Теракт в Госдуме, или Крещение истиной? Или крещение истиной

Боль людская зарыта делами добра,
И поэзию жизни не ломает нужда.

Там планета любви, как планета друзей,
Под властью сознания Божьих страстей.
Вечность жизни заказана рангом добра,
По нему и дается неземная краса.

Сотвори же такое, Бог, на грешной земле,
Не нужде, а красе пусть поклонятся все.
Нам не нужен, вещизм, идеалы твои.
Сотворением счастья, станьте власти отцы.

Стон нужды и вражды, как слепая напасть
Роком вечным по жизни не может нам стать.
Созиданья любви, под диктатом творцов,
Для свершенья сего, давно ждём мудрецов.

В этих пламенных мыслях меркнут зла фонари.
Счастья большего в жизни мне нигде не найти.
В виртуальной реальности сбылись наши мечты.
Сотвори же, нам Бог, эту жизнь красоты.
* * *

Ввиду слегка смугловатой кожи лица нельзя было с уверенностью сказать, какой она национальности. Она, закончив петь, вежливо поздоровалась и, добродушно улыбнувшись, обратилась к охране:

– Мне необходимо передать материалы на имя председателя Селезнева.

– Это сюда, – ответил сидевший за столом охранник в форме милиционера и поинтересовался. – Что отправляете?

Женщина вздохнула и, немного промедлив, с усмешкой ответила:

– Большой презент Думской упряжке из могильной мастерской племени «отрыли». Здесь косая сотня кованых прозрением страниц, как подковы на удачу. Пусть не скользит она по крутой дороге прогресса. Сейчас они нечего не делают, только с демократией спят и думают, что это предел человеческой мечты. Разумеется, я шучу.

– Красноречиво. Мать его как. Любите красиво говорить?

– Мысль, если она не бессмыслица, всегда прекрасна тем, что является энергией для раздумий как добра.

– Хотите, наверное, чтобы от ваших великих мыслей вся Дума онемела? – в тон её манеры разговора ответил охранник.

– Наша Дума, как «законошвейная» мастерская, старается всех в законы одеть, а гляди-ка, народ-то голый. Из-за отсутствия царя в голове имеет только уши и длинный язык. Слышит – и то только заграницу. От родной мысли и гласа немеет как черт от ладана. Не пришлось бы, как Ваньку чеховского в ученье, энтой мордой, как селедкой, в харю тыкать, для вразумления.

Она показала на свои бумаги и продолжала:

– Давно я «тутич» не была – со времен бытности Совета Союза. Кое-что, кажется, изменилось, но говорят: когда в доме терпимости товарок меняют, порядки остаются прежними, только цены меняются.

– Сейчас вся страна, как большой дом терпимости, все думают, что демократический бардак – это временно, и его можно от терпеть, а законы терпеть сам Бог велел. – По-прежнему выдерживая навязанный полушутливый тон беседы, продолжал развивать тему охранник. Внимательно рассматривая посетительницу, он обратил внимание на не тонкие, в перстнях, пальцы. Широкая, неженской кости ладонь говорила о большой воле.

– Вы кто по национальности и профессии?

– Свободный советский безработный, бард философии или еще кто, сама не знаю. Без определенного места жительства и рода занятий – призрак мечты. Мой адрес, дом и Родина – пропитый изменниками Советский Союз. Его, можно сказать, рассосали удельными быками на княжества. А я все пытаюсь его найти и вернуть, и все свое ношу с собой и в себе. Веду боевые молодежные группы и пишу музыку к своим стихам. Обучаю искусству борьбы и не только. Владею магией. А что касается национальности – то это не цвет кожи, которая вас смутила. Культура, с которой живешь и которую развиваешь, и есть национальность.

– Оригинально. Вам нечего терять?

– Терять?! – Она задумалась. – Родины уже нет. Жизнь? Знать бы за что… За рукотворный рай на земле? За любовь, за Бога? Не знаю. Даже если найду спрос на свою душу, готова положить её в жертву. В этом счастье и смысл моей жизни. Однажды я это уже пыталась сделать. Четыре пули, вынутые из моего тела, после печально известных событий у Белого дома, жертвенного приношения не остановили. Души моих друзей, мозги которых кумулятивными снарядами были размазаны по стенам того рокового вместилища, кричат: Не забывай и за нас покарай!

