Топонимические предания: региональная топонимия юга и юго-востока Владимирской области

Намного богаче в этой главе книги представлены предания, которые связывают происхождение названий с происшествиями и обычаев. Ярким примером этому – рассказ все той же Евфимии Васильевой, проживающей в Красной Горбатке: «При крепостном праве жила в деревне Хвосцове барыня по прозванию Барынька. Будучи очень жестокой, она часто била своих служанок. Однажды после таких побоев мужья этих крестьянок решили убить Барыньку. Ночью втроем придя в имение, они залезли в окно спальни, связали Барыньку и, в одной рубашке посадив ее в сани, поехали к речке, протекающей юго-западнее села Горбатки (теперь – Красная Горбатка), и утопили в проруби. Началось следствие, из Мурома приехали в Хвосцово сыщики и, проходя по деревне, стали давать ребятам конфеты и спрашивать: „Не знают ли они, кто убил Барыньку?“ Один из ребятишек и сказал: „А Барыньку тятька убил“. Тут мужика того и арестовали, а вскоре и остальных двоих. Никто из них с каторги не вернулся. С тех пор речку ту называют Барынька» [9. – с.73].

В один ряд с преданием о речке Барынька можно поставить сказ о Бабьем озере, находящемся в двух верстах юго-восточнее села Чаадаево Муромского района, получившем свое название за то, что в старину «сюда приходили рожать девки, нагулявшие ребенка». Или повествование о речке Выжига, которая «получила свое название за то, что в старину на ее берегах случился пожар и выгорела, по-видимому, значительная местность» [9. – с.73].

Большая часть книги А. А. Епанчина посвящена Мурому, названиям его улиц, площадей, рельефам местности и т. д. Но данные географические названия в топонимике объединены в группу микротопонимов, которые в данной книге не рассматриваются.

Наряду с А. А. Епанчиным, топонимические предания юга и юго-востока Владимирской области собирала В. И. Тагунова. Итогом его изысканий стала работа «Топонимия Муромской земли в народных преданиях и легендах» [129. -с.353]. Автор сразу оговаривает, что «народные предания и легенды представляют собой значительный интерес для изучения истории народа. Некоторые из них содержат топонимические данные, отражают стремление народа этимологизировать местные названия, приблизить их к конкретным фактам действительности. Конечно, предания и легенды не передают истинного значения топонимов, но могут стать стимулом к проверке этимологических гипотез, к исследовательским поискам» [129. – с.353].

Остановимся кратко на некоторых преданиях и легендах, связанных с топонимией Муромской земли. Например, название села Татарово, озера Татаровского связывают с местом пребывания татар во время их набегов на Муром и близлежащие селения [129. – с.354]. Названия сел Хоробрицы и Молотицы в народе объясняют тем, что в старину здесь жили «храбрецы» и «молодцы», смело сражавшиеся с врагами. Село Булатниково, по преданию, возникло от имени атамана Булата, сражавшегося с мордвой. Имя былинного русского богатыря Ильи Муромца связано в народе с селом Карачаровым, где считают Илью Муромца своим, карачаровским: «Чай, он наш, карачай был».

Существуют легенды о кладе в муромских лесах. Например, из рассказа старожила М. В. Иванова следует, что «недалеко от деревни Переложникова Муромского района есть Золотая горка, в которой будто бы при набеге Мамая были зарыты золотая сбруя и золотая карета. Долго некоторые жителя пытались найти этот золотой клад, с которым связано название горки, но безуспешно» [129. – с.355]. В. С. Кротов поведал В. И. Тагуновой, что «около села Чаадаева есть поле Сечи. Название поля связывают с тем, что в старину там была сделана деревянная лошадь („конь“), на которую садился слуга и, по приказу барина, сек провинившихся крестьян». [129. – с.355].

В своем «Кратком путеводителе» В. Я. Чернышев, ссылаясь на народную молву, пишет, что гора Сколкова или Скокова называется так «от ступившего сюда копыта богатырского коня Илии Муромца» [41.-с.29]. А гора Богатырева своим названием обязана переходившей из поколения в поколение красивой легенде «о сильных богатырях, павших в жестоком бою, защищая родной город. По месту захоронения их она стала называться Богатыревой» [41. – с.54].

