то? Отошел на два метра и – бах. Никакой силы не надо. Или бицепсы пальца должны быть накачаны?
Полина засмеялась.
– А ты стреляла когда-нибудь? – спросил я. – Промахнуться с двух метров – как два пальца обоссать. Тренировка нужна. А любая тренировка – это выносливость. И, кроме того, если человек тяжелее ручки в руках ничего не держал, то отдачей от выстрела и плечо вывихнуть может, и пальцы травмировать, и кожу порохом обжечь.
– Но пилоты-то штурвал тянут на себя, – сказала Поля. – Они вроде бы физически сильные парни.
– И девчонки, – сказал я. – Женщины-пилоты в природе существуют! Штурвал с гидравликой, как руль у машины. Ты думаешь, пилот тянет его на себя с сопротивлением? Вообще нет. Там даже рукоятка есть специальная на случай, если пилоту сложно тянуть. Крутишь ее, и напряжение снимается.
Modus operandi: бесконтактный способ убийства – отравление бортпроводниц быстродействующим ядом в летальной дозировке
Почерк: хз
– Я тут не поняла, – сказала Поля. – Что такое этот модус?
– Образ действия, – ответил я. – То, как преступление совершается.
– Разве это не почерк? Почему ты пишешь, что он не установлен?
– Modus operandi я могу установить на месте преступления. Что и как делал преступник. А почерк я узнаю только тогда, когда пойму, зачем он это делал. Что именно решает его проблему или доставляет удовольствие – в процессе убийства или в последующих событиях. Например, по мотивам алчности убийство может быть совершено вообще любым способом, а почерк покажет на будущих жертв – людей, у которых можно отнять необходимую сумму денег и которые находятся в удобном для преступника положении: одинокие, невменяемые, распутные, алкоголики… Почерк – вещь конкретная! С его помощью преступник решает свою проблему.
– А тот факт, что это бортпроводницы, – не есть почерк?
– Не знаю, – ответил я. – С первого взгляда – да, это может быть его почерком. Но я вполне допускаю, что, если случатся новые жертвы, это могут быть и не бортпроводницы. И даже не из авиасферы. Дело может быть в чем-то другом…
– Это, собственно, весь портрет?
– Нет конечно, – рассмеялся я и допил вино. Полина взяла бутылку в руки и хотела мне долить, но я накрыл бокал ладонью. – Нет, этому столику не наливать, баста, карапузики. Я не закончил, там еще полно разделов, а у меня уже голова хмельная…
– Ну, тогда я мешать тебе не буду. Вызываю такси.
– Куда ты на ночь глядя? Оставайся. Квартира огромная, сама же сказала.
Рано утром я выскользнул из кровати и заперся в ванной комнате. Достал из шкафчика коробку из-под обуви и открыл ее. Руки немного дрожали. Я проснулся примерно полчаса назад и не шевелясь лежал, слушая мерное дыхание Полины.
Я понял, что я упускаю.
В коробке лежали сухие лепестки и маленький мячик для пинг-понга.
Когда я впервые обнаружил у себя на кровати эти лепестки, я совершенно не придал этому значения. Ну, какая-то труха. Потом вещи стали появляться там, куда я их точно положить не мог. Потом книги в шкафу отвернулись к стенке. В блокноте кто-то нарисовал лилию. Если присмотреться к сухим ошметочкам, то можно увидеть черные прожилки на серой, истлевшей цветковой плоти. Это засохшие лепестки лилии. И этот мячик у меня на рабочем столе. Я не играю в пинг-понг.
Я складывал загадочные предметы в коробку, чтобы попозже разобраться с ними. Откуда все это? Где я это взял, зачем принес домой и почему не помню, как это делал? Это ведь я подошел к шкафу, развернул книги корешками к стене. Я нарисовал лилию в блокноте. Зачем я все это делал? И когда?
Я взял в руки мяч и поднес к глазам. Руки потрясывались. Может, от похмелья, а может, от страха? Первые симптомы Жанны тоже сопровождались появлением артефактов. Она забывала ключи. Не помнила свои записи в ежедневнике. Откуда-то появлялись предметы гардероба, которые ей не принадлежали. Случались провалы в памяти. И если забывчивость и рассеянность смущали только окружающих, то ее саму беспокоили предметы, историю появления или исчезновения которых она не знала.
