Zona O-XA

– Твое место всегда только в Голове, а значит, во мне. Ты мне нужен и мы с тобой – это основная часть нашего организма. Вот выкарабкаемся если, то сможем пред Кэт предстать и в таком, половинчатом виде. Для нее потеря двух членов экипажа – не потеря. Главное дело.

– Да, да, главное дело, – поняв, что ему и в этой операции вновь отведена роль второй скрипки, поддакнул ВГ.

– Ну, что обсудим диспозицию? – он подполз поближе к САМу. – Как дальше будем действовать?

САМ чуть отодвинулся, делиться своими мыслями с ВГ ему сейчас явно не хотелось.

– Меньше знает, лучше спит, – подумал он. – Значь так, сейчас идем на обед к окуньку. Да, смотри только, что б это был один и тот же окунь, а не то мы тебя потом днем с собаками не найдем.

– Что? Какие собаки? – не понял ВГ.

– Да есть тут такие твари, враги наши, мать их за ногу, – зло прорычал САМ. В последний момент он решил подстраховаться и не рассказывать пока другу ничего про собак – их последний форпост. Не раскрывать до поры до времени все козыри, мало ли что, форс-мажоров в его скитаниях по Вселенной было хоть пруд пруди. Хотя, он и знал ВГ уже много тысяч лет, и у него не было оснований не доверять ему, но, как говорится, береженого – бог бережет.

– Да ты, я смотрю, хорошо информацией уже успел подзарядиться, чешешь экспромтом, я аж не въезжаю, – обиженно засопел Внутренний голос.

– А тебе и не надо, отдыхай. Хотя, погоди отдыхать! Вон, плывет наш окунь, начинаем пританцовывать, чтоб обратил внимание.

По направлению к ним на хорошем ходу двигался совсем небольших размеров окунек, но, по всему было видно, шустренький. Тихарек (так звали окунька) очень спешил, потому как у него сегодня было первое свидание с возлюбленной, которую он заприметил еще на прошлой неделе и уже решил, что зимовать в этом году обязательно будет только с ней. А по весне!

Тихарек, представив себе какое счастье ожидает его по весне, тут же от удовольствия закатил свои рыбьи глазки, в несколько раз увеличив свою и без того весьма приличную скорость. Одним из его основных принципов существования был принцип – никуда и никогда не опаздывать. Дал слово –держи.

– Кончится, наконец-то, для меня эта холостяцкая жизнь, – весело подумал он и тут заметил, как впереди на стебле кувшинки пританцовывает довольно упитанный червяк. Тихарек, не останавливаясь, моментально заглотил его.

– Больше не будет борзеть, – ухмыльнулся окунь. – Отборзелся членистоногий.

Но не успела эта веселая мысль покинуть его рыбью голову, как он увидел второго, еще более крупного червя.

– Два-то уже многовато будет, – подумал он, но животный, а вернее рыбий инстинкт жизни, сделал свое дело и он нехотя заглотил и второго. Движения окуня сразу стали плавными и неспешными. Внутри все потеплело. Спешить уже никуда не хотелось. Естественно, бдительность окунька притупилась.

– Вот мы и на месте, – удовлетворенно крякнул САМ. – Как сам?

– Ничего, ничего, – зализывая рваный бок, ответил ВГ. – Живой пока.

– Немного сегодня не повезло мало’му, вторая дырка за день. Ну да, недолго осталось, – подумал САМ. – Еще пол часика и мы растворимся в этом окунечке полностью, а что дальше будет одной маме известно.

– Не бросит, вытащит, – последнее, что он успел подумать, так как в этот момент огромных размеров щучища метнулась на окунем, который и глазом не успел моргнуть, как она уже была рядом.

Включив все свои мощи, окунек попытался оторваться от нее. Он уходил на виражах резко вниз, выскакивал из воды, менял направление движения, но не тут-то было. Щука была так же молниеносна, как и Тихарек.

Эх, ему бы ближе к солнцу и пошустрее, пошустрее! Но он почему-то раз за разом после очередного прыжка вверх пытался уйти на дно и зарыться в плотный песок.

Щука пришла на сто процентов с ям, и такая тактика Тихарька ей была только наруку. На дне она была как у себя дома, а вот на поверхности, да еще против солнца, щука чувствовала себя совсем неуверенно.

