Границы реальности (становятся тоньше)

Старая ведьма всё знала. И про Алину тоже знала, когда рассказывала ей сказки. Иные, чем другим детям. Пугающие, манящие в водоворот странного. Настолько завлекательные, что Алина в них нырнула с головой и до сих пор не выкарабкалась.

Стоит на страже. Между зримым и незримым. Между былью и небылью. Между сбывшимся и несбывшимся.

Стоит и не пускает ни туда, ни обратно. Хотя и не знает точно, кто так решил. Никто не говорит ей, что можно делать, а что нельзя. Алина просто знает: она – страж.

Некоторые всё же пробираются. Обходят стороной, хитрят, отвлекают. Просачиваются сквозь Алинины руки и уходят в новую жизнь.

И ничего не случается. Никаких наказаний для Алины.

Так может всё это не имеет смысла? Но кто-то внутри говорит: «Имеет». Правда, не объясняет: в чём тот смысл.

Порой хочется сдаться. Отступить, отойти в сторону. И пусть весь тот поток хлынет куда и как хочет. Какое ей дело до всего этого? Она ведь и сама выбраться отсюда не может. Страж-заключённый.

А других нет. Она звала мысленно и искала. Никого вокруг, лишь образы, жесты и мысли. Звуков тоже никаких нет.

Проклятая старая ведьма! Колдунья седовласая. Заманила, заставила, обманула. Посадила сюда, а сама жизнь доживает. Ведь наверняка место это было бабкиным. Наверняка она отсюда как-то сбежала. Наверняка такое возможно…

Знать бы как.

«Как травинушка в поле одинокая…», – тянет Алина мысленно. Звуков в этом мире нет, но это не самое страшное. Плохо, что здесь нет слёз…

ЛитРПГ

(развёрнутый ответ на егэ по литературе, удостоенный высшего балла и комментария «изи катка»)

Колыбель ещё качала Пушкина, а тот уже качал харизму. С детства он считался обворожительным сукиным сыном, да им и остался до смерти. Порой, конечно, посещали сомнения, так ли персонажа развивает, но свернуть с выбранного пути тяжело, да и навыки уже не перераспределить. Бардовская стезя надолго приковала к себе и не отпускала. И лишь когда упал поэт, невольник чести, то вскрикнул он: «Пистолеты! Пистолеты качать надо было!»

Лермонтов с детства хотел быть похожим на Пушкина. Но всё не получалось. А тут услышал роковую фразу и просветлел разом. С пистолетами у него дела обстояли более-менее, так что породив стихотворение во славу своего кумира, отправился Лермонтов отрабатывать его последний наказ – в горы, на Кавказскую войну. Там раскачался до предела. Настолько, что начал вольности допускать. Заявлял повсюду, что Кавказ под ним теперь, хотя на деле просто Пушкина цитировал – считал это наилучшим комплиментом. Но местные такой преданности не оценили и пригласили Лермонтова выйти поговорить, хотя лучше бы в люди выйти старались, право слово. На беду свою, Лермонтов по характеру лавфул-гуд был, потому попробовал решить дело миром. А местные за характер не заморачивались и не отыгрывали его вовсе, предпочитая на репутацию работать. Принято у них было, что за человека дела отвечают, которые он в горных пустошах сотворил, а не то, что у него там в характеристиках прописано.

Обо всём этом прослышал Гоголь. Смекнул, что началась охота на писателей, а потому разом сменил профиль на некромантию. Он и раньше с нечистой силой заигрывал, а тут совсем в неё ударился. Однако же при очередном вызове демона, когда пытался смастерить кровавого голема вместо кровяного, провалил мораль и сжёг второй том путевых записок о путешествии по Тамриэлю. В дальнейшем же демоны Гоголю всюду являлись, хотя на деле ровно в этот момент они его и покинули.

Говорят, что один из демонов, воспользовавшись заклинанием Портала – который синий, а не оранжевый – отправился к Достоевскому. Тот коротал вечер у себя дома, как вдруг ощутил – место на литературном Олимпе пусто. Гоголя больше нет, а иные ещё далече! Вскочив, нервно дёргая себя за волосы, Достоевский ощутил, что его переполняют идеи одна другой красочней, и все с кровавым душком. То нашёптывал ему демон, выбравший Достоевского своей аватарой. К сожалению, в отместку за идеи демон требовал подношений в виде попоек, азартных игр и загулов на стороне. И более всего раздражала демона жена Достоевского – поистине святая женщина, хоть и непись.

Пока же Достоевский зарабатывал опыт, но не деньги, Толстой качал телосложение и, по слухам, штангу. Издавна выбрал путь созерцательного восприятия и силой этого же взгляда укрощал любого, кто готов был посягнуть на его наследие. Как почётный лендлорд и не менее почётный паладин, веровал и наставлял на путь истинный. Владел магией длинного слова и повторял его ровно до тех пор, пока кто-нибудь грамотный не возьмёт бумагу и не запишет то слово для потомков. С этого-то обычно всё и начиналось – слова выпрыгивали из широкой груди Толстого, увязывались в предложения и длились, пока не заканчивались где-то на пятнадцатом томе, потому что о еде тоже забывать не следовало.

Феномен Толстого изучал в своё время Чехов, определивший, что имеет дело с редким заболеванием. Подготовленное лекарство, однако, по старой мудрости, cura te ipsum, в результате чего обрёл скальпель краткости – плюс пять к цитированию, плюс восемь к запоминанию и минус первый и последний абзацы.

