Нигредо. Книга II

Мир вокруг Эрвина задрожал, побелел, дрогнул, пошел трещинами и стремительно развалился на части. Прежде, чем он осознал, что смотрит вокруг через разбитое ветровое стекло, его машину занесло в сторону, завертело на месте и отбросило прочь, словно поломанную игрушку.

Мрак окутал Эрвина.

Голос продолжал петь.

А что было потом?

Эрвин закрыл глаза, потряс головой, в бессильной попытке поставить разлетевшиеся мысли на место. С его волос, со звоном, посыпалось мелкое крошево раздробленного стекла. Он моргнул, опасаясь, что осколки могут попасть под веко и тихо застонал – чувствительность, возвращающаяся в тело, отзывалась настырной тупой болью во всем теле, словно его хорошенько избили деревянной дубинкой. Голова гудела, будто по ней прокатился многотонный состав, а после вовнутрь поместили целый пчелиный улей. Левая рука не слушалась. Он почти не ощущал ее. Только далеко-далеко, на уровне подсознания, пульсировал маленький крохотный огонек. Он попытался понять, с чем связан такой странный образ, но задача вышла непосильной. Возможно, все не так страшно, как может показаться на первый взгляд. Шок после аварии, сильный удар головой…

Эрвин провел кончиком языка по зубам, искренне радуясь тому, что хоть они не пострадали. Правая рука саднила от десятка царапин и порезов, но действовала нормально. Дышалось свободно – вдох был легким, выдох – чистым. Никаких болезненных ощущений, так что внутренние повреждения можно, наверное, исключить. Эрвин повел сначала одной ногой, потом другой – если отбросить резь в колене, можно считать, что еще легко отделался. Левая нога слушалась хуже – выпирающий кусок приборной доски упирался в голень, нарушая кровообращение, и ему пришлось повозиться, чтобы хоть как-то сменить позу.

Эрвин чувствовал гладкую кожу обивки, ощущал, в каком положении находится его собственное тело – поза эмбриона, свернувшегося между водительским креслом и рулем. Кажется, ему повезло нырнуть вниз, в момент аварии, иначе острый кусок металла, пробившийся внутрь салона, проломил бы грудину и прошел насквозь.

Эрвин содрогнулся от этой мысли, снова открывая глаза. Сознание вернулось более яркими насыщенными красками, нахлынуло пенящейся волной, прошло от виска до виска, заставляя забытые и затертые воспоминания проступить более ярко. Он не справился с управлением. Машину занесло в сторону, крутануло, ударило точно в лоб. За секунду до катастрофы была яркая ослепительная вспышка, звучал густой раскатистый голос. Эрвин поморщился, потряс головой, пытаясь справиться с нахлынувшим ужасом и легкой тошнотой, прислушался к звону стеклянного крошева.

Теперь вокруг не доносилось ни звука. Он не слышал криков, воя сирен, топота шагов или визга тормозов. Сколько часов он пролежал без сознания, будучи зажатым между рулевым колесом и водительским сидением, словно мышь в мышеловке? Неплохо бы взглянуть на часы, но их расколотый циферблат, лишенный стрелок, не мог ему помочь. Кажется, он неплохо приложился головой в момент столкновения, его швырнуло в сторону, вмяло вниз, в грохот и скрежет покореженного металла. Звук был таким громким, что должен был разбудить целую вселенную. Не может быть, чтобы аварию проигнорировали: в Вальдеварте поблизости полно полицейских патрулей, да и местные жители, вне всяких сомнений, вызвали бы скорую помощь или спасателей. Он должен был прийти в себя не здесь, прямо в сердце катастрофы, а в больнице, в реанимации, на худой конец. От этой мысли ему стало еще хуже, и Эрвин ощутил стойкий рвотный позыв. Неужели, сотрясение? Или просто его тело так отходит от шока?

Как бы там не было, нужно попробовать выбраться отсюда. Кажется, ему посчастливилось ничего не сломать при ударе, а ссадины и трещины заживут сами собой. Он жив – вот, что самое главное.

