Анжелика Балабанова pro & contra известных личностей

– Если фройляйн Энгельслика расскажет это муттер, майне место станет жуткая тюрьма, – сообщила гувернантка, утирая слезу.

Русский язык Брунгильда знала очень плохо. Зато они очень хорошо поладили: Анжелика стала учить её русскому, а та взамен дала ей почитать тоненькую книжицу про этот самый призрак, для травли которого объединились все силы старой Европы. «Ильлегаль», в десять лет девочка познакомилась с этим словом.

Как только за дверью слышались тяжелые шаги матери, Анжелика громко вещала:

– Аллес ин орднунг! Дер винтер ист да!

Проколов не было. Была взаимовыгодная дружба.

Такая, что спустя лет пятнадцать постаревшая Брунгильда признает в пламенном ораторе на митинге немецких социалистов свою ученицу. Та не увидит её с высокой трибуны. А может, увидит, но не узнает. Может, и узнает, но не захочет видеть.

Сработал бартер и с француженкой.

– Кабан жрэ репу, а кон траву, – доносилось исключительно для маман. Да пораскатистее, с прононсом, с ударением на последнем слоге…

Языки иностранные давались юной мадемуазели легко. Успевала вообще по всем предметам. Каждый раз в конце мая мамахен устраивала Анжелике годовой экзамен. Так было и в этот раз. Шурша духами и муарами, маман уселась в мягких креслах.

– Год прошёл, пришёл медведь – на успехи посмотреть! – так она это называла. – Прожексьён кутюр, силь ву пле!

– Пле ву силь! – бедная дщерь протянула ей на суд свою вышивку.

Целый вечер она сидела над холстом. Растянула его на пяльцах, цветными карандашами набросала по материи рисунок, подобрала ниточки-мулине и за три часа проштопала всё цыганской иглой.

– Кес ке сэ?! – ахнула мамахен.

– Маман, дышите носиком! – без страха и упрёка отвечала девочка. – Это птица-феникс, восставшая из пепла! Так мне видится. И кто скажет, что на самом деле она не такая? В сей труд вложен год моих тягостных раздумий и почти столько же кропотливого труда…

Экзамен по музыке она тоже сдала. Онемевшая мать только кивнула головой, когда её Гелечка на двух языках повторила:

– Играю на фортепиано последний раз. Не моё это. Пусть музыкой занимается Берта Соль. И петь тоже не буду, я не стрекоза какая-нибудь…

Вот и всё. Домашнее обучение закончилось. Девочка выросла. И она просит – нет, она не просит, этот enfant terrible уже требует! – отправить её в гимназию. О, ужас! Вот бы слышал это бедный Исаак! Что скажут Ужасовичи?

Скандал был бессмысленно-беспощадным и долгим. Братья Анжелики держали молчаливый нейтралитет. А соседи Ужасовичи сразу согласились, что это ужас. Их тайная мечта породниться с Балабановыми развалилась одномоментно. Раньше они часто намекали:

– Городок у нас небольшой, порядочной девушке и выйти-то некуда, кроме как замуж.

Абрамчик, младший Ужасович, был в курсе, готовился, потирая мокрые ладошки. Но раньше он так тихо, вежливо и добросовестно ждал, а теперь перестал здороваться.

Желечка всё это странное лето очень много читала. Для дочери черниговского богатея в книжной лавке Марка Кранца всегда откладывали новинки – бесплатно и в неограниченном количестве.

К осени всё разрешилось. Мамахен списалась со старшей своей дочерью, которая давно была замужем и жила в Харькове. Рядом с её домом открыли светскую школу для девочек. Туда мать и согласилась отпустить несносное дитя.

– Вступительный экзамен по русскому языку ей не сдать, – ликовала она. – Вернётся шёлковой!

Эх, шелка да муары – страшно далеки вы от чаяний родного чада! Нормативную лексику великого и могучего русского языка Анжелика учила по книгам, а сверхнормативную слышала от кучера Игната и жены его стряпухи Фроси, когда те перекликались, яко Ромео с Джульеттой.

Короче, кучер уложил в тарантас старый кожаный чемодан, в который поместились два платья, бельё, дюжина книг, любимая кукла, корзинка Фросиных пирожков и кое-что по мелочи. Когда Чернигов остался позади, Желечка мягко спросила:

– Игнат, вы, похоже, не русский человек?

И добавила для крепости чуток сверхнормативного. Кучер хмыкнул, щёлкнул кнутом:

– Но, залётные! Малая барыня быстрой езды желает!