Неужели я тоже схожу с ума?
Интуиция говорила: нет. Кто-то приходит в мой дом, пытается меня запугать. Раскладывает мои трусы на кровати, оставляет сухие лепестки, рисует в моем блокноте замочную скважину, а если посмотреть на рисунок под другим углом – то больше похоже на вагину. Кто-то играет со мной, подкидывает ключи к разгадке «Дела пилота».
А что, если я делаю это сам? Делаю и забываю?
Я сложил все вещи в коробку и отправил ее на место. Вчера был превосходный вечер, и за ним последовала прекрасная ночь. Но сейчас я чувствовал себя глубоко несчастным. Внутри было черно.
Я принял душ, оделся и вызвал такси. После вчерашних бокалов вина садиться за руль безответственно. Мне нужно было попасть в одно место и кое с кем поговорить, а потом сразу мчаться в офис ПАР.
В конференц-зале царила чистота. Я приехал пораньше, все прибрал, очистил флипчарты, расставил стулья и попросил Александру организовать влажную уборку, потому что столы и подоконники покрылись пылью. Я ведь не разрешал входить в помещение в мое отсутствие, и сюда не впускали даже уборщицу.
К десяти стали подтягиваться люди. Первой пришла Диана, сухо поздоровалась со мной, села, открыла планшет и стала копаться в телеграме. На ней был изумрудный кардиган поверх кремовой водолазки, а на шее – какое-то массивное украшение, которое хотелось детальнее разглядеть, потому что там висело и блестело очень много всего: пирамидки, перышки, кольца, кресты, серебряные и золотые шары и, кажется, даже какой-то домик. В общем, новогодняя гирлянда, но выглядело красиво. И увесисто.
Вторым пришел детектив Андрей, в тех же брюках, пыльных ботинках и сером свитере. Сразу выложил на стол планшет с треснутым экраном и дешевый кнопочный телефон в пластмассовом корпусе, а сумку-почтальонку оставил на коленях.
Третьей в конференц-зал вошла Соня в элегантном ярко-красном платье. Она улыбнулась всем присутствующим, пожелала доброго утра и сказала, что сегодня отличный день, чтобы вытащить Пашу из тюрьмы.
– Кажется, все в сборе, – сказал я, – можем начинать?
– Да, мы все тут, – ответила Диана. – Андрей, вы на связи с адвокатами? Насколько я понимаю, Виктор сейчас предоставит нам зацепки, которые нужно тщательно проработать.
– Моя рекомендация номер один – заменить к черту ваших адвокатов, – сказал я. – Собственно, из-за их халтуры я это дело и взял.
– Что это значит? – не поняла Соня. – У нас прекрасные адвокаты. Это крупная международная компания, которая специализируется на уголовном праве…
– Я бы на вашем месте, Соня, выразился иначе: «У нас халтурят прекрасные адвокаты из крупной международной компании». Они, может быть, и прекрасные, но работу выполнили плохо. Вместо того чтобы обратить внимание суда на не стыкующиеся с обвинительным заключением факты и доказательства, они их убрали из дела. Для чего?
– Как это – убрали?
– Просто убрали, чтобы не выглядеть бледно. Иначе пришлось бы как-то объяснять, почему Туманов утверждает, что они спали под одним одеялом с Отлучным, и тем самым обеспечивает превосходное алиби для последнего. Ваши адвокаты по какой-то причине решили эту ниточку не раскручивать. Видимо, им было лень.
Пока я все это говорил, мои ладони сжимались в кулаки. Что я несу? Зачем я обрушиваюсь на адвокатов? Ну да, сразу было понятно, что прошляпили все на свете, где-то поленились, где-то недосмотрели. Так бывает, и даже чаще, чем можно себе в страшном сне представить. Но разве ж это повод опускаться до оскорблений? Вполне можно было «рекомендовать» заменить команду адвокатов, и на том все. Но нет же, я ворчал и откровенно низко пал. Ради чего?..
– Павел и Роман провели ночь вместе? – спросила Соня. – А зачем же вы в подкасте рассказали про Людмилу?
