Убийство вне статистики

Фу, ну и сны! Я весь в холодном поту. Нужно вставать и ехать к Арсену.

Подхожу к дому Арсена, как договорились, в девять утра. Перед домом клумба с розами. Дом имеет девять этажей. От земли до седьмого этажа по стене ползёт декоративный дикий виноград. Арсен живёт на седьмом. Звоню в дверь.

– Заходите, Сергей, – слышу я голос хозяина.

Захожу в прихожую, зеркала прикрыты белой материей. Траур и печаль издают эти стены.

Дверь гостиной распахнута. В мягком кресле сидит Арсен. Он смотрит в окно и как будто не замечает меня.

– Я всё время жил правильно: не пил не курил, любил дочь, а теперь нужно умирать, – начинает он без эмоций.

Что я мог ему ответить?

– Будем переходить к делу, садитесь, – предложил мне Арсен. – Сначала о булаве, которая со вчерашнего дня стала вашей.

Я сел в мягкое кресло напротив хозяина. От волнения у меня пересохло в горле и начало быстрее биться сердце.

– Булава бесценная в стоимости, и за неё вам дадут огромные деньги. Она – историческая ценность и её нет в каталогах краденых предметов искусства. О её существовании вообще никто не знает. В булаве есть золото и серебро, шипы из золота и бриллиантов, рукоятка инкрустирована полудрагоценными камнями. Как вам вчера говорил, я в секрете держал сведения о моей коллекции, в противном случае ограбления было бы не избежать. Я понимаю, что вам нужны деньги, поэтому вы можете продать её в ближайшее время. У меня не поднимется рука продать эту булаву, она была гордостью и талисманом моего рода несколько столетий. Хотя мне уже всё равно. Я вам, Сергей, назову имя покупателя, который имеет большие деньги и не будет долго торговаться. Это Вадим Ганчук.

От фамилии возможного покупателя я оторопел. Ведь это украинский миллиардер, владелец заводов, телеканалов, известного музея искусства в Украине. Его фамилия часто звучит по телевидению и не сходит со страниц интернета и прессы.

– За булаву можно у миллиардера Ганчука просить четыре миллиона долларов.

Я почувствовал, что моё дыхание остановилось. Мне стало не по себе, я впал в прострацию. Может, это очередной сон? Может, меня привезли в психбольницу? Но я же никогда не обращался к психиатру за консультацией. Нет, это всё-таки явь, а не сон.

– Арсен, можно воды выпить?

– Сейчас посмотрю в холодильнике. – Вернувшись из кухни, он передал мне бутылку. – Вот, минералка.

Я беру бутылку и смотрю через её зелёное стекло в окно. Всё в нереальном зелёном цвете. Так же, как и моя жизнь сегодня напоминает нереальный мир, в котором я пассажир. Когда будет последняя остановка в моей жизни, я не знаю и не хочу этого знать. Я хочу быть счастливым, как все нормальные люди.

– Арсен, а Ганчук не ограбит меня, не отберёт ли бесплатно булаву, оторвав перед этим мне голову? – я хотел сказать «отрубит мне голову», как было в последнем сне, но решил сказать «оторвёт».

– Нет, Сергей. Я думаю, что он такого не сделает. Он хотя и сволочь, но интеллигентная сволочь. Он никогда не грубил журналистам, как другие украинские миллиардеры, и в случаях когда ему приносят старинные предметы для приобретения, никого не обманывал и не грабил. Во всяком случае я такого никогда не слышал. Он не любит скандалов, он миллиардер и не хочет лишнего шума вокруг своего очень известного в Украине имени. На открытом аукционе, то есть при легальной продаже, булава бы стоила не менее десяти миллионов долларов США. Но зачем вам открытый аукцион? Зачем вам лишняя шумиха? Да и так быстрее и проще будет её продать.

При упоминании о том, что булаву на аукционе можно продать за десять миллионов, у меня пересохло во рту и начали дрожать руки. Я начал нервно пить минералку, скрывая своё волнение от Арсена, хотя он на меня не смотрел и ему было всё безразлично.

