Анжелика Балабанова pro & contra известных личностей

Тысячи рабочих, крестьян, студентов – и не только «лавристы» – собрались у дома великого революционера-гуманиста. Все венки не поместились в его небольшой квартире, десятки их стояли прислонёнными к стене дома. Капал мелкий холодный дождь, пальцы пахли ладаном, все молчали. Потом похоронная процессия двинулась к Монпарнасскому кладбищу. Парижане с удивлением глядели из окон. А из толпы им кричали:

– Да здравствует революция! Да здравствует Интернационал! Да здравствует Коммуна!

И пели «Марсельезу». Большинство на французском, но многие – на русском языке, в переводе великого Лаврова:

– Отречёмся от старого мира,
Отряхнём его прах с наших ног…

Кто-то поднял красный флаг. Полицейские кинулись его отнимать. Это повторилось и на кладбище, где они пытались порвать на куски красные полотнища.

Выступая у могилы от имени французских социалистов, Поль Лафарг сказал:

– Обращаюсь и к вам, товарищи из России! Вы имеете право гордиться Петром Лавровым. Вечная честь русскому социализму, давшему рабочему классу всего мира этого героя мысли, столь кроткого и столь непобедимого!

После таких слов Балабанова не могла не выступить. Она говорила о гигантском значении великого наследия Лаврова для будущих общественных преобразований. Сказала, в частности, о роли и месте его «Исторических писем» в своей диссертации. В конце передала от Георгия Плеханова благодарность Лафаргу и французским социалистам за большую подготовительную работу очередного конгресса Второго Интернационала.

– Вы очень хорошо говорили, – тихо сказал сосед, мужчина с пышными усами. – Доходчиво, ярко. Я так не умею. Хотя и пытаюсь…

– Пытаетесь выступать перед людьми, я правильно поняла?

– Нет, пытаюсь стихи писать. Меня зовут Аркадий Коц, я горный инженер, родом из Одессы. Сейчас вот работаю над переводом текста «Интернационала» господина Потье.

– Могу ли я вам как-то помочь? Всё-таки я доктор философии и литературы. И французский язык знаю с самого рождения.

– Благодарю вас. Не откажусь. Приглашаю посетить мои скромные пенаты.

Они поехали к нему домой, и эмигрант из Одессы показал ей свои наброски. Глядя с надеждой в глаза, посетовал:

– До меня ведь уже многие пробовали перевести. Вот Екатерина Бартенева, подруга Петра Лавровича, старалась как можно ближе быть к оригиналу. Но её перевод совершенно невозможен для песни: «Нет для нас избавителя свыше, ни бога, ни царя, ни парламента!»

– Вы абсолютно правы, Аркадий! Не надо тут ни красивостей, ни точности! Музыка давно есть, текст должен ложиться в её размер, слова нужно пропевать. «Интернационал» – очень длинное слово, поэтому рядом должны стоять короткие слова. Для равновесия. И каждая строчка должен быть призывом, лозунгом. Как в «Манифесте» Карла Маркса, оттуда надо их брать! И обязательно учитывайте русский менталитет!

Они просидели над переводом часа три. Пока, наконец, не родились чёткие строки: «Никто не даст нам избавленья – ни бог, ни царь и ни герой!.. С Интернационалом воспрянет род людской…»

– Вот это уже хорошо. То, что надо! Этот текст будет жить веками, корнями прорастёт в сердце каждого русского человека. И его не вырвать иначе, как вместе с горящим сердцем!

У Аркадия Коца были переводы и других строк текста Эжена Потье.

– Посмотрите, пожалуйста, Анжелика, а вот это не пригодится? «Презренны вы в своём богатстве, угля и стали короли! Вы ваши троны, тунеядцы, на наших спинах возвели»…

– Моё мнение, Аркадий, что староцерковное слово «тунеядцы» здесь лишнее. У вас же там сказано: «Лишь мы на то имеем право, а паразиты никогда». Боюсь, что кое-кто и при этих словах будет смущенно голову опускать. Если не сейчас, то позже…

Они тепло попрощались. Балабанова торопилась в обратный путь. Великому географу Элизе Реклю исполнялось семьдесят лет. Она везла юбиляру подарок – старинную карту Парижа.