Булгакова, в свою очередь, Толстой не интересовал, а вот Гоголь вызывал симпатию. Булгаков и сам был не прочь в некроманты записаться, но давно уже числился в клириках. А поскольку был он не сталелитейщиком и даже не сталинолелейщиком, то милостью богов был не обласкан. Так что писал он то оригинальную трактовку столкновения Тота и Анубиса, а то свой вариант Затерянного мира в реалиях раннего СССР. А ещё масштабное полотно, включающее вариацию истории Гоголя, демона и попаданца в первые годы от рождества Христова. Видя такое рвение, демон старательно поддерживал жизнь в Булгакове, ожидая, когда наконец-то история Мастера Некроманта будет окончена. Впрочем, когда Булгаков стал мухлевать и работать медленней, демон покинул его и вселился в Набокова.

Набоков привлёк демона своим увлечением энтомологией. Одно это уже показывало, что на развитие персонажа ему наплевать. Набоков бросался из крайности в крайность, выбирая то шахматы, то ещё что-нибудь подобное. Однако же появление демона взбодрило Набокова. Чувствуя себя Фаустом, стремившимся познать всё в этом мире, он отправляется в неизведанный мир жарких фантазий, которые выписывал, тем не менее, с присущим ему педантизмом. Впрочем, демон сам себя в конечном итоге и сгубил. Четырёхкратная номинация на Нобелевскую премию перекрестила неведомую сущность, и она вернулась к себе, оставив Набокова в лёгком недоумении и некоторой амнезии, в которой он, правда, никогда не признавался.

По слухам, всё это однажды приснилось маленькому Пелевину, что в дальнейшем и предопределило его творчество. По другим слухам сна никакого не было, а были лишь мухоморы. По третьим – Пелевина тоже нет, а всё это труд слаженной команды профессионалов в лице война-вампира, мага ордена Октябрьской звезды, вора из Вавилена и клирика средней полосы, каждый из которых отвечает за своё направление и части речи. Впрочем, есть мнение, что и команды никакой нет. Вообще ничего нет, а все мы находимся не здесь и нам никак.

Погружение в слои правды с господином Фун Лао

(когда самурай без меча становится подобен самураю с мечом)

Господин Фун Лао владеет спичечной мануфактурой и весьма уважаемый человек. Он одинок, потому забрал меня у родителей, чтобы было кому передать дело после смерти.

По вечерам мы пьём чай, и господин делится со мной мудростью.

– В коробке жило семь спичек. Первая дружила с шестой, третья с четвертой, а пятая со второй. Седьмая спичка ни с кем не дружила, потому её сожгли первой.

Господин Фун Лао не задаёт вопросов. Я должен понять, что он хочет услышать.

– Без дружбы мы сгораем впустую, и некому жалеть о нашей гибели.

– Это только первый слой.

– Седьмая спичка сгорела, но осталась. Потому что один и шесть равно семи. Три и четыре, пять и два – тоже. Она была седьмой из седьмых.

– Да, но и это ещё не конец.

Дотошность – одно из главных качеств господина Фун Лао.

– Седьмая спичка не могла дружить, потому что она была всего лишь спичкой. Она знала об этом, а потому не жила иллюзиями в отличие от остальных. Будь честен с собой и выполняй своё предназначение.

Господин Фун Лао улыбается, а я перевожу дух.

– Всё правильно. Но это лишь третий слой. Правда редко бывает запрятана так близко.

Жаль, но я опять что-то упустил. Мне стыдно перед господином за свой промах, и я стараюсь его исправить.

– Седьмая спичка не жила иллюзиями, что может дружить. Она знала о себе всё и единственное, что могла сделать – сгореть, даруя тепло. В этот момент она была счастлива, хотя и не умела чувствовать.

Господин Фун Лао останавливает меня взмахом руки.

– Правда в том, что только лишь спички знали: кто из них седьмая, а кто первая. Мы сожгли одну и сами решили какую именно. Человек живёт в мире, который он создаёт по праву сильного.

Я смиренно склоняю голову.

– Но это только лишь пятый слой, – продолжает господин Фун Лао. – На самом деле, никакую спичку никто не сжигал. Это всего лишь пример, построенный на пустом месте. Но посмотри: сколько всего мы возвели там, где ничего не было.

Надеюсь, я унаследую хотя бы частичку мудрости господина…

Метод чтения

(за функциями людей не видят)

Елена Вадимовна работает кондуктором троллейбуса и за год прочитывает ровно одну книгу.

Каждый раз это книга в мягкой обложке – из тех, где страницы склеены, словно в старых календарях, которые принято обрывать каждый день. Елена Вадимовна покупает книгу в начале года и старается, чтобы в ней оказалось примерно столько же страниц, сколько предстоит рабочих дней.

Обложка тоже идёт в счёт. С неё-то всё и начинается.

Елена Вадимовна долго и тщательно прощупывает обложку пальцами, словно бы лаская текстуру. Старается запомнить малейшую деталь, изображённую на картинке. Произносит про себя – а иногда и вслух, если в троллейбусе мало пассажиров – название и автора. Меняет интонации, чтобы лучше прочувствовать.

Вечером того же дня она аккуратно отрывает обложку, захватив по пути страницу с аннотацией – ни к чему заранее знать, о чём книга.