– Да, Арсен, мне лучше продать булаву тихо, без лишней шумихи, ведь я не привык к излишнему вниманию к моей скромной персоне, – я немного помялся и из скромности спросил Арсена: – Это не слишком большая сумма за моё будущее расследование? Ведь булава стоит миллионы долларов.

– Нет, Сергей, мне уже не надо ничего. Более того, после того как вы назовёте имя убийцы дочери, я вам отдам всю мою коллекцию антикварных произведений искусства, свою квартиру и дачу. А мне скоро лежать в сырой земле.

Лицо Арсена жёлто-серого цвета на фоне солнечного тёплого весеннего дня выглядело, как весёлая свадьба выглядела бы на фоне печальных похорон.

– Вот смотрите, сейчас мне делают лучевую терапию и мои волосы выпадают клочками. – Арсен взял пучок волос и выдернул его без лишних усилий.

Мне стало не по себе. Стало жалко Арсена и его дочь Марту. Дочь покинула жизнь десять дней назад в девятнадцатилетнем возрасте, а скоро покинет этот мир и её сорокачетырехлетний отец. Да, это плохо, когда родители хоронят своих детей. Плохо, что Арсен похоронил свою жену, когда его дочери было пять лет. Но уже ни дочери, ни ему самому никто не поможет. Я ещё больше стал жалеть Арсена и его покойную дочь. Боже, почему так?

Не отрубит ли мне голову за булаву миллиардер Ганчук? Ведь почти все украинские миллиардеры свой капитал заработали криминалом. А так хочется разбогатеть и чтобы голова была на плечах, а не валялась в кустах с оскаленной от боли гримасой.

После коротких раздумий я захотел перейти к делу и задать Арсену важные вопросы. Арсен отрешенно смотрел в окно. За окном вдалеке было видно зелёное поле – свежий воздух, гармония природы.

– Арсен, я хочу задать несколько важных вопросов.

– Да, пожалуйста, конечно. Это ваша работа.

– Но сначала хочу ещё раз уточнить, почему вы считаете, что вашу дочь убили?

– Моя дочь была жизнерадостным человеком, два года назад она осудила самоубийство мужчины из соседнего дома, который спрыгнул навстречу смерти с крыши девятиэтажного дома, перед эти оставив предсмертную записку. Марта знала, что я скоро умру от неизлечимой болезни. Разве она могла в такое физически и морально тяжёлое для меня время оставить меня одного? Разве она не понимала, что её преждевременная смерть убьёт меня окончательно? За несколько часов до смерти она звонила мне. Настроение было весёлое, обещала приехать ко мне. Марта была обязательным человеком и никогда мне не лгала. Разве она могла по телефону мне говорить, что приедет и чтобы я её ждал, а сама надеть на шею смертельную петлю? Какая логика? Да и у моей дочери не было причин свести счёты с жизнью в девятнадцать лет. Я не слышал от неё, что есть какие-то проблемы. Она никогда не скрывала от меня своих трудностей. Я её приучил к этому с самого детства. Когда я с ней разговаривал последний раз, она говорила, что кого-то ждёт дома, но скоро приедет ко мне в онкодиспансер. Кого она ждала, я не знаю. Кроме того, ещё есть два факта, которые говорят о том, что Марта не была самоубийцей. Вот смотрите, Сергей, – Арсен рукой позвал меня за собой и вышел в коридор ко входной двери. – Вот мой входной замок. Этот замок, как и дверь, – старые. Года два-три тому назад замок сломался, и входная дверь закрывалась только ключом снаружи. Вот видите, – Арсен открыл дверь и прокрутил рукой вентиль замка, но замок не закрылся. Потом он вставил ключ снаружи и прокрутил его – замок закрылся. – Я уже давно собирался привести мастера, чтобы поменять замок, но всё время забывал об этом. Так и не поменял. В этом не было острой необходимости, так как дверь изнутри запирается на два засова. То есть когда дверь изнутри закрыта – её не открыть ключом. Мы всегда, даже днём, закрывали дверь на засовы, дверь старая и её всё время открывал сквозняк. Ну почему я не поменял старую дверь и замок? Хотя, в принципе, какое это имеет значение? Мою Марту уже не вернуть, и мне скоро будет холодно и одиноко в «однокомнатной квартире без окон».