Эрвин свободной рукой провел по лицу, после чего подставил ладонь под серебристый лунный свет, убедившись, что на ней нет крови. Он осторожно повел плечами, распрямился, попытался сесть, и тут же острая игла боли пронзила левую руку от кисти до предплечья – вывернутая под неестественный углом, зажатая между рулевым колесом и приборной доской, рука распухла и приобрела совсем уж пугающий вид. Вот, почему он не мог даже пошевелить пальцами.

Сцепив зубы, Эрвин попытался освободить ее правой рукой, с ужасом осознавая, что почти не ощущает прикосновений, а вот сама левая кисть на ощупь была горячей, воспаленной, напоминая воздушный шарик, наполненный теплой водой. Неплохо бы сделать снимок, обратиться к специалисту. Ему нужна помощь квалифицированных медиков – попытаться определить повреждение самому, на самом деле, скверная затея. Поджав губы, он протолкнул распухшую руку через осколки стекла, помогая весом собственного тела, и чуть не взвыл от боли – на какое-то мгновение могло показаться, что кто-то вворачивает в плечо раскаленные добела болты, разрывающие кожу, дробящие кости, входящие в его плоть все глубже, и глубже. Он застонал, дыша лихорадочно и поверхностно, и кое-как разместил покалеченную руку на коленях. Кажется, она была вдвое толще правой, особенно, в районе локтя, и приобрела пугающий синюшный оттенок – или ему только так показалось в лунном свете.

Эрвин осторожно провел по ней пальцами, надеясь, что кожа обретет чувствительность, но не ощущал ничего, кроме бесконечной пульсирующей боли. Страх, пришедший вслед за этим, теперь был гораздо сильнее. Эрвин смахнул заливающий глаза пот, тяжело выдохнул через сжатые зубы и огляделся по сторонам.

Прямо напротив него, за паутиной расколотого ветрового стекла, выступая из синей ночной темноте, издевательски рассыпая редкие искры, через неравные промежутки времени, виднелся покосившийся фонарный столб. Он выходил точно из середины пробитого бампера, кренился вперед, открывая хромированный вверх двигателя, напоминавший теперь умолкшее мертвое сердце. В паутине проводов запутались прозрачные осколки, вперемешку с металлом и пластмассой – передняя часть машины была смята, как картонная коробка в безобразную гармошку, оскалившуюся рваным железом и битым стеклом. Одно из колес, слетевшее с оси, лежало немного в стороне, серебрясь в лунном свете. Эрвин отчетливо видел его со своего места, тщетно пытаясь осознать, какой силы был удар, и каким образом ему удалось выжить.

Он справился с дрожью, пересилил боль, и попытался сдвинуться с места, стараясь добраться до покореженной от столкновения двери. Кажется, на счастье, ее не заклинило, и он смог распахнуть ее одним ударом ноги, а после привалился плечом, выпадая на холодный, засыпанный стеклянный крошевом бетон. Уж лучше быть здесь, под открытым небом, прямо на земле, чем в том железном гробу. Он со стоном перекатился на спину, прижал больную руку к груди, и замер.

Безоблачный хрустальный свод наблюдал за ним с безразличием и тоской. Мертвая луна, похожая на чеканную монету, казалось такой огромной, что он мог провести по ней пальцами. Эрвин прошептал проклятие, восстановил дыхание и рывком, сел, опираясь свободной ладонью в пыль позади.

С этого ракурса картина была еще более мрачной. Его старенький мерседес превратился в груду покореженного металла, фонарный столб, словно любопытный зевака, заглядывал внутрь салона, грозя вот-вот рухнуть прямо на крышу. Словно в довершение печального наброска, сзади сиротливо подмигивал аварийный сигнал, придавая машине совсем уж траурный вид. Эрвин потряс головой, не в силах верить и собственным глазам, и собственному счастью – выйти живым, и почти целым, из такой мясорубки, удивительное явление. Ему невероятно повезло.

