Литерный вагон

– Спасибо. Мне очень хотелось послушать профессора Масалова.

– Да, Иван Петрович – талантливый ученый, – Никитин старался говорить учтиво и вежливо, но получалось устало и сухо – Алексей не верил, что незнакомец может сообщить ему что-либо интересное.

Фролов неловко переступил с ноги на ногу.

– Время, Алексей Васильевич, сейчас позднее, вы, конечно, устали, поэтому… скажу только главное.

– Да, время, действительно, позднее.

Фролов посмотрел прямо в глаза Никитина (отметим, читатель, этот миг!):

– Все, что сегодня на конференции говорилось о сгоревшем вагоне с документами, – ложь. Выдумка, Алексей Васильевич!

«Это, наверно, второй партизан Бельцов с его сакраментальным «все бесстыдно врут», – подумал Никитин, но все-таки спросил:

– А вы, извините, знаете правду?

– Знаю. И могу вам эту правду рассказать, – Фролов заметно разволновался. – Для меня вы человек, конечно, едва знакомый, можно даже сказать, вовсе не знакомый, и если бы не наша встреча три часа назад… Но раз уж мы увиделись… Рассказать о вагоне мне сейчас, кроме вас, некому. Если наше знакомство продолжится, вы поймете, почему.

– Но слова…

Фролов настойчиво перебил:

– У меня, Алексей Васильевич, есть вещественные доказательства!

В эту минуту в Никитине дрогнуло сердце – так иногда случалось во время археологических раскопок, когда под его скребком, осторожно снимавшим тонкий слой земли, еще ничего не было, но уже было ясно, что что-то обязательно должно быть.

– Тогда… – Алексей сделал осторожное движение рукой, приглашая Фролова вернуться в здание.

– Нет, нет, Алексей Васильевич. Наш будущий разговор, как говорится, на свежую голову. Я помогу вам узнать правду о вагоне, но вы примите одно мое необременительное условие: сначала я познакомлю вас с вещественными доказательствами – без них мой рассказ не вызовет у вас доверия, покажется выдумкой. Но за доказательствами придется съездить – недалеко… Сейчас вы дайте согласие на поездку… У меня есть легковой автомобиль, послезавтра в шесть вечера я могу позвонить вам на работу…

Алексей к этой минуте уже не ощущал усталости и был взволнован не меньше своего таинственного незнакомца. Конечно, он поедет с Фроловым, и не только потому, что это – недалеко. Но теперь уже и не хотелось вот так просто и вдруг, не поговорив, разойтись с человеком, который что-то знает (поверим человеку пока на слово!) о вагоне с документами. Поэтому ответ Никитина прозвучал неуверенно, будто решение, принятое им, было еще не твердым и не окончательным:

– Я, Григорий Васильевич, наверно, приму ваше условие, но давайте мы с вами…

– Не будем зря терять время! Звоню вам послезавтра в шесть вечера. На работу, – Фролов слегка поклонился и, быстро повернувшись, скрылся в большой толпе, уже спустившейся с мраморных ступеней на тротуар.

Глава 3. Военная тайна

1

Весна в том году наступала медленно. В марте и в первые декады апреля небо было серым, часто шли холодные дожди, солнечные дни, редко случавшиеся в это время, сменялись ночными заморозками, поэтому все в природе осторожно выжидало и не торопилось начинать новый круг жизни. Только в конце апреля пришло, наконец, первое, еще не жаркое, тепло, и тогда быстро, будто догоняя упущенное время, зазеленели улицы и городские парки.

Расставшись с Фроловым, Никитин решил домой не торопиться. Хотелось праздно пройтись по вечернему городу, чтобы на свежем воздухе хорошо обдумать только что случившийся разговор у крыльца архива.

«Что Фролов знает о вагоне?».

Алексей пересек небольшую площадь, где при слабом свете двух грязных лампочек, висевших на столбах, перепоясанные платками старушки торговали редиской и молодой картошкой. Потом прошел длинную улицу Садовую и стал спускаться по круто шедшей вниз, прямо к Пушкинскому парку, Петровской улице.

«Здесь мне всегда хорошо… Почему? – мысли, еще минуту назад устало пульсировавшие вокруг таинственного Фролова, незаметно отклонились в сторону. – Почему на Садовой, наоборот, у меня всегда и беспричинно портится настроение? Наверно, окружающие нас неодушевленные предметы действительно заряжены пока еще не ясной для науки энергией – со знаками плюс или минус, эта энергия, взаимодействуя с энергией человека, усиливает или ослабляет нас… Если это так, тогда история каждого города – это не только пронесшиеся над городом события и судьбы живших в нем людей, а и сформированное временем его энергетическое поле – лицо города. У только что построенных городов лица нет, поэтому они холодны и неуютны; у старых, но разрушенных временем или войной – лишь осколки лица…».

Энергетическое поле краевого центра К., по воле политиков пережившего не одну мировую встряску, хранили немногие строения. Мимо одного из них, с любопытством поглядывая на зарешеченные окна подвала, где находился маленький ресторан, и шел сейчас Никитин.

Дом этот с хорошо сохранившимся портиком на фасаде и входом, украшенным декоративным фронтоном, уже почти сто лет прочно стоял на тяжелом каменном фундаменте. Построил его еще в прошлом веке местный фабрикант и владелец нескольких гектаров городской земли Иван Пантелеевич Мурзак, слывший в округе человеком не только беспутным и развратным (об этих качествах Мурзака публика, будто и критикуя, рассказывала всегда с неизменным оттенком восхищения и даже зависти), но и большим поклонником изящных искусств. Иван Пантелеевич в городе открыл и содержал на свои деньги клуб поэтов, театр оперетты (где оперетты ставились редко, а в основном игрались водевили местных самодеятельных драматургов), организовал выпуск альманаха «Любовные приключения в стихах и прозе» – издавались в год две толстые книжки; наконец, Мурзак привез из-за границы австрийца-архитектора и его помощника по инженерной части, которые между загулами, к которым в компании с хозяином оказались большими охотниками, спроектировали и построили этот двухэтажный особняк. В старое свое жилье хозяин, к тому времени еще не обзаведшийся семьей, переселил клуб поэтов вместе с муниципальной библиотекой и читальным залом, в новом доме второй этаж занял сам, а на первый свез со всей округи многочисленную родню.