Я опять вздрогнул от напоминания Арсена о его скорой смерти. Арсен стал напротив окна. Я заметил, что его уши просвечивают от света из окна. Видимо, у него анемия, а это не редкость при онкологическом заболевании. Мне оставалось только слушать его. Чем я его мог утешить? И надо ли было утешать? Ситуация для меня была непростая.

– Так вот, в тот день я ждал дочь, но она не пришла и я позвонил Марте на мобильный телефон перед её смертью – она не ответила. Я поехал домой. Позвонил в звонок. Марта дверь не открыла. Я подумал, что она вышла из квартиры. Я открыл дверь своим ключом и увидел в комнате мою Марту с петлёй на шее. Это тяжело было видеть. Она не могла сама изнутри закрыть замок, ибо он поломался и не закрывает дверь изнутри.

– То есть, Арсен, вы хотите сказать, что Марта не могла сама закрыть на ключ дверь?

– Да, именно так! Она могла только закрыть дверь на засов. Но в таком случае я бы не открыл дверь ключом снаружи!

– Вы хотите сказать, что кто-то закрыл дверь ключом снаружи?

– Именно! А как же тогда получилось так, что дверь была закрыта?

– Вы ничего не попутали? Дверь действительно была закрыта, и вы её открыли своим ключом?

– Да! Мне ещё рак не выел мозги. Я всё помню отчётливо. Я вообще этот день запомнил на всю жизнь. А вся жизнь для меня короткая теперь. Я бы хотел это всё забыть, но не могу и мне осталось недолго этот день помнить…

– А сколько у вас было ключей от входной двери?

– Было три: один у меня, второй у Марты, третий я держу на работе.

– А где ключ Марты?

– Я не нашёл его в квартире, хотя искал после похорон.

– Вы говорили об этой странности с закрытой дверью полиции?

– Да, я им это говорил. В полиции мне ответили, что, наверное, я что-то попутал, наверное, дверь была открыта. Но я -то знаю, что дверь была закрыта ключом снаружи. Полиции нашей лишь бы дело закрыть как самоубийство. Зачем им нераскрытое убийство? Зачем им портить статистику? А так и проблем нет. Самоубийство – и никто в этом не виноват, кроме самой Марты. Все соседи и полиция тоже наверняка знают, что мне осталось мало жить на белом свете. И полиция знает, что я не могу им чем-то испортить карьеру. У меня нет времени годами судиться для обжалования постановления полиции о закрытии уголовного дела связи с самоубийством. У меня вообще нет времени! Да и кто теперь доверяет украинским судам?

– Да… о наших судах, это правда. Я, как адвокат, знаю, что некоторые люди годами судятся и часто безрезультатно.

– Поэтому, Сергей, у меня нет времени на украинские суды, которые будут тянуть лямку. Я хочу, чтобы вы побыстрее расследовали убийство Марты и сказали мне, кто это сделал. Глупо мне надеяться на украинскую полицию. Да и времени у меня в обрез. Я хочу до своей смерти узнать, по чьей вине я похоронил свою доченьку. Ведь по логике жизни дети должны хоронить родителей, а не наоборот.

– Да, Арсен, вы правы. Я вас понимаю.

– И второе обстоятельство. Я был подавлен тем, что дочь мертва, и не осматривал её тело, было как-то не до того. Хотя напрасно. Только в церкви, где дочь отпевали, я её погладил по голове и под волосами на голове заметил два синяка. Я ничего никому про это не сказал. Какой уже был резон? Это были последние минуты прощания с дочерью.

Да… я понял, что смерть Марты принесла мне много вопросов, а ответы я должен сам дать.

– Арсен, вы кого-то подозреваете? У вас есть враги?