Сценарии, пьесы, сценарии. В трёх книгах. Книга 2

Пригорин. …Присядем…

Пригорин и Нина садятся на скамью.

Пригорин. Надо, чтобы ты знала обо мне всё, абсолютно, только правду… Никак не приходят верные слова… Нина, я хочу начать новую жизнь. «Известный драматург и писатель»… «Известный» – пожалуй, в какой-то мере.. А драматургом и писателем я себя уже давно не считаю. Пьес я больше вообще не пишу. Это занятие вообще – сплошное разочарование. У литераторов средних способностей, вроде меня, лишь немногие пьесы принимаются театрами. Критерии отбора мутны и расплывчаты… Нет, пьес я не пишу. Да и жить на это невозможно. То же и сценарии. Кинорежиссёр – он ведь тоже человек, поставит сценарий, написанный женой, отцом, другом или, на худой конец, напишет его сам – и ничего, хоть и не Бог, об горшки не обожжётся. А я… я не до такой степени свой в киномире, чтобы быть в нём успешным. Единственный фильм за пятнадцать лет… Быть писателем в обычном смысле… писать роман – это и несовременно, и непрактично, и… по-настоящему трудно… Впрочем, пишу… уже лет пять, и конца не видно. И опять-таки, на романах не проживёшь… А писать макулатуру, опускаться до уровня «мастериц»… морально способных настрочить два-три десятка страниц «в смену» – это мне просто омерзительно. И вот этот злополучный соавтор трёх неярких спектаклей, серенького фильма и незаконченного романа сидит, Нина рядом, с тобой… Такой вот драматург и писатель… И однако же, да – «известный»… Писать юмор я начал случайно, я и не думал, что могу. Да по мне и не скажешь, что остроумный и весёлый человек, ведь так? Впрочем, до Иванецкого мне как до Луны… Монологи, скетчи, интермедии… Для кого, Нина, только не писал… Но всё это тоже чёрный и чёрствый хлеб… Зритель тебя не знает, всё исполнителю… И вот оно, моё «счастье» – однажды предложили мне выступить в концерте самому… История типа «солистка заболела»… Вышел – вышел на мёртвых ногах, читал по бумажке, ушёл со сцены в беспамятстве, но под аплодисменты. Всё, говорят, так и держи образ – изображай обаятельного дуролома. И пошло… И вот уже и телевидение и кое-какая известность. Когда выходишь, представляют как писателя… Ужас… И уже работать необязательно. То в одном жюри, то в другом… Плохонько поют – сижу, кривенько пляшут – сижу, песенки угадывают – сижу. И ведь не понимают люди, что знать всю эту попсу – это же просто стыдно! Но я-то ведь понимаю – и всё равно сижу! Нина, я уже на пределе – ведь нельзя же так жить!

Нина. Как называется твой роман?

Пригорин. «Апостериориум».

Нина. «Априори» наоборот? После прожитого?

Пригорин. Умница – именно так.

Нина. Это роман о несчастной любви?

Пригорин. Да.

Нина. Ты обязательно его закончишь, и он будет великолепен! Это будет твоя книга о Понтии Пилате. Ты будешь много работать и закончишь его.

Пригорин. Ты уверена, что я «мастер»?

Нина. Ты им станешь… в тот день, когда закончишь роман. Это должно быть одновременно.

Пригорин. И ты станешь моей Маргаритой.

Нина. Она мне не нравится. Я просто буду с тобой… Ты ведь этого хочешь?

Пригорин. Как ничего другого.

Нина. Мне кажется, я за десять минут повзрослела вдвое.

Пригорин. А Ирина… она меня просто приручила. Как-то само собой мы сошлись, и очень просто, обыденно… Без громких фраз.

Нина. Она может очаровать кого угодно.

Пригорин. Может… Пружина совести моей сжата до предела… Я живу во лжи… по уши. И в профессии, и в жизни… Тоже самое Ирина… Нельзя жить с нелюбимой женщиной и изображать любовь. Она, конечно, шикарная женщина и нравилась мне раньше – на сцене, на экране. Но… Господи, как я устал! Работа – только ради денег, личная жизнь – только ради… непонятно чего. Привык – и живу. И вдруг – ты! Как глоток воды в пустыне, как первый вздох еле вынырнувшего человека!

Нина. Но ты же ничего обо мне не знаешь.

Пригорин. О тебе – почти ничего. Зато я знаю тебя. Знаю всё – с первого взгляда.

Нина. …Трудно будет расстаться?

Пригорин. Да… В смысле… это тяжёлый разговор.

Нина. Как удивительно – оказывается, выбирая между мной и Аркаевой, можно выбрать меня.

Пригорин. Для меня это выбор между родниковой водой и лимонадом.

Нина. Многие выберут лимонад.

Пригорин. Но не я. Я его уже обпился. До тошноты.

Нина. И когда?

Пригорин. Надо поговорить сегодня же.

Нина. Помни, теперь я всегда с тобой. Я уже сделала свой шаг. Ты тоже?

Пригорин. Я? Да… Да, конечно.

Нина. Голова кругом… Неужели это происходит со мной… Всё в один день… Поцелуй меня!

Пригорин охватывает голову Нины руками и целует её в губы.

Пригорин. Нина, я вдвое старше тебя, но чувствую то же самое. Понимаешь, в молодости я был очень стеснительным парнем, можно сказать, рохлей. Да и сейчас… Разве что в последние годы чуть переменился… Что мы всё обо мне! Нина, тебе же нужно учиться – будешь поступать, например, в театральный? В этом году уже не получится, через год?

Нина. Как ты скажешь, я буду тебя слушаться, хорошо?

Пригорин. Но ты же хочешь стать актрисой, так?

Нина. Борис… не нужно сейчас об этом, это сейчас не главное.

Из-за кулис негромко раздаётся музыка и голос Аркаевой.

Аркаева. Боря! (потом ближе и громче) Бори-ис, ты где-е?!

Нина. Мне остаться?

Пригорин (торопливо). Да! То есть, нет. Лучше я один.

Нина. Тогда убегаю.

Нина делает пару шагов в сторону от Аркаевой, возвращается, целует Пригорина в губы и быстро уходит.

Появляется Аркаева – с полотенцем на плече и включённым миниатюрным радиоприёмником в руке, настроенным на радиостанцию «Русский шансон»

Аркаева (Вглядываясь вслед ушедшей Нине). Так… птичка упорхнула. Потянуло на малолеток?

Пригорин. Ира, зачем же в таком тоне.

Аркаева (усаживается рядом с Пригориным, кладёт полотенце и радиоприёмник на лавку рядом с собой). Впрочем, не важно – Боря, пойдём собираться, я всё же решила уехать сегодня.

Пригорин. А я бы ещё остался на недельку. Отдохнул бы, порыбачил.

Аркаева. Интересно, в каком качестве ты останешься – ведь это я тебя привезла.

Пригорин. В качестве гостя Петра Николаевича – надеюсь, он не будет против.