Разнообразные топонимические предания края встречаются и в других источниках. Примером этому может послужить размещенная на одном из интернет-сайтов народная легенда о разгадке тайны происхождения названий деревень Надеждино и Екатериновка. Автор пишет: «Потомками Кравковых, корни которых из Мурома, стали господа Косливцевы, владевшие Лукиным и окрестностями на рубеже XVIII – XIX вв. У хозяина тех мест, отставного армейского подпоручика Федора Косливцева, было трое детей: сын Василий, дочери Надежда и Екатерина. Василий Косливцев получил часть усадьбы в Лукино, а остальное имение старый барин поделил между дочерьми. Лукино и соседняя деревенька Ульяниха на безымянном ручье достались Екатерине Косливцевой, вышедшей замуж за дворянина Алексея Васильевича Гриденкова. Молодая барыня решила увековечить свое имя в названии своей деревни и нарекла Ульяниху Екатериновкой. Ее сестра не осталась в долгу. Поселив доставшихся ей от отца крепостных, она устроила новую деревню рядом с сельцом Лукино, всего лишь через овраг, и назвала новое селение Надеждино – тоже в честь себя любимой. Так в первой трети XIX века на карте тогдашнего Судогодского уезда вследствие амбиций сентиментальных барышень появились Надеждино и Екатериновка» [103].

А. А. Вагин, обращаясь к названию села Карачарово, вспоминает сказку, базирующуюся на местных легендах. «Кара за чару» – так объясняли происхождение имени села Карачарова его жители. «На краю косогора, почти отвесно спускающегося к берегу Оки, чародея постигла кара в наказание за использование чар, т.е. превращение людей в хищных зверей» [75. – с.146].

Итак, при обращении к преданиям юга и юго-востока Владимирской области, знакомстве с рассказом об истории происхождения названия того или иного географического пункта, возникают следующие вопросы: как давно появилось это повествование? На самом ли деле оно является древним, или сочинил его современный житель этого поселения? И если даже источник – далекий предок, то действовал ли он «по законам народной этимологии», которую ученые называют «ложной»? При этом, по мнению Г. П. Смолицкой, в основе сложения предания лежит следующая особенность: «У народа всегда есть чувство того, что название не может быть дано просто так, что оно дано в связи с каким-то необычным, важным событием» [33. -с.65].

Очевидно, поэтому М. П. Шустов определяет предание как «фольклорный жанр, дефиниция которого до сих пор лишена определенности и четкого отграничения от других жанров, в частности от легенды, хотя дифференциальные признаки указываются, такие, как: историчность, достоверность событийного, общего акционального, субъектно-объектного рядов, относящихся к прошлому, ретроспективность, интерпретируемость» [44. – с. 22].

Л. А. Климкова, рассматривая микротопонимические предания, пишет: «… они свидетельствуют о том, что в памяти народа, жителей региона сохраняются значимые страницы, вехи истории, относящиеся к более или менее отдаленным временам: заселение края, татаро-монгольское иго; эпоха Ивана Грозного, в частности, его поход на Казанское ханство; Пугачевское восстание; противостояние Степана Разина; церковный раскол, крепостное право и др.» [67. – с.91—93].

В настоящее время среди ученых наблюдаются различные взгляды на топографические предания. По мнению М. В. Горбаневского, «… легенды (предания) не имеют ничего общего с действительным происхождением названия поселений. Все стихийные переосмысливания значения топонима (связь с Петром I, Екатериной II) – не более чем досужый вымысел, лишь иногда имеющий косвенную связь с настоящими событиями» [6.-с.16]. Такого же мнения придерживается В. Б. Кобрин, который предупреждает, что «… главная опасность, подстерегающая начинающего топонимиста, – излишнее доверие к легендам о происхождении тех или иных географических названий» [18.-с.162].

Но существует и другая точка зрения. Так О. Е. Афанасьев и А. В. Троценко в свой работе «Категория „легенда“ в региональном топонимическом пространстве» делают вывод о том, что «топонимическая легенда – это часть мифологического пространства, создаваемого народом веками в попытках объяснить особенности окружающей среды, те или иные палеотопонимы. Они являются неотъемлемой частью топонимии края, культуры народа, продуктом творчества, а поэтому должны быть исследованы методами географической культуры, топонимики и фольклористики одновременно» [140].

