Миллион алых роз

– Вы хотели меня видеть? – Её глаза полыхнули синим пламенем, вбирая и засасывая меня всего, целиком, вместе с ботинками.

Но я не лыком шит, не пенькой перепоясан. Я послал ведьме достойный ответ.

– Что вы стоите, как пень да глазами лупаете? – Истерично выкрикнула ведьмина сноха. – Что с Дашенькой? Заколдована она или нет?

Но лично мне было не до Дашеньки. Передо мной стояла такая силища! И я был обязан одолеть её.

– Зачем вы наслали порчу на моего внука Серёжу? – тихо спросил я ведьму, не отрываясь от её глаз.

Запомните на будущее: именно так следует разговаривать с ведьмами. Глаза в глаза.

– Я не знаю никакого Серёжу, – прошептала Любовь Филаретовна, в свою очередь, продолжая сверлить меня своими колдовскими глазищами. – Возвращайтесь в больницу, из которой вы сбежали в трениках и домашних тапочках, и продолжайте прерванный курс лечения. Нам и без вас тошно.

– Я не сбегал из больницы, – прошептал я, – ибо здоров, как бык. Я живу на соседней улице, потому и пришёл в трениках и домашних тапочках, чтобы заставить вас снять порчу с моего внука.

– Извините, мужчина, – вмешалась в нашу жестокую битву женщина-врач, – это не у вашего внука мы сейчас были? В тринадцатой квартире? Мальчика звать Серёжа.

– Моя дочь вызывала «скорую», – ответил я, не отрываясь от ведьминых глаз.

Напоминаю ещё раз: глаза в глаза. Иначе, пиши пропало.

– Никто не насылал никакую порчу на вашего мальчика. Он жив – здоров. У ребёнка прорезался зуб. Только и всего.

– Видите? – продолжала шептать ведьма. – Ваш внук здоровёхонек. Чего и вам желаю.

Ага! Моя взяла. Пересилил я ведьму. Переборол проклятую.

Я закрыл глаза, провёл по ним ладонью и отошёл от ведьмы. Собрался с силами, подошёл к больной девочке, сделал несколько пассов.

Дашенька конвульсивно дёрнулась всем телом и заулыбалась. Её глазёнки весело заблестели.

Женщина-врач раскрыла рот и удивлённо посмотрела на меня.

– Вы что, и, правда, колдун?

Я ничего не ответил ей (много чести) и, небрежно ступая, пошёл к выходу.

По дороге я всё-таки оглянулся, бросил быстрый взгляд на Любовь Филаретовну. И прочёл что-то такое в её ответном взгляде, что заставило моё сердце переключиться на пятую скорость.

Море мечты моей

Садишься в электричку и едешь. Долго едешь. Электричка останавливается у крохотной станции. Выходишь на платформу. Она такая маленькая, что двери открывают лишь в первых пяти вагонах. Стоит платформа в чистом поле. Справа, километрах в двух – деревенька, плавно переходящая в коттеджный посёлок. Но мне туда не надо.

Я дожидаюсь, когда электричка скрывается вдали, после чего перехожу железнодорожные пути. Мой путь лежит к чернеющему впереди лесу. Идти мне километра три. Что занимает у меня около тридцати минут.

Но вот и цель моего похода – лес. Он довольно необычен. Представьте лежащую на земле лестницу. Две опорные стойки – это две дороги, которые тянутся вдоль лесных опушек. Перекладины – это прямые лесные тропинки, которые соединяют дороги. Вдоль этих перекладин-тропинок я и собираю грибы. Очень удобно. Никогда не заблудишься.

Я и в этот раз брёл по лесу вдоль одной из тропинок. В левой руке у меня была корзина, наполовину заполненная грибами; в правой – посох. Посох – громко сказано. Обычная ивовая палка в палец толщиной. Я срезал её ранней весной, вырезал на коре орнамент – самый простой – и закоптил на костре. После чего убрал остатки коры. Так и получился посох с тёмным орнаментом на белом фоне.

Был конец августа. День, на удивление, выдался чудесный. Солнечный, но не жаркий. Я вторую неделю нахожусь в «законном» отпуске. Я никуда не поехал. Надоел бесконечный круговорот разнообразных лиц вокруг. Захотелось одиночества. Вот я и повадился ездить в этот лес.

Почему именно в этот? Не знаю. Понравился он мне. Чистый, ухоженный. Он походил на сосновый парк. В нём хорошо дышалось и хорошо мечталось. И грибы. Их было много. Я ездил сюда через день. Наберу грибов, нажарю, съем и снова в лес. Грибы не надоедают. Я их и собирать, и есть люблю.

