Моя война, на которой я не был. …И которую не могу забыть

Моя война, на которой я не был. …И которую не могу забыть
Виктор Гаврилович Кротов

Автор рассказывает о судьбах своих родственников во время Великой отечественной войны, чтобы показать, насколько глубоко она затронула его самого. Даны ссылки на книги его родителей-педагогов, которые во время войны познакомились по переписке и полюбили друг друга.Книга является одним из свидетельств первого послевоенного поколения о том, что история этой войны остаётся значительной для всех нас, благодарных фронтовикам и всем, кто трудился ради победы над захватчиками.

Моя война, на которой я не был

…И которую не могу забыть

Виктор Гаврилович Кротов

© Виктор Гаврилович Кротов, 2020

ISBN 978-5-0051-2390-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Фото из семейного архива

* * *

Кто бы мог подумать, что полночи я не буду спать из-за небольшого письма из чешской глубинки, к которому приложена фотография странного сооружения, похожего на заброшенную автобусную остановку… А теперь, под утро, встал и открыл ноутбук, чтобы приняться за это необходимое свидетельство о том, чего не видал, но о чём слишком хорошо знаю.

Но о письме позже…

Вписанное в меня свидетельство

Человеку принадлежит не только его прошлое, но и прошлое человечества. Это тоже важная часть его жизни. Прошлое человечества принадлежит тебе в той мере, в которой ты его осознаёшь и осваиваешь: стремишься разглядеть и понять главное.

Одним из таких достояний стала для меня беспокойная и болезненная память о нашей Великой отечественной войне. «Вторая мировая» – лишь куда более размытое для меня представление о том, что военная беда по-разному разразилась во многих странах и поразила многие судьбы. Не все несчастья одинаково может вместить человеческая душа.

Свидетельство, которое я сейчас пишу, изначально прописано во мне самом – начиная с имени, которое дали мне, как и многим моим сверстникам, в честь долгожданной, выстраданной Победы. Это свидетельство вписано в меня судьбами моей родни, похожими на немыслимое множество других судеб. Не сразу я начал осознавать это как своё дело, и лишь сейчас, когда мне за семьдесят, накопилось понимание того, что должен многое рассказать о войне, на которой не был – и потому не очень-то, казалось бы, пригоден к роли свидетеля.

Слишком часто я вижу, что для многих моих молодых современников Отечественная война – это что-то печальное, но давно прошедшее, а теперь обросшее звонким и почти ничего не значащим пропагандистским пафосом. Кто-то поддерживает этот пафос, кто-то иронизирует над ним, кто-то старается подменить его другим пафосом, иной пропагандой, а для кого-то всё это просто неинтересно.

Мне тоже не по вкусу избыток пафоса и пропагандистские рельсы, по которым его направляют в ту или иную сторону. Я просто чувствую, что обязан рассказать о конкретных своих переживаниях, потому что они – часть нашей общей памяти. Потому что я врос в память об Отечественной войне своими родовыми корнями. А ещё – потому что переживших войну всё меньше, и всё важнее свидетельствовать нам, их детям.

Можно спрятаться от осознания это масштабнейшей трагедии двадцатого века в невнимание к её мрачным глубинам, в досужие разговоры о превратностях судьбы во все времена истории человечества, в разнообразные политические интерпретации произошедшего. В этом ощущается некая инфантильность, которая большую часть жизни была свойственна и мне. Каждый может найти, если захочет, свой особый уголок для этой детской игры в прятки. Я уже не хочу.

Желание прятаться, само по себе достаточно незаметное, исчезало у меня по мере вживания в прожитое и понимания необходимости своего высказывания о нём. Всё яснее становилось, что я, как и каждый из нас, лично участвую в том, что было и что будет с человечеством.

В отличие от моих воспоминаний о прожитом, это свидетельство для меня – именно о Великой Отечественной, потому что о ней много рассказывали и мои родители, и наши писатели послевоенного времени, и не только писатели. Историю этой войны я впитывал всем своим детством и юностью, осваиваю её и до сих пор…

Отец целиком прошёл эту войну, воевал на многих фронтах. От него остались три сотни писем из армии. О нём я расскажу во второй части книги. Но не только к этому сводится эстафета свидетельствования, которая досталась мне от тех, кто старше. И начну я со всех остальных членов моей семьи, переживших или не переживших это горькое время, – тех, о ком я хоть что-то знаю.

