Среднеазиатские мозаики. 1966 год

– Кто ж с короля заходит! Так мы опять останемся…

Невысокая колхозница лет тридцати:

– Вы чего без хлеба кушаете? Возьмите у нас, пожалуйста…

Долговязый парень в очках – маленькой девочке с верхней полки:

– И тогда три Толстяка приказали позвать доктора Гаспара Арнери…

Дородная тётушка с недовольным лицом:

– А моя невестка старшего брата недолюбливает. Вот мы и переехали…

Ярко белобрысый мальчишка в коротких штанишках:

– Мам, можно я дам этому мальчику машиной поиграть?..

Доброжелательная дама со сладкой улыбкой:

– Здравствуй, девочка… как тебя зовут?… (Как её зовут?) Ну-ка скажи: Машенька… гляди, Машенька, кто это там к колышку привязан?.. овечка… (Что? Коза?) да… козочка… Ай-яй-яй… Машенька брыкается?.. Машенька хочет попрыгать?.. ну-ка: у-тю-тю, тю-тю-тю-тю… Машенька плачет?.. Машенька устала?.. ну… Машенька совсем разревелась?.. Машенька хочет к маме?.. Иди, Машенька, к маме… ножками – топ-топ… Прелестная девочка у вас!..

Худощавый наконец разговорившийся мужчина:

– Я был тогда на Дальнем Востоке, в поисковой партии…

Монументальный гражданин, торопливо пробирающийся в конец вагона:

– Мальчик, ты что возишься здесь, мешаешь людям ходить?..

Паровозная идиллия

На запасных путях стоят рядами начищенные, чёрные с красным паровозы. Они похожи на большие детсадовские игрушки или на яркие консервные банки.

– Немного жаль этих могучих добрых великанов, – сказала, вздохнув, сентиментальная тётенька…

Впрочем, их хранят на случай войны.

Коллективный вкус

Четвероклассница, услышавшая, что я москвич:

– Мне Москва не очень нравится. Ленинград лучше!

– А ты была в Ленинграде?

– (не смущаясь) Нет.

– А в Москве?

– Не была.

– Так почему ж тебе Ленинград больше нравится? По открыткам?

– А мы сначала с девочками разговаривали, а потом всем классом решили, что нам Ленинград больше нравится.

С мнением коллектива спорить труднее, но я всё-таки осторожно спрашиваю:

– А у вас многие из класса были в Москве или в Ленинграде?

– (недоуменно) Никто не был. Ну и что?..

Рыбная ночь

Ночью – остановка в Сары-Шагане, недалеко от Балхаша. Одна опытная пассажирка уже предупредила весь вагон, что сейчас местные будут продавать рыбу, что ею, безусловно, надо запастись и что надо просить маринку, потому что это, безусловно, самая лучшая рыба.

Поезд остановился. По перрону и по вагонам тотчас засновали бойкие старушки-казашки со связками больших распластанных рыб. «Маринку! Маринку!..» – кричали обученные пассажиры. «Маринка, маринка…» – утвердительно кивали казашки и совали им в руки связанную парами (пара – рубль, дорого, но удобно) копчёную рыбу. Все были довольны, пока поезд не отправился и не появилась откуда-то опытная пассажирка, которая всем объяснила, что рыба мало прокопчена и вообще полусырая, что она пересолена и годится только закусывать пиво и что это, безусловно, не маринка, а самый обычный судак.

Сама она конфузливо прятала за спиной точно таких же полусырых пересоленных судаков.

Мозаика вторая, алмаатинская

С первого взгляда

Почему путешественники так самоуверенны, что берутся описывать места, куда попадают впервые, не предоставляя это всецело тем, кто живёт там всю жизнь? Почему редактор, впервые увидевший рассказ, поправляет писателя, выпестовавшего там каждое слово? Почему в творческих натурах так ценится способность каждый раз заново, непривычными глазами смотреть на окружающее?

Новизна ощущения позволяет часто заметить то, что потом, когда привыкнешь, будет скользить мимо глаз, не задевая их, не проникая ни в мозг, ни в сердце. Поэтому иногда я намеренно буду описывать первое впечатление даже от того, с чем потом познакомился более детально.

Первым впечатлением от Алма-Аты были пирамидальные тополя, похожие на кипарисы:

Словно выстрелы вверх тополя,

Как зелёноракетный салют.

Словно небо сейчас подпалят

И в зелёном огне сожгут!..

Город с человеческого полёта

Я шёл вверх по Казачке. Это была настоящая горная речушка – шумная балаболка, веселившая меня игривыми бурунчиками и угощавшая сладкими ягодами растущего по берегам тутовника. План у меня был простой: идти не оборачиваясь, пока не заберусь достаточно высоко в предгорья, – и тогда сразу увидеть Алма-Ату сверху, во всём величии.

Расставшись с Казачкой и одолев крутизну очередного холма, я полез на песчаный обрыв, нависший над пыльной дорогой. Вокруг ликовало солнце, лёгкий ветер раскачивал пушистые головки громадных одуванчиков, хотелось петь и летать. Я решил, что забираться дальше пока не стоит, добрался до края обрыва, обернулся… – и полетел!.. естественно, вниз. В этот миг я и увидел Алма-Ату сверху. (Читателю сердобольному сразу скажу, что летел я недолго, быстро и довольно благополучно приземлившись на ту самую дорогу, над которой навис обрыв. Потом влез снова наверх – и тогда уже насмотрелся вдоволь.)

Глядя на этот изумительный город, я почувствовал всю глубину выражения «утопает в зелени». Дивное зелёное мохнатое море захлестнуло Алма-Ату. Еле-еле проглядывают стены и крыши зданий, белеют в садах уголки домов.

«Джунгли напали на город…»

Прочувствованные идиомы