Таким образом, к топонимическим преданиям надо относиться осторожно. Принимать их как достоверное объяснение образования географического названия можно лишь, подкрепив сведениями из истории, географии и лингвистики. В первую очередь, следует обратить внимания на те предания, в которых названия являются производными от фамилий, имён землевладельцев, местных жителей, а также от географических особенностей местности. Что касается микротопонимических преданий, зачастую имеющих более позднюю историю происхождения, то только те из них, которые объяснят возникновение названия неровностей рельефа, небольших водоемов, участков леса, могут оказаться связанными с реальными историями.

5. Лингвистическое толкование происхождения и способов образования топонимов юга и юго-востока Владимирской области

В главе «Введение в топонимику» было отмечено, что топонимика имеет дело с именами собственными (онимами), то есть словом или словосочетанием. Поэтому следует рассмотреть происхождение и способ образования топонимов с точки зрения языкознания.

После знакомства с этнической историей, историей юга и юго-востока Владимирской области в период XV – XX вв. можно с уверенностью говорить о выделении трех хронологических пластов происхождения топонимов:

а) исторические названия, появившиеся до XI века;

б) топонимы, возникших с XI по XVI вв.;

в) онимы, появившихся в XVII веке, и позднее.

По мнению доктора филологических наук А. С. Щербак, в первом хронологическом пласте основное количество топонимов имеет угро-финский субстрат, возможно присутствие балтийской основы онима. Третий хронологический период отличается наибольшей однородностью в выборе названий населённых пунктов. «Почти все они восходят к русским патронимам, т.е. к именам, фамилиям, отчествам (реже!) владельцев сел и деревень. Сложным представляется генезис топонимов, образовавшихся в период от XI до XVI вв.» [45. -с. 25].

Обращение к истории края убеждает нас в том, что его топонимию нужно разделить на славянскую (русскую), субстратную и смешанную.Доктор филологических наук Ю. И. Чайкина утверждает: «… следует ожидать, что самая значительная группа славянских топонимов в выбранном нами крае по происхождению будет восходить к антропонимам (личным именам, прозвищам, фамилиям). В подавляющем большинстве случаев уже неизвестно, имя или фамильное прозвище какого конкретного лица легло в основу формирования ойконима или гидронима. Только в редких случаях, благодаря памятникам древней письменности, можно подтвердить достоверность лиц, имена которых легли в основу именования географических объектов». [40. -с.11]. Очень активно посессивные (названия по человеку (основателю или владельцу селения) топонимы возникали именно в XV – XVI вв. (Андреевка, Борисово, Войново). В это время даже «наблюдалось постепенное вытеснение других групп топонимов посессивными» [40. – с.12]. Например, в конце XVI века село Волково стало называться Борисово [92. – л.791], а деревню Великое Селище переименовали в Иванково [92. – л.843].

Часть русских топонимов являются локативными (названы по расположенному рядом предмету), так как отражают особенности территории, на которой расположен объект. К основным признакам относятся рельеф местности и особенности растительного мира и почвы того места, где находится объект (Безлесная). Почвенно-геологическими условиями объясняются названия деревни Каменки. Особенности местной растительности отразились в названиях селений (Березовка).

Русские топонимы также могут быть образованы от

– общерусских нарицательных имен существительных (Лужи);

– диалектных слов (Рамень).

В основе названий некоторых географических объектов лежат различные его признаки. Это квалитативные топонимы, в которых подчеркиваются размеры, расположение относительно какого-то другого объекта, время возникновения, социально-экономические признаки, исторические события (Старое Бибеево, Новоселки). В иных случаях внутренний смысл (мотивировочный признак) топонимического наименования нельзя уловить при поверхностном рассмотрении (Рамень).

С распространением христианской религии связаны такие названия селений, как Дьяконово, Святцы. В течение ряда веков славянские по происхождению топонимы, как и субстратные, претерпевали различные фонетические и грамматические изменения [40. -с.16]. Например, деревня Кольцово, называемая так в конце XVI столетия, в первой половине XVII в. уже стала наименоваться Большое Кольцово [92. – л.791]. А деревня Высоково на рубеже XVI – XVII вв. была переименована в Грибково [92. – л.1430].