Часть 1

Моя семья в военное время

О матери. Столица, эвакуация, педагогика

В 1941 году моя будущая мама, Муся Гиндина, родившаяся в 1920 году, кончала четвёртый курс ИФЛИ. 23 июня, в понедельник, студенты должны были сдавать экзамен по русской литературе второй половины XIX века, поэтому 22 июня готовились к нему в Исторической библиотеке. Около 12 часов всем велели спуститься в буфет слушать радио. Это выступал Молотов. Началась война.

Но в понедельник все пошли в институт сдавать сессию. И сдали. Потом началась неразбериха. Ребята из их группы все пошли добровольцами, не дожидаясь повесток из военкомата. Сборные пункты формирования частей были в школах.

Четверокурсникам разрешили сдать госэкзамены, не проходя последнего, пятого курса. Пришлось идти домой к профессору Ушакову, автору известного словаря русского языка. Он сидел среди кучи книг, укладывал чемоданы, поскольку институт эвакуировали в Ашхабад. «Какие ещё госэкзамены? Жизнь кончилась. Давайте бумажку, я подпишу». И подписал бланк о сдаче госэкзамена.

Компания девочек-однокурсниц пошла в военкомат, тоже просились на фронт. До поры до времени им давали разные задания: разносить повестки о призыве в армию, инспектировать правильность рытья щелей (укрытий от бомб). Как рыть щели, никто не знал, и они тоже. Никто в щели и не прятался. Ходили в убежища, которые были оборудованы в подвалах и в метро. Потом они прошли месячные курсы сандружинниц.

На фронт Мусю не взяли из-за сильных очков. Сказали, что очки разобьются, и надо будет её в обозе таскать. Те, кого не взяли пошли работать на завод малолитражных автомобилей – МЗМА.

Первые налёты на Москву начались через месяц после начала войны. Муся сначала отчаянно боялась. Окна заклеили полосками бумаги крест-накрест. Дом был старый и весь дрожал, когда близко падали бомбы. В первые же бомбёжки зажигалки попали в дом напротив, и он сгорел. Потом бросали зажигалки на родильный дом по соседству, и рожениц спускали на лифтах в убежище.

Раза два Муся уходила с родителями в убежище, которое было в подвале одного из клинических корпусов. Она не показывала виду, что ей очень страшно, смеялась и всех успокаивала. Но скоро перестала бояться и в убежище больше не ходила. Потом, в середине октября, уехала в эвакуацию, в Алма-Ату.

Эшелон, состоявший из дачных неотапливаемых вагонов, по шестьдесят человек в вагоне, шёл полтора месяца. За это время Муся голодала, мёрзла, болела и едва не умерла.

Миновав Новосибирск, они доехали до Алма-Аты, но там их не приняли, отправили эшелон обратно в Новосибирск. Там она работала в детском туберкулёзном санатории в Мочищах под Новосибирском – до возвращения из эвакуации в Москву (это был1943 год), где стала работать пионервожатой в школе №40. В этом году началась их переписка с фронтовиком Ганей Кротовым.

Дед:

главный врач эвакогоспиталя

Мой дед, Лазарь Борисович Гиндин (1893—1977), в 1940 году работал главным врачом Первой градской больницы.

В 1941 году он ушёл добровольцем в армию и стал начальником госпиталя в Москве. (У него уже был военный опыт: участие в походе против Юденича в 1919 году и в походе на Архангельск, а в 1920 году – в сражениях на Карельском и Польском фронтах. Под Двинском он попал в польский плен, откуда ему удалось бежать.)

С 1942 года и до конца войны был главным врачом эвакогоспиталя в Тамбове, майором медицинской службы.

В 1946 году демобилизован как инвалид третьей группы.

Семья была разбросана в военные годы по разным городам. Единственный сын Борис с войны не вернулся. Но об этой трагедии чуть позже.

О бабушке: Школа, несмотря ни на что

Ольга Семёновна Гиндина (1993—1966) была до войны учительницей в московской школе №34.

В 1941 году она уехала с шестнадцатилетним сыном Борисом в поволжский город Марксштадт, работала там воспитателем интерната до 1943 года.

Потом они вернулись в Москву. Ольга Семёновна снова стала работать в школе №34, откуда была эвакуирована.

Борис поступил в Московскую школу радиоспециалистов бронетанковых и механизированных войск. Это была особая, ускоренная школа…

Братья отца,

которых я не видал

С двумя своими младшими братьями отец расстался ещё в тридцатые годы и больше их не увидел. Мне не довелось видеть их вообще, потому что они отдали свои жизни за то, чтобы могли родиться мы, послевоенные дети.

Яков Яковлевич Кротов родился в 1918 году. О нём мне ничего не было известно, кроме того, что он погиб на Финской войне. Но появившиеся в последнее время сайты поиска по военным архивам помогли кое-что уточнить.