И весь путь они тренировались в русской лексике. Мал?ю больше интересовали этимология и этногенез, а Игнат учил её семантике на примере мелких деталей конской упряжи. Этими познаниями Анжелика Балабанова очаровала приёмную комиссию.

Сказать, что в школе для девочек всё было в радость, – значит, не сказать правду. А суровая правда состоит в том, что любая школа ни на одном языке не рифмуется со словом «свобода». Это антагонисты.

В Харьковской школе для благородных девиц Анжелику выбешивало всё. Прежде всего – униформа. За голубые платья и белые передники, девочек звали «голубицами». Учителя носили синие платья без передников – это, понятно, «синявки». Ходить на переменах можно только в парах, больше трёх не собираться даже в общей спальне – дортуаре. А рядом, от кухни нестерпимо несёт протухшей рыбой, и потому всю ночь снятся медяки россыпью, и всякие шишиги болотные норовят под ночной чепчик залезть. А с раннего утра до позднего вечера – муштра.

Первый праздник выпал на Рождество. Все – от младших классов до выпускного – мучились страданиями:

– А бал будет? А кадеты будут?

Кавалеры будут настоящие! «Шерочки с машерочкой» отменяются. Мигом наладили себе причёски с завлекушками над ушками, серёжки достали из чемоданов. А старшая «синюга» как увидела да как заорёт:

– Всем перечесаться! А то отменю к лешакам Рождество!

Кадеты пришли строем. Они приглашали на танец в основном старших «шкод». Разрешался с партнёром только один тур, и мальчики очень скоро стали искать девочек помоложе. Один такой подошёл и к Анжелике. Танцевал он отвратительно, был ниже на голову, весь в перезрелых прыщах, ладони мокрые, дышал со всхлипами. Вот где ужас-то – хуже Абрамчика Ужасовича! Сразу пропала тяга к противоположному полу. Нету тяги, ушла в пол.

Потом, значительно позже, когда Анжелика станет номенклатурным революционером, ей при слове «кадет» мигом поплохеет до жути. И при знакомстве с лидером русских кадетов Милюковым она станет выискивать у него на лице прыщи, чем немало смутит будущего министра иностранных дел Временного правительства.

Но вернёмся к Харьковской школе. До Пасхи «голубицы» и «синявки» держали строгий пост, не пили, не ели – говели. Закон Божий суров, но это закон. С другими предметами Анжелике было намного проще. Особо уважала она логику, легенды и мифы Древней Греции, ритмику, статистику, обществоведение и ОБЖ. Шла круглой отличницей, неизменно избиралась старостой, минуя два класса, была переведена сразу в пятый за «поразительные лингвистические способности».

С отличным табелем и смытым настроением возвращалась она почтовым дилижансом в Чернигов на летние каникулы. Она уже большая, сопровождающих ей не надобно.

…Желечка просто не узнала родной город. А город не узнал её. За год оба выросли, изменились. Чернигов мостился брусчаткой, расцветал сиренью, сверкал газовыми фонарями и новыми деревянными тротуарами. Старый мост собирались ремонтировать, а выше по течению Стриженя, напротив семинарии, начали строительство второго моста.

Дома все сразу заценили её возрастной скачок.

– Ну-ка поворотись-ка, молодшая! Экая ты гарная зросла!

Братья радовались искренне, мамахен не очень, но тоже обняла. Даже Абрамчик Ужасович, увидев, поздоровался. И пришёл – якобы пластинку послушать, куплеты Сарматова про кота. Это ж таки тоже новость: Балабановы первыми в городе приобрели граммофон.

Короче, каникулы начинаются, путь к взрослой жизни открыт. Вперёд, Анжелика!

И она пошла. Первый адрес – книжная лавка Кранца. Впрочем, это уже не лавка, а целый магазин с библиотекой. Здесь ей рады с большой душой.

– О, юная госпожа Балабанова, с возвращением! Уж и не знаю, как к вам теперь обращаться! Желаете новинки, как всегда? Вышли крайние книги нашего земляка Глеба Ивановича Успенского, он сейчас в столице, нездоров, но новые тома его собрания сочинений у нас есть…

Пока хозяин паковал отобранные книги, Анжелика прошла в зал библиотеки. У дверей сидел за столом с какой-то книгой молодой мужчина. Тёмные густые волосы, вздёрнутый нос, чистое лицо, несвежая рубаха…

Он мигом повернулся к ней всем телом, спросил с улыбкой:

– Я не помешал вам?

– Нет, вы мне не помешали. Я здесь просто не была никогда, заглянула посмотреть, пока мне книги пакуют, – быстро ответила девушка и вышла.