Первое число Смита

– А я думала, что имперские замашки сейчас не в моде, – парировала она с улыбкой.

Зам любила такой юмор, застающий врасплох, обескураживающий каламбурами, с самоиронией и даже с сарказмом.

– И да, давай на «ты». Спасибо за контракты. Главный говорила, что давно ждет оригиналы.

–Не стоит благодарности. Я просто делаю свою работу, – пафосно сообщил Яков, выпячивая грудь.

В ответ на шутку она хохотнула. И показалось, что рой переливчатых струнных звуков выпорхнул на свободу из плена тишины. Зама всегда чрезвычайно преображала улыбка: стройнил смех, раскрытые губы полнели, она казалась моложе, глаза оживали и освещались каким-то непривычным для неё, тёплым, особенным внутренним светом.

Яков открыто рассматривал её, с удовольствием наблюдая за происходящими с лицом молодой женщины переменами, а потом спросил:

– Не страшно тебе здесь работать?

– Ты об окнах?– уточнила Зам.

– И о них тоже. – Молодой человек вдруг запнулся, и, опустив глаза, поинтересовался тихо:

– Тебе разве не рассказали?

– О чем?

– Ну… – замялся он и стих.

Она пристально всмотрелась в его лицо, ожидая ответа.

– В прошлом году…В мае… Здесь женщина умерла. Она работала в нашей компании. И её нашли здесь, в этом кабинете, – пробормотал Яков.

Зам замерла от этих слов. Мурашки побежали по её ногам, зародившись где-то под коленками: мелкие, пугливые, суетливые. Толкаясь и торопясь к её солнечному сплетению, как будто ища тепла и защиты они, глупенькие, сплочась, всем своим весом опустились на её грудь, сдавили, сжали, перекрыли доступ к кислороду.

Она медленно выдохнула, стараясь успокоиться, и спросила охрипшим голосом:

– Как?

– Мм… Я здесь еще не работал тогда, но сотрудники говорили, что компания только перебралась сюда, на высоту – этаж внезапно освободился. Все переезжали. А в этом кабинете должна была Главный сидеть. Генеральный распорядился сделать ремонт.

Он замолчал, как будто вспоминая детали.

– В общем. Девушка эта работала в бухгалтерии. В один из дней, утром, уборщица зашла в кабинет и увидела её. Она у окна лежала. Уже не живая. Голова вся в крови. Её убили.

Зам оторопело посмотрела на Якова.

– Нашли, кто это сделал? За что?

– Нет, мне не сказали. Те, с кем я общался, не знают. Давно это было.

– Ясно, – сказала она упавшим голосом.

Ей вдруг так сильно захотелось уйти отсюда, что, уже не думая о вежливости, Зам быстро выпалила:

– Мне пора, Яков. Думаю, еще увидимся.

Курьер поднял на неё глаза:

– Ты в порядке?

Она быстро кивнула.

– Да…, да, нормально. Я пойду.

– Услышал тебя. Извини, что напугал.

– Ничего. Это было несложно, – пробормотала она, снимая с вешалки плащ и хватая сумку.

Яков оглянулся на неё, выходя из кабинета:

– Я рад знакомству.

Зам ничего не ответила, провожая его взглядом. Она направилась в сторону лифта, спеша покинуть и этот кабинет и эту башню, торопилась и думала о том, почему она так испугалась, так напряглась от слов Якова. Не потому ли, что она родилась в мае. В месяце, когда убили эту девушку. Девушку, чье имя она забыла спросить.

Зама звали Майя. Ей было тридцать семь.

Москва. 18:24. Сентябрь, 10, Вторник

Южная башня.

Он вернулся в город. В добровольно-будничное заточение Южной башни.

Эти здания, как и все остальные, обрамляющие Серую площадь, большей частью принадлежали ему. Он был мажоритарным акционером и одним из бенефициарных владельцев компаний, в чьей собственности находились эти активы. Кабинет его находился на тридцать третьём, высшем этаже. Он зашёл в него и, оставив дипломат на столе, сел в дорогое, обитое кожей коньячного цвета кресло, развернув его к окну. Солнце скрылось. Рабочий день уже закончился, и сотрудники его компании покинули офис. Он был этому рад. Хотя нет, «рад» слишком сильное слово для описания чувств того, кто просто хочет немного побыть в одиночестве после утомительной деловой поездки.

Он не был одиноким человеком. У него были партнеры по бизнесу, приятели, знакомые, друзья, семья. Когда кто-то, по незнанию, спрашивал его о семейном положении, он говорил что вдов. Не вдовец, не овдовел, а именно вдов, как другие говорят «холост» или «женат». Он так проникся своим вдовством, был так опустошен, так свирепо отрицал смерть жены в первые годы своего вынужденного одиночества, что это состояние стало неотъемлемой его чертой, его качеством, его частью. Как ребенок становится частью родителя.

У него было двое взрослых детей. Сейчас он вспомнил о них, и вдруг, словно инстинктивно почувствовав приближение родного человека, повернулся к двери и увидел заходящего в кабинет сына. Яков. Второй из близнецов. «Следующий