Но где же полиция, медики, спасатели? Неужели никто не обратил на аварию никакого внимания? Он попытался повернуться, чтобы оглядеться вокруг, но шея отдалась тупой болью. Нужно встать на ноги, убедиться, что на теле нет других серьезных повреждений, а уж потом решать, что делать дальше.

«Не время поддаваться панике, – подсказал внутренний голос, о существовании которого Эрвин уже успел позабыть, – Нужно найти людей, телефон, медиков. Сколько ты будешь еще валяться на земле, вместо того, чтобы действовать?»

Эрвин не ответил, подтянул к себе ноги и с проклятием, попытался встать. Ноги плохо держали его, поэтому пришлось опираться о борт покореженного автомобиля, чтобы не упасть снова. Колено прострелила острая боль, но в сравнении с поврежденной рукой, она казалась мизерной, почти незаметной. Он выдохнул, выпрямился, расправил плечи. Могло быть и хуже. Вон тот острый осколок металла, например, прошедший над водительским креслом, мог так же легко пройти через горло, через рот, или грудь – все зависело только от того, в какую сторону подбросило бы его тело при столкновении с этим проклятым фонарным столбом.

«Фонарный столб, – подумал Эрвин, все еще с трудом соображая, – Фонарный столб, с которым я столкнулся после того, как не справился с управлением. Но, откуда здесь фонарный столб? Откуда фонарный столб может вырасти посреди трассы?»

Он повел головой, охватывая взглядом ночную серебристую дорогу, недоверчиво хмыкнул, затем закрыл глаза, подождал несколько мгновений, ожидая, что морок отступит, и посмотрел снова. Картина не изменилась, видение не пропало, и мгла не рассеялась.

Фонарный столб, и в самом деле, торчал прямо из грязного, засыпанного стеклом асфальта, как гнилой зуб, возвышаясь на равном расстоянии между правой и левой обочиной. Старый, проржавевший, внезапный, как смех на похоронах. Кому пришло в голову ставить его здесь – оставалось загадкой. Потом он подумал, что никакого фонаря раньше здесь не было – кто-то вкопал его за секунду до аварии, провел кабели и пустил по проводам электричество. Следующим пришло осознание того, что таких фонарей было множество – он успел увидеть не меньше пары десятков, отставленных друг от друга на разном расстоянии так, что они напоминали кресты на кладбище. Они тянулись рваной полосой прямо из земли, во все стороны, выглядывая то тут, то там, словно грозные часовые, наблюдавшие за чужаком. Но даже не это потрясло и испугало его. Гораздо удивительнее и страшнее было то, что возле каждого столба виднелись покореженные разбитые машины – опели, мерседесы, форды, превращенные в горы металлолома.

Некоторые из автомобилей все еще продолжали дымиться и тлеть.

Сюрреалистичная картина, но сейчас ему было не до нее.

Тошнотворные святоши, со своими программами, пытаются зомбировать людей? А вот не угадали! Если Бог или судьба хотели его смерти, то крупно просчитались! Оставить смерть с носом – это нужно постараться!

– Но я-то жив! – ликующе выдохнул Эрвин, – Я – то жив!

К черту предсказанное и предначертанное. Он должен был погибнуть во время удара – а на деле, почти цел, если не считать перелома и пары ссадин! К черту судьбу, к черту фатум! Второе рождение – это не шутки! Если его уж и это не взяло…

Он взмахнул здоровой рукой, сложив пальцы в неприличный жест, и яростно ткнул им в ночное суровое небо.

– Я жив, понял, Бог? – проорал Эрвин, никогда не отличающийся слишком религиозным взглядом на мир, – Я жив! Жив!

Бог не ответил.

Машина Эрвина взорвалась шестью секундами позже. Без всякой причины. Просто так. Вторую половину его черепа, начисто срезанную острым куском металла, отлетевшим от удара взрывной волны, найдут только ближе к завтрашнему вечеру.