– Да нет же, – ответил я, – номер действительно был один, но Павел сразу уехал к Людмиле. Роман прикрывал Павла по договоренности и продолжает это делать, потому что от Паши не получал команды прекратить его выгораживать. Отлучный ту ночь провел не в своем отеле. Он был с Людмилой, и алиби у него есть.
– Ничего не понимаю, – ответила Соня. – Какую линию защиты выстраивать нашим адвокатам?
– Я думаю, они сами разберутся, – встряла Диана и посмотрела на меня.
– Диана права, – ответил я. – Мы им все это подсветили: Диана в своем подкасте, я – в своем отчете. Дальше юридико-техническая работа, ничего сложного. Но адвокатов бы я заменил. Решать вам. Перейдем к профилю?
Диана повела бровью.
– Прежде скажите мне, пожалуйста: все это правда? – спросила Соня. – Я просто поверить не могу: в реальном мире действительно может быть так, что человек позволил себя осудить из-за угроз? И что бы он делал дальше, если бы никто не пришел с этими трусами? Сидел бы дальше, пока не помрет?
– Это и правда выглядит как сцена из плохого кино, – согласился я. – Однако чего только в жизни не бывает.
– Действительно, – снова встряла Диана, – в ситуации с Павлом только «трусы» могут казаться странными, ну, вся эта тема с кодовым словом: пока тебе его не скажут, не смей открывать рот и защищаться. Потому что сам по себе самооговор давно известен миру. И за это по российскому закону даже наказывают.
– Не наказывают, – ответил я. – Такой статьи нет. Но ты права, самооговор миру известен давно, и обращаются к нему по гораздо менее уважительным причинам. Из-за денег, например, или чтобы получить кусочек криминальной славы. Есть и обстоятельства, исключающие уголовное наказание. Например, человек признает вину, чтобы остановить насилие – когда из него молотом выдалбливают признание. Если Павел оговорил себя не по причинам, связанным с угрозами жизни его детей, то ему могут предъявить обвинения в укрывательстве или заведомо ложном доносе. Но это уже не предмет нашей с вами дискуссии, с этим пусть разбираются адвокаты.
Соня кивнула. Выглядела она озадаченной.
– Давайте к нашему профилю. Когда я только изучил дело, то сказал вам, что Павел идеально вписывается в профиль преступника. Однако это не так.
Я раздал всем профиль, который составил вчера под вином. Утром я пробежался по тексту, опечаток вроде бы не так уж и много. Соня стала внимательно читать, а Диана сперва сделала снимок.
– Диана, ты собираешься выложить этот документ в свой канал? – спросил я.
– Да, и ничто меня не остановит.
– Не делай этого прямо сейчас, – ответил я. – Подожди до конца встречи.
– А в чем принципиальная разница?
– Диана, не выкладывай сейчас ничего, пожалуйста, – быстро сказала Соня, не отвлекаясь от чтения.
– Хорошо, – ответила Диана и отложила телефон. Мой профиль она тоже отложила.
– Все понятно, – сказала Соня, – Павел сюда действительно не вписывается. Что это значит-то?
– Что и раньше, – ответил я. – Ошибка следствия, преступник не был пойман. Вопрос – почему он остановился?
– Потому что не хотел быть пойманным, – сказал Андрей впервые за все наше совещание. – Видимо, осознал свои действия, испугался. Когда арестовали Павла, вздохнул с облегчением, мол, пронесло. И взял себя в руки. Остановился.
– Может быть, – ответил я. – А может быть, он попал за решетку по какому-то другому поводу. Или заболел. Или умер. Или утратил интерес к преступной деятельности, потому что достиг своей цели. Это маловероятно, кстати. Потому что тут налицо психоз, и даже если ему удалось взять себя в руки и остановиться, то это ненадолго. Рано или поздно он снова возьмется за яд.
– Вы хотите сказать, что едва мы освободим Павла, как снова начнутся убийства? – спросила Соня.
– Не думаю, – ответил я и посмотрел на Диану. – Это совершенно не обязательно. Подкаст уже всему миру сообщил, что Павел невиновен. У преступника развязаны руки. Он может дождаться, когда Павел окажется на свободе, и постарается сделать так, чтобы кровавый след нового убийства привел к Павлу, но не обязательно.