Размазанные мозги турки отскоблили, кровь замазали с присущим им импортным безразличием, но что сделать с памятью? – Гостья положила в папку газету, по-видимому, с её публикацией, и небольшого объема напечатанный материал. – Мне нужен регистрационный номер.

– Это вы узнаете по телефону. Вон там, на стене, прочитаете.

Женщина направилась к табличке на стене. Проходя через арку металлоискателя, вызвала его резкий звонок.

– Что у вас в кармане, оружие?

– Да, пистолет.

– Выложите на стол.

Дама вынула пистолет и положила, как велели. Пока она записывала номер телефона, охранник с любопытством разглядывал непонятную модель оружия.

– Теперь покажите разрешение на ношение оружия.

Она усмехнулась. Подошла к пистолету и, подняв его, выстрелила вверх. Выстрел был холостым.

– Вот видите – это «воздушка». Разрешения не требует.

– Но у вас, судя по оставшемуся звону, в металлоискателе наверно есть еще и боевой.

– Есть, конечно, но не с собой. А звон этот с болью и не то, что вы думаете – это свинец под сердцем. Наш болезненно разложившийся мир, к сожалению, не эта арка; на такую боль внимания не обращает. Он стал служить только насилию и капиталу, и я, как его порождение, вынуждена стремиться иметь и то, и другое, хотя ценю и проповедую любовь и только перед её красотой преклоняюсь. Я по натуре и гороскопу огонь и всегда горю чувствами, когда очарование, как ветер, врывается в меня.

– Наши народные представители – народ сдержанный: ни такой жгучей страстью, да и болезнью безразличия, похоже, не страдают.

– Я очень сомневаюсь. Мне кажется, у них, если не профессиональная анемия, то глухота дремучая, особенно на зов к разумному и прекрасному, если он не из-за бугра. Обидно, печально, но это уже проверенный факт. Скорее всего, и на отправляемый сейчас материал они не скажут ни «тпру», ни «ну». Даже если большую часть их, за преступное пренебрежение к предложениям и чаяниям людей из народа, взять в заложники, а оставшихся под угрозой смерти заложников заставить обсудить все предложенное, первые только возрадуются, и будут ждать исполнения ультиматума. Они, по-моему, и сами готовы друг другу глотки перегрызть от несовместимого мусора разных понятий.

– Похоже, вы предлагаете, что- то «душедробительное», если не «мерзопакостное». Что, если не секрет?

– И вовсе нет, не «мерзопакостное» и не только предлагаю. Я пока прошу конкретного участия в разработке и учреждении «Империи Любви», как справедливого общества высших духовных ценностей, где культ права должен низвергнуть экономику меркантилизма. Только через право общество может выразить свою любовь к человеку. Именно в лице своих избранников оно со всеми основаниями имеет право на учреждение и нового общественного устройства, и коронацию его преемственной, контрольно-конституционной власти в лице исторической династии.

– То есть Царя? – Спросил охранник.

– Да, как историческую честь и совесть страны. Для этого необходим конституционный исторический контроль династий чтобы они контролировали всех выборных временщиков от обезличенной демократии. Однако к утверждению такой воли «думцы» пока не готовы, так как таковой сами не обладают и роли этой пока не осознают. Не понимают они и то, что должны честно, а не с обманом, служить душе и совести народа, жить с его советом и творить ему во благо. Для этого должны иметь не только влияние на исполнительную власть, но и иметь контроль и механизм влияния народа на себя. Естественно добиваться любви людской, чтобы быть всегда в чести родовой и убояться проклятия, как кары небесной, иначе душой народа не стать. Есть такое понятие – ум сердца – божественный дар, без него и голова не нужна.

Кто из сегодняшних владык не обманул? Капиталистический «рай» вернул, а народ-то против этого был. Этот великий обман еще аукнется потомкам тех, кто его сотворил. Поверьте, я бы не хотела, чтобы прекрасное будущее на земле утверждалось насильственным образом или обманом.

Высказавшись, она мило улыбнулась и стала удаляться.

– Можно вас проводить? – подойдя к ней, спросил сотрудник, и попытался взять под руку с левой стороны. Почувствовав что-то твердое между пышной грудью и локтем руки, он предположил, что это другой «пугач», и незаметно дал сигнал напарнику, до этого молча стоявшему в тени кулуара.

– Не берите меня под руки и, во всяком случае, только не с этой стороны.