Часть 3. Чернильные истории

Глава 1. Восемь свечей в механической комнате

1.

Приглашение пришло еще утром, но Лоренц заметил его только сейчас. Индикатор новых писем ненавязчиво подмигнул ему с экрана компьютера, когда он искал спички, благополучно завалившиеся за стол. Подумаешь – очередное извещение или метеорологическая сводка. Или, что еще хуже – целый сборник нелепых новостей. Скорее всего, ничего важного. Николь всегда может позвонить на телефон, а сотрудники «МолоХа» и вовсе ограничиваются личными визитами. Найти человека в его номере куда проще, чем ждать, пока он поднимет трубку. В такой ливень, как в Вальдеварте, нос на улицу не высунешь, не говоря уже о затяжных прогулках.

Итак, сегодня очередной день его пребывания в городе. Довольно изрядный срок, а уж если пересмотреть всю хронологию событий – впечатлений хватит на несколько лет вперед. Впрочем, до завершения далеко, и что еще может произойти – остается только гадать. Настоящее тюремное заключение.

«Гостиничное, – поправил себя Лоренц, массажируя ладонями уставшие глаза, – Звучит получше, но ситуацию не исправляет».

Он щелкнул по новому письму. «Вены МолоХа» давно перестали приносить хорошие новости. На исключение не пришлось рассчитывать и в этот раз. Лоренц уткнулся взглядом в очередное письмо и недовольно скривился. Что там такое? Совместный медитативный тренинг. Да уж, теперь точно не жди добра.

«Уважаемые резиденты Вальдеварта и друзья «МолоХа»,

Мы рады представить вам новое мероприятие, которое мы проводим в нашем медитативно-оздоровительном лазарете – "Сеанс в психокинетической комнате". Многие из вас могут задаваться вопросом, зачем это нужно и как оно поможет вам в вашем творческом развитии. Мы хотели бы поделиться с вами нашей мотивацией и целью этого мероприятия.

В своей миссии поддерживать творческих людей, мы стремимся предоставить им возможности для расширения своего потенциала и развития. Психокинетика – это область, связанная с использованием силы ума для воздействия на окружающий мир. Мы создали специализированный модуль, в котором каждый из вас сможет опробовать свои способности и научиться контролировать энергию своего ума во время фазы осознанного сна.

Цель нашего мероприятия "Сеанс в психокинетической комнате" – помочь вам обрести внутреннюю гармонию и укрепить связь между вашим умом и телом. Через практику медитации, релаксации и специализированных упражнений, мы планируем помочь вам обрести концентрацию и ясность мысли, которая является необходимой составляющей для креативного процесса.

Наши исследования показали, что практика психокинетической комнаты способна улучшить память, сосредоточение и интуицию. Благодаря этому вы можете проявить большую продуктивность и качество в вашей сфере творческой деятельности.

Мы также стремимся создать уютную и поддерживающую атмосферу, чтобы вы могли почувствовать себя комфортно и свободно выражать свои творческие идеи. Мероприятие будет проводиться под руководством опытных специалистов, которые будут подстроены под ваши потребности и помогут вам максимально использовать свой потенциал.

Приглашаем вас присоединиться к нам на "Сеансе в психокинетической комнате" и открыть новые горизонты своего творчества. Мы верим, что каждый из вас имеет неисчерпаемый потенциал, и мы готовы вам помочь его осознать.

С наилучшими пожеланиями,

«МолоХ»

Лоренц выдохнул дым, вытянул свободной рукой смятый листок бумаги. На бумаге три слова – по одному с каждого предыдущего сеанса. «Мертвыми. Огнями. Лучится». Забавно, но Лоренц не помнил, как писал это. Ребята из «МолоХа» неплохо работают с психикой. Интересно, ключевую роль играет освещение или какие-то ультразвуки, воздействующие на подсознание? У остальных резидентов дела идут немного иначе, и фразы у каждого свои. Нужно будет узнать, какое предложение собирает Николь.

Если, конечно, лечение здесь ей, и правда, помогает.