Обычно я не захожу очень далеко. Километр, два от опушки. Не больше. Нет смысла тащиться очень далеко. Просто перехожу с одной «перекладины» на другую.

Но в этот раз всё сложилось иначе. То ли я слишком задумался, то ли ещё что, но я всё шёл и шёл вдоль одной перекладины, пока неожиданно не вышел на другую опушку. И метрах в двухстах за дорогой расстилалось огромное, бескрайнее море.

Нет. Я не сошёл с ума. Я прекрасно знал, что ближайшее море находится в нескольких тысячах километров от этого леса. Разумеется, это было озеро. Я даже знаю как оно называется. Но озеро было такое большое, что вполне «тянуло» на море. По крайней мере, не видно противоположного берега.

С правой стороны, почти у самого берега стояли несколько домов. Это были обычные крестьянские усадьбы. Избы были далеко не новые. Рядом с домами, без забора, росли раскидистые яблони. Они были усыпаны огромными румяными – такими аппетитными на вид – яблоками. Несколько гнилых яблок валялось на траве.

Мне нестерпимо захотелось яблока. Прямо скулы свело. Сорвать? Неудобно. Кто бы предложил…

Увы.

Я побрёл вдоль домов к морю. Вот и берег. Он весь зарос высокой травой. А кое-где и кустарником. Разгребая траву посохом, я медленно шёл вдоль берега. Странную, должно быть, картину я представлял. Мужик с грибной корзиной в руках, неторопливо шагающий по берегу в густой траве и шарящий в ней посохом.

Не пройдя и ста метров, я наткнулся на скамейку, вкопанную в землю почти у самой кромки воды. На ней рядышком, лицом к воде, сидели две далеко не молодые женщины. Их плечи были покрыты «солдатским» одеялом. Я называю одеяло солдатским, потому что у меня в армии было точно такое.

Я прошёл мимо женщин, сзади них. Женщины не обратили на меня ни малейшего внимания. Они молча смотрели на простирающуюся перед ними водную гладь. И я остро позавидовал дамам. Как хорошо им здесь. Наедине со своими мыслями. И как чудесно должно быть здесь поздним вечером. Когда солнце окунается в воду где-то далеко-далеко, на том краю озера.

Я шёл и шёл, пока не наткнулся на ещё одну скамью. Трава вокруг неё была утоптана. Кто-то ходит сюда отдыхать. Я поставил корзину на траву и присел на скамью. Долго я сидел там, разглядывая снующих в прозрачной воде рыбок.

Здесь хорошо мечтать и читать какую-нибудь хорошую книгу. Тургенева. Или Чехова…

Домой вернулся я поздно. Почистил и нажарил грибов. Поужинал. Без особого аппетита. Ведь мысленно я был ещё там, на берегу озера-моря, любовался закатом.

Утром, против обыкновения, ведь грибы ещё оставались, я облачился в «лесной» наряд, взял в руки посох и отправился на вокзал. С собой я прихватил тёмно-зелёный однотомник Богомолова.

Первая скамья была пустой, но я миновал её и устроился на «своей» скамье. Я раскрыл книгу на своём любимом рассказе. Но не стал читать. Ведь я знал его наизусть. Просто сидел, держа раскрытую книгу на коленях, и смотрел. На что я смотрел? Ни на что. Просто перед собой.

Глупо. Не спорю, очень глупо тащиться в несусветную даль для того, чтобы просто сидеть на лавочке. Когда ту же самую книгу, коли так приспичило, можно прекрасно читать и дома, лёжа на уютном диване.

Сколько времени прошло? Не знаю.

Меня «привёл в чувство» чей-то негромкий голос:

– Кто вы такой? И что вы делаете на моём месте?

Я повернул голову в сторону голоса. Рядом с другой стороной скамьи стояла девушка. Не знаю, сколько ей было лет. Знаю лишь, что девушка было очень красивая. Или показалась мне такой.

– Вы Зося? – полувопросительно, полуутвердительно сказал я. Хотя девушка совсем не была похожа на польскую актрису, исполнившую роль Зоси в одноимённом фильме.

Была она высокая, стройная и с тёмными волосами, небрежно спадавшими на худенькие плечи.

– Молодой человек, – сурово произнесла девушка, неприязненно глядя на меня большими серыми глазами, – поищите свою Зосю в другом месте. Освободите, пожалуйста, скамейку. Пока Домбай не съел Вас вместе с вашей книгой.

Тот, кого девушка назвала Домбаем, был огромным лохматым псом. Домбай стоял возле ног прекрасной незнакомки и внимательно наблюдал за мной. Такой, и вправду, сожрёт меня вместе с сапогами. И не подавится.