Выкуп

Санькины глаза тотчас вспыхивают огнём. И я вспоминаю, что на прошлой неделе он звонил мне, мямлил, вздыхал, а потом раскололся: у него любовь, какая-то неземная, великая любовь. Ну, по телефону разве обсудишь такое вселенское событие, да к тому же я куда-то спешил, пообещал заехать, а потом – потом забыл, подлец. И вспомнил только вот сейчас, в эту секунду.

Так ведь главное – вовремя сориентироваться.

– Ну, давай, повествуй, – со вздохом говорю я. – Что там за любовь.

Мне уже понятно, что теперь не до моих скромных служебных неприятностей.

Итак, она звалась… нет, не Татьяной. И даже не Ольгой. Хотя такое совпадение меня ничуть бы не удивило: у романтика-литератора всё многозначительно и символично.

Девушку зовут Аней.

– Хорошее имя, – замечаю я, не находя никаких символов-ключей.

Девушке Ане чуть за тридцать, она работает в известном банке на очень неслабой должности, что-то по рекламе и пиару. У неё даже есть секретарша и отдельный кабинет.

– Симпатичная?

Саня кивает с таким выражением, что дураку ясно: красавица.

– Блондинка? – произношу я ключевую фразу.

Ключевую – потому что с женской мастью у нас очень сложные взаимоотношения. Сколько вечеров мы провели за обсуждением сакраментального вопроса: брюнетки или блондинки! Так ли уж холодны блондинки? Так ли уж горячи брюнетки? Не пропаганда ли это проклятого Запада? Милые белобрысые славянские барышни или роскошные брюнетистые итальянки-француженки-испанки?

Наши предпочтения менялись с годами и политическими системами. А также – под влиянием наших жён, любовниц и девушек лёгкого поведения, которыми мы иногда довольствовались за неимением в тот день предмета бескорыстной любви.

Поскольку я не помню, на чём остановились в прошлый раз – на нежной возвышенной блонде или страстной кареглазой чернушке, – я спрашиваю осторожно:

– Блондинка?

– У неё карие глаза, – отвечает Саня с такой сдержанной силою, что мне становится даже завидно.

– Значит, брюнетка?

Саня неровно вздыхает и отвечает: она крашеная… Я прячу улыбку и пытаюсь представить картину, как мой Саня, мой простодушный литератор Саня, входит в кабинет преуспевающей красавицы, банковского менеджера. Она поднимается ему навстречу из своего кожаного кресла, протягивает ему руку, он смотрит ей прямо в карие глаза и…

– А что ты там делал, в этом банке? – удивляюсь я.

Банк, офисные красавицы и мой Саня – вещи, совершенно несовместные.

Оказывается, банку исполняется десять лет, банк решил к юбилею тиснуть книжонку, а Саня как раз подвизается на этой ниве. То есть, разумеется, он полагает себя настоящим писателем, но жить как-то надо, настоящая литература не даёт серьёзных доходов, так что приходится снисходить и к такой подёнщине. У каждого из нас своя подёнщина.

Сане подбросил эту денежную работёнку один благодетель, который держит целую свору литературных негров, на самые разные случаи – от написания модных романов по заданной фабуле до изготовления юбилейной корпоративной муры.

И вот Саня входит в кабинет, где сидит крашеная Аня с карими глазами, изящная молодая женщина с прекрасными манерами и ангельским голосом. Всё как в сказке или голливудском фильме.

Они битый час обсуждают проект и так увлекаются, что продолжают свою беседу в ресторане, за обедом.

– За обедом? – Я не верю своим ушам. – Ты пригласил её в ресторан?

Нет, конечно, это даже не пришло бы ему в голову. Кроме того, у Сани нет денег на дорогие заведения. То есть, какие-то деньги есть, но если ты никогда не уверен, хватит ли тебе расплатиться, о каком ресторане может идти речь?

Она сама, кареглазый ангел Аня, предложила перенести обсуждение за обеденный стол.

– Тебе понравилось? – спрашиваю я.

– Не то слово! – мечтательно говорит Саня, и лицо его затуманивается.

– А ели-то что? – уточняю я.

– Ели? – удивленно переспрашивает Саня. – Да какая разница?..

Понятно, – улыбаюсь я. Саня и не заметил, чем его накормили. У него был один предмет для восторгов – его кареглазый ангел Аня.

Интересно, – думаю я, – кто же заплатил за этот обед? Понятное дело, банкирша. И объяснила при этом, что – с корпоративного счёта. Чтобы не травмировать нежную душу писателя.

А затем – затем была счастливая неделя. Они встречались каждый день. Они были в литературном музее, в театре, на концерте органной музыки. Съездили, на её «Мазде», в Истру, полюбовались Новым Иерусалимом.

Ангел Аня даже побывала у Сани в гостях…

– Ты не подумай, это сейчас у меня бардак, – говорит Саня. – А тогда я всё прибрал, кое-что подремонтировал. Я же понимаю, что для неё это…

Он делает такой сожалеющий жест. Я оглядываю кухню. Может быть, он что-то и подремонтировал, но обстановка, мягко говоря, спартанская. Я, конечно, привык, меня не проймёшь, но что касается молодой обеспеченной женщины…

– Она сказала, – счастливо улыбается Саня, – что я живу, как стоик…

Образованная девушка, – думаю я и спрашиваю:

– Ну, и что дальше? Получилось?

Я хотел сказать: трахнулись? – но вовремя спохватился. Словцо не из того лексикона, не для сегодняшнего санькиного настроения.

– Как тебе сказать, – говорит Саня. – Видишь ли…

Значит, не было ничего, думаю я.

Саня подтверждает: не получилось. Вроде бы всё шло хорошо, она сама, первая, поцеловала его, даже сама стала раздеваться, ведь он бы не посмел ничего такого себе позволить. Но потом…

Потом она вдруг села на постели, тряхнула головой и засмеялась. Каким-то странным смехом рассмеялась и принялась одеваться. Оделась, чмокнула его в щёку, сказала: «Созвонимся» – и ушла.

А через день прислала сообщение.

Саня дал мне прочесть.

«Саша, – написала его кареглазая любовь, – у нас ничего не получится. Я пыталась увлечься тобой, мне показалось что-то такое. Не выходит. Прости меня».

– Митька, – тихо говорит Саня. – Я люблю её. Она, она…

Он открывает рот и не может сказать ни слова. И я с ужасом вижу, как из глаз его текут слёзы.