– И все же пока Паша за решеткой – это некая защита, верно? – уточнила Соня.
Мне не понравился взгляд Андрея, которым он посмотрел на Соню. В нем было какое-то злорадство. Между ними был какой-то разговор на эту тему? Или Андрей в принципе недолюбливает свою кормилицу?
– Скорее всего, нет, – сказал я. – Есть ощущение, что в этих трех преступлениях сокрыто существенное обстоятельство, и оно никак не связано ни с Пашей, ни с авиацией, ни с чем-либо иным, известным нам в данный момент. Авиация, бортпроводницы, роман с пилотом. Связи слишком очевидные, они очень ярко детализированы. Слишком подробно, слишком надежно. Так не бывает, нас пытаются водить за нос, чтобы мы отвлеклись на декорации и не увидели скрытую часть айсберга. И при этом убийца сделал свою историю медийной. Зачем? Думаю, затем, чтобы люди смогли разглядеть эту самую часть и таким образом завершить его замысел.
– Или просто убийца работает в авиации, ему тут все знакомо, и он решает свою проблему на своей поляне, – сказала Диана. – Тебя уносит в сторону сложного заговора. А ответ-то может лежать на поверхности. Я больше склоняюсь к версии Андрея. Понял, что натворил, сумел выскользнуть, избежать наказания, порадовался и закодировался. Сейчас мы вытащим Пашу из тюрьмы, убийца решит, что ему снова удастся выйти сухим из воды, и возьмется за старое.
– На месте Паши я бы обвязался камерами и прочими средствами фиксации, спал бы под одним одеялом со всеми членами экипажа и вел бы бесконечный прямой эфир, – сказал я. – Но это очень быстро надоест.
– Можно повесить фитнес-трекер на руку, – предложила Соня, – и записывать на карту свое местоположение круглосуточно.
– Тоже неплохо.
– Или завести ассистента, у пилотов неплохая зарплата, может себе позволить нанять человека-свидетеля на круглосуточной основе, – предложил Андрей.
– Вариант.
Дискуссия полилась в сторону защиты Павла от новой подставы, а у меня на самом деле был один-единственный вопрос, который я еще хотел обсудить. Судя по всему, результат моей работы как профайлера Соню не впечатлил и не особо был ей нужен, потому что поставленную задачу с моей помощью решить удалось и так. Не думаю, что у Сони возникнут ко мне какие-то претензии. Однако одну вещь я должен сделать прежде, чем закрою для себя дверь в эту авиационную страну.
– Коллеги, – прервал я их бурный разговор, – я вам кое-что нарисую, чтобы было нагляднее. И это последнее, что я хочу сказать. После я вас оставлю, и вы сможете говорить хоть до полуночи.
Я нарисовал маркером на флипчарте треугольник, отсек линией вершину.
– Это – айсберг, – сказал я. – Все, что над этой линией, то есть верхушка, – это три совершенных преступления. То, как мы их видим. Весь, так сказать, анамнез, внешнее проявление преступлений. То, что под линией, – это истинные мотивы нашего преступника. Мы не видели их раньше, не видим их и сейчас. Но они все еще там. Эти преступления не раскрыты, не расследованы. И верхушка будет нарастать, потому что фундамент очень богатый, и он никуда и никогда не денется, пока жив преступник и пока у него есть возможность творить свое темное дело. Павел был этой линией, он обозначил границу, куда посторонним вход воспрещен. И пока Павел был вовлечен в это преступление, никто не смог бы проникнуть глубже и изучить преступника. Сейчас это возможно, потому что Павел больше никого не покрывает. Сейчас есть возможность поймать убийцу, он буквально обнажен и стоит перед нами, злой и неприкрытый. Время пошло для него и для нас. Не упустите шанс, вычислите его. Найдите, что на самом деле связывает этих девушек, отбросьте в сторону авиацию, не зацикливайтесь на ней. Дело совсем в другом. Я не знаю в чем, но в другом. Если вы этого не сделаете, то убийства начнутся вновь. И раскрыть их будет почти невозможно, ведь убийце однажды уже удалось надежно спрятаться, значит, он способен повторить этот трюк.