С точки зрения отношения к ранее существовавшим названиям, топонимы делятся на первичные и вторичные. То есть некоторые ойконимы края возникли в результате переноса, например, названия реки на название населенного пункта (река Ушна – деревня Николо -Ушна). Не исключено, что в случае небольшого размера водного источника название поселения могло стать основой для наименования источника (деревня Левенда – река Левендянка). Ю. И. Чайкина утверждает, что в каждый исторический период была своя «мода» на называние географических объектов: в один период называли по именам людей, в другой – по особенностям самого объекта, в третий – по соседнему географическому объекту [40. – с.18].

Знакомство с субстратной топонимией необходимо начать с определения субстратов как следов побежденного языка в составе языка победителя. Доктор исторических наук В. Б. Кобрин трактует слово «субстрат» как подслой. «Субстратом принято называть пласт названий, происходящих из языка народа, раньше жившего на данной территории. В русской, украинской и белорусской топонимии можно найти иранский, балтский, угро-финский субстраты. Изучение субстрата дает возможность проследить исторические судьбы территории, процессы этногенеза». Он же считает, что «… для лесной же зоны (то есть нашего края) более характерен финно-угорский субстрат» [18. – с.162].

К субстратным топонимам, как правило, относятся названия рек, озер, ручьев (Ока, Унжа), реже – населенных пунктов (Пенза, Пьянгус). Гидронимы, по мнению ученых, наиболее древние и «наиболее стойкие» [18. – с.162], ойконимы теснее связаны с исторической судьбой народов. Субстратная топонимия нашего края характеризуется рядом устойчивых элементов, повторяющихся в составе многих географических названий: это топоформанты (суффиксы) и топоосновы. Может быть, что топоформанты и топоосновы, бытующие в одном и том же топониме, восходят по происхождению к разным языкам. Но существует закономерность: топоформанты или одного временного среза с топоосновой, или более поздние по происхождению, а не наоборот [40. – с.23]. Например, основой ойконима Карачарово стало тюркское слово – карач, а в качестве форманта выступил русский суффикс -ов-.

Рассматривая способы образования топонимов, необходимо отметить, что они могут состоять из приставки, топоосновы, топоформанта (суффикса – аффикса) и окончания. При этом способы образования топонимов бывают разными:

– прямой переход из нарицательного или собственного имени существительного в топоним. (Лужи);

– переход из нарицательного имени существительного в топонимическую категорию при помощи приставки и суффикса (Безлесная);

– образование многословных топонимов при помощи прилагательного и существительного (Старые Котлицы);

– образование топонимов при переходе прилагательного в существительное. Этот процесс называется субстантивацией (Бабье);

– образование топонимов при помощи словосложения (Новоселки);

– образование топонимов путем сложения слов словосочетания (количественное имя числительное + нарицательное имя существительное (Двоезеры).

Еще В. А. Никонов, один из основоположников топонимики, утверждал, что «названия появляются вследствие действия принципа относительной негативности, т.е. за основу топонима берется признак дефицитности, а не массового распространения какого-либо признака в данном ландшафте» [42. – с.41].

Обязательной частью топонима является топооснова. На юге и юго-востоке Владимирской области выявлены основы следующих типов. Самая малочисленная – балтовская, представленная, очевидно, гидронимом Ока. Наиболее массовой является группа топонимов со славянской (русской) топоосновой, представленной собственнами именами существительными (Алешково, Андреевка, Борисово, Глебово, Григорово, Данилово, Денисово, Есипово, Захарово и т.д.) и нарицательными именами существительными (Барсуки, Безлесная, Верхозерье, Высоково, Городищи т. д.). В исследованном нами регионе были выявлены несколько онимов, имеющих в качестве основы финно – угорские слова (Картынь, Пенза, Пьянгус, Унжа и т.д.) и тюркские слова (Бибеево, Карачарово, Муратово, Санчугово и т.д.).

Разговор о топоформантах начнем с определения суффиксации В. А. Никоновым как господствующего типа образования топонимов в славянских языках. По его данным, в соседней Ивановской области суффиксальным способом образовано 94% всех известных названий деревень [40. – с.21]. Следует ожидать, что наиболее употребляемые в топонимах юга и юго-востока Владимирской области будут суффиксы (аффиксы) славянского (русского) происхождения.