А ещё её ждали друзья-революционеры и работа во Втором Интернационале.

Глава 3

«И Ленин такой молодой…»

НЕЖДАННО и негаданно налетел со всех сторон капризный ветер разброда и шатаний. Похоже, надолго. Это был безжалостный, как огонь, вздорный и обидчивый период, где никто никого не собирался ждать и тем более слушать. Революционеры жили и созревали в разных странах, читали разную «тенденциозную» литературу и по-своему понимали, куда движется человечество, каким оно будет завтра, каким оно вообще должно быть – или не быть. Всё пытались ответить на эти вопросы, и каждый при этом считал себя мессией. Ни о какой демократии или централизме речь и не шла.

Шло осеннее обострение нового столетия. Суфражистки с плакатами «За равноправие с мужчинами, но без них!» били стёкла полицейских участков Лондона, в тюрьме объявляли голодовки. Обвиняли немецких феминисток, что те не делают так же. Клара Цеткин, редактор женской газеты немецких социал-демократов «Равенство», пыталась силой печатного слова успокоить мужененавистниц. В острых диспутах и на многолюдных митингах доходило чуть ли не до рукоприкладства. Цеткин мужественно держала оборону, а маленькая Роза Люксембург, тоже ставшая редактором газеты социал-демократов, только польских, буйных активисток строго предупреждала:

– Не лезьте, подруги, под руки подруге моей!

Им обеим проще, они влюблены. Маленькая «красная фурия» – в своего литовского эмигранта, не имеющего соцобязательств. А «дикая Клара» – в красивом тёмно-синем платье в пол, с ниткой кораллов на шее и неизменной фуражкой на голове – каждый вечер после работы торопится к своему молодому мужу. Ещё три года назад, ей было уже сорок, она без памяти влюбилась в бедного, отчисленного студента. Окружила его заботой и свела под венец. Разница в восемнадцать лет не помешала, Клара ведь ничего не крала. Из студента вырос талантливый художник, картины его хорошо продавались, хватило на большой дом и автомобиль. До драк ли тут? И за что можно бороться без мужчин? За право? Да что вы, право!..

По Европе бродит призрак. Это ещё не тяжёлая поступь Командора. Это стучат каблучками феминистки. Но они уже не в моде, и новый век на повороте без труда обходит их.

В том странном «нулевом» году, только-только вернувшись из Парижа с похорон Петра Лаврова, Анжелика решила ехать за своими воинствующими и влюблёнными подругами в Германию.

Попыталась учиться экономике в Лейпциге, но не понравилась чопорная, до неприятия упорядоченная атмосфера. Зато там, на вечерних собраниях, она встретила Августа Бебеля, вождя социал-демократической партии Германии, а его верные помощницы Роза Люксембург и Клара Цеткин стали самыми близкими подругами Анжелики.

Балабанова вернулась в Брюссель. Георгий Валентинович Плеханов попросил её помочь в организации V конгресса Интернационала, который планировалось осенью 1900 года провести в Париже. Ожидались важные решения, Плеханов собирался дать бой бернштейнианцам и прочим оппортунистам. Их девиз «Движение всё, конечная цель – ничто» очень многим импонировал, но категорически отвергался радикальными марксистами. Тем более что два российских лидера – вечный эмигрант Плеханов и вернувшийся из сибирской ссылки Ульянов – наконец-то нашли друг друга и решили создавать единую общерусскую газету.

Впрочем, первый раз встретились они пять лет назад. И тогда Плеханов сказал про 25-летнего революционера, брата казнённого цареубийцы:

– Этот молодой товарищ – очень умный, образованный и одарённый даром слова. Какое счастье, что в нашем революционном движении имеются такие люди – эрудированные, с целостностью революционного мировоззрения и бьющей ключом энергией. Ни с кем я не связываю столько надежд, как с молодым Ульяновым…

«Старик» (так партийные сотоварищи называли Владимира Ульянова) ответил алаверды:

– Плеханов – человек колоссального роста, перед ним приходится съёживаться. Это настоящий апостол русского марксистского социализма…

Обменялись они тогда не только комплиментами, но и своими книгами. Интересно, что обе книги, авторы которых так хвалили друг друга, редактировал Александр Потресов. Он всю свою жизнь будет стойко держаться социал-демократических взглядов и, может быть, благодаря этому переживёт обоих авторов, несмотря на тяжёлую болезнь с детства.