Она вообще не любила это Солнце, считала его лишним предметом в этом мире и не испытывала к нему никаких чувств вообще, а уж, тем паче, положительных. Зимой и ночью, когда Солнца не было, она чувствовала себя куда как более комфортно, чем сейчас при нем.

– Тяжел сегодня почему-то, – подумалось Тихарьку, и тут же он вспомнил, что пять минут назад съел двух здоровых червяков, которые и заставляли его сейчас делать все в два раза медленнее и пассивнее.

– А вот был бы вегетарианцем, был бы жив, – сказал кто-то изнутри Тихарьку.

– Кто ты? – спросил изумленный Тихарек, уже понимая, что от Щуки ему не уйти.

– Кто, кто… дед Пехто! – раздалось опять где-то у него внутри, – зачем червячка заморил? Вот сейчас и придется отвечать, – последнее, что услышал прожорливый окунь, перед тем щучья пасть проглотила его, практически, даже не задев своими острозаточенными зубищами.

Глава 22

Гиров очнулся мгновенно. Сознание говорило ему, что он на рыбалке. Однако, оглядевшись по сторонам, он сразу все вспомнил. Никакой рыбалки, конечно, не было. Он лежал на больничной койке, почему-то привязанный к кровати. Руки от этого жутко ныли.

Саня попытался развязаться, но не тут-то было. Просить, чтобы тебя развязали, было бесполезно. Раз связали, значит, за «буйного» приняли или сделали таким.

Руки болели нестерпимо, и он стал потихоньку раскручиваться. Это требовало времени и терпения. На ум опять почему-то пришла рыбалка, в том незабываемом для него семьдесят третьем году, когда он в тринадцать лет пошел на таежное озеро вместе с дядей и чудом остался жив, отделавшись, как говаривал дядька, легким испугом.

– Ехал грека через реку, видит грека в реке рак, – стал бубнить про себя Гиров, пытаясь не затянуться до конца и понимая, что тогда его дело труба.

В этот момент в комнату вошел какой-то долговязый, носатый парень с козлиной бородкой и, сев на соседнюю кровать, ни слова не говоря, стал внимательно наблюдать за ним.

Это был Вовочка Пуговкин, отца которого тоже звали Владимиром, отчего в палатах все его называли просто – ВВП.

– Помочь, Второй? – немного понаблюдав, как Гиров выпутывается, дружелюбно спросил ВВП.

– Почему Второй? – не понял Гиров

– А кто ж ты Первый что ли, – ухмыльнулся ВВП. – Первый здесь – Я!

– А ты кто такой, – Гиров начинал свирепеть. Веревки никак не поддавались.

– Я-то? Президент, – выпучив глаза и пристально смотря на Штирлица, глухо сказал ВВП. – Не ожидал такой встречи с Первым?

– Ну, давай, президент, присоединяйся, похоже, я сам не стряхну эти силки.

– Ага, меня потом тоже привяжут, если узнают, что я тебе помог.

– Не узнают.

– Узнают, – твердо сказал ВВП и кивнул на рыжего больного на кровати напротив, – Чубайс заложит.

В это время веревка на левой руке поддалась.

– Сам справлюсь, – подумал Гиров и решил больше не отвлекаться на разговоры с ВВП.

Психи тоже не стали докучать его вопросами, а втихаря заключили между собой пари на вечерний кефир – сможет или не сможет выпутаться.

Веревки врезались в тело все больше и больше. Руки совсем онемели, из-за чего начинало сводить судорогами все тело, хотелось ругаться матом, но Гиров говорил себе: – Молчи и терпи. Помнишь, какая боль была от самоловки, которую ты намотал по глупости на руку, когда на «Мелком» пытался вытащить щуку, попавшую на нее? Ведь тогда же молчал? Вот и сейчас молчи!

– Интересно, сколько уже лежу в этих веревках, – подумалось ему. – Похоже, часа три-четыре, уж больно тело онемело.

На самом деле шел уже восьмой час, как семи здоровым санитарам и помогавшим им больным, жившим в "Черной дыре" на привилегированных правах, удалось скрутить Гирова по указанию Главврача, заметившего в его глазах звериные блики и решившего, что береженого – бог бережет.

В "Черной дыре" это вообще всегда практиковалось: всех вновь прибывших привязывать к кроватям. Это называлось ласковым словом "пеленать". И этому никто не противился, за что все имели не очень тугие повязки. Но этот почему-то воспротивился…