Р. Я. Халитов относит к суффиксам славянского (русского) происхождения: -ов-, -ев-, -ин-, -овк-, -евк-, -инк-, -инк-, -к-, -ск-, -ен-, -н-, [87. – с.19]. По мнению В. А. Никонова, в северных и центральных областях Российской Федерации господствует суффикс -ов-/-ев- (Абрамово, Бойцово), в то время как в ее южных областях преобладает суффикс -к-. Среди производных однословных ойконимов преобладают наименования в форме единственного числа, образованные морфологическим способом – суффиксацией. Наиболее продуктивными являются модели ойконимов с суффиксами: -овк-/-евк- (Андреевка, Березовка) [117].

А. С. Щербак утверждает, что фамильный формант -к- указывает, как правило, на признак «принадлежность одному человеку». Например, деревня Андреевка свое название получило по имени Андрей. Форманты топонимов -ов/-ев, -ин/-ын отражают «принадлежность роду». Т.е. село Борисово названо по роду Борисовых [45. -с.45].

Суффиксы -ск-, -овск-, -инск- имели значение не личной принадлежности (поселок Осинковский). [45. -с.46]. Доктор филологических наук М. В. Горбаневский утверждает, что «топонимы, построенные на основе топонимических аффиксов (-ово, -ево, – ское, -ищ, -ка), представляют наибольшую сложность, так как славянский топонимический тип является суффиксальным, и большинство топонимов сформированы по этому образцу, однако, проследить морфологическую этимологию не всегда удается. Например, Горохово можно проанализировать как происходящее от наименования овоща или от варианта антропонима Горох/Горохов» [6. – с.12].

Иногда в топонимах встречаются суффиксы: -ец-, -иц-, -ица-, -н-. Существует мнение, что суффикс -иц-, восходит к финскому -иха, означающему «веселая, хорошая, радостная» [40. -с.56]. Например, Глушица. Ю. И. Чайкина, говоря о заимствовании в топонимии суффиксов у имен нарицательных, отмечает, что некоторые суффиксы стали в топонимии активнее, а другие, например, -их- (Лукояниха) стали употребляться реже. По ее же мнению, суффикс -их- возник в народной среде. [40. -с.18].

От дославянского периода на территории юга и юго-востока Владимирской области сохранилось некоторое количество топонимов. Субстратная топонимия характеризуется рядом устойчивых элементов, повторяющихся в составе географических названий – топоформантов, которые представляют из себя повторяющуюся часть топонима – суффикс, совокупность суффикса и грамматического окончания. Топоформанты очень древнего происхождения обычно короткие, этимология многих из них неясна.

Познакомимся поближе с топоформантами прибалтийско-финского происхождения. Наиболее распространенными среди них являются грамматические окончания на -га; -та; -ша; -ма [Хисамов.2008. -с.37]. Формант -га называют речным суффиксом. Пример, Выжга. Член-корреспондент РАН А. К. Матвеев считает -га финно-угорским элементом, восходящим к нарицательному имени существительному joki в значении «река» [82. -с.19]. Другие ученые полагают, что топоформант -га является грамматическим показателем пролатива – переместительного падежа в мордовском языке, употребляемого после согласного, передающего смысл передвижения по чему-либо: по участку земли, освобожденному от леса выжиганием деревьев. Наглядный пример тому – все та же Выжга.

По мнению В. А. Никонова, типичным формантом балтийской гидронимии является формант -ус-. Он проанализировал данный тип в фонетическом аспекте и пришел к выводу, что как «балтийский» формант -ус- в названиях может быть показателем адъектива, множественности или места (Пьянгус) [24. – с. 89].

В. Б. Кобрин рассматривает окончания —кша/ -кса как древнейшие финно-угорские форманты, которые в древних языках этой группы, вероятно, означали «реку» или «ручей». С этими же племенами они связывают форманты -ога\-ега, -уга\-юга, означающие «река» [18. – с.162]. Доктор филологических наук Г. П. Смолицкая полагает, что формант -ша мог существовать как самостоятельный термин со смыслом – «поток», «вода». Например, озеро Виша (Владимирская область, село Алешунино).