Не только два автора тут нашли себя, но и два руководителя. Плеханов вместе с Аксельродом, Засулич и Дейчем основал заграничную группу «Освобождение труда». А Ульянов сотоварищи в Петербурге сплотил все кружки в «Союз борьбы за освобождение рабочего класса».

Они решили издавать единую газету «Искра». Ссориться, конечно, не собирались, никто драку не заказывал. Вот тут-то она и приключилась. Два лидера не поделили редакторского портфеля.

Плеханов пригласил приезжих из России к себе на квартиру. Принял их радушно. Он явно гордился тем, что Фридрих Энгельс лично передал ему эстафетную палочку во Втором Интернационале. Рукопожатый другом Маркса, он был старше Ульянова на четырнадцать лет и не сомневался в своём превосходстве – дескать, воевал, имею право.

Его близкое окружение давно делилось на две группы – «плехалюбки» и «плехалюбцы». Верная жена Розалия, неприкаянная Вера Засулич и вчерашняя студентка Анжелика Балабанова относились к первой группе. Приезжие – ко второй. Ульянов прилюдно объявил, что он – плехановец. Хотя позже честно написал:

«Мы всегда думали так: редакторами будем мы, а они – ближайшими участниками… как потому, что „старики“ крайне нетерпимы, так и потому, что они не смогут аккуратно вести чёрную и тяжёлую редакторскую работу: только эти соображения для нас и решали дело».

Анжелике молодой Ульянов поначалу показался загримированным актёром, играющим строгого школьного учителя. Но все, не только она, мигом почувствовали, каким гипнотическим воздействием обладает этот лысый человек с рыжей бородкой и хитрым взглядом карих глаз. Он делал вид, что внимательно слушает собеседника, но так он только готовился окутать несогласного железной хваткой своих едких контраргументов. Словно только у него одного была истина в кармане. Он тоже не сомневался, что станет редактором.

Дважды участники совещания вставали из-за стола, дважды Розалия Марковна раздувала самовар. Короче, «Искра», ещё не появившись, чуть не погасла. Избрали всё-таки Плеханова. Но это был первый и, пожалуй, единственный случай, когда будущий Ленин пошёл на компромисс с патриархом марксизма. Он никак не ожидал, что патриарх тут же начнёт распределять обязанности каждого. Ух, как он разозлился!

«Ослеплённые своей влюблённостью, мы держали себя в сущности как рабы, а быть рабом – недостойная вещь, и обида этого сознания во сто крат увеличивалась ещё тем, что нам открыл глаза „он“ самолично на нашей шкуре», – писал будущий вождь.

Затаённая обида, только она, даст ему право обозвать «отца русского революционного движения» подлейшим перебежчиком. Но это будет через пятнадцать лет, а пока молодой Ульянов страдает, даже нервами болеет, оттого что сложилось не по его плану. И год пройдёт, он будет жаловаться на Плеханова приехавшей из России жене. Крупская напишет об этом так:

«Ох уж эта заграница! Грязи тут и интриганства столько! Я всё больше и больше уважаю группу „Освобождение труда“, у всех у них интересы дела на первом плане, одно только – Плеханов не чуткий человек, но и это выкупается его страстностью».

При всём разброде и шатаниях в воздухе висела тяга к объединению. Ещё не «воспрял весь род людской», но очередной конгресс Интернационала в том странном «нулевом» году состоялся. И принял он важное решение: образовать постоянно действующий исполнительно-информационный орган – Международное социалистическое бюро. Так и получилось, что вся организационно-техническая работа, включая обширную переписку, пала на трёх женщин. Газета «Искра» и петербургский «Союз борьбы» – это, понятно, Надежда Крупская; «Освобождение труда» – Вера Засулич, а новый орган и документация Второго Интернационала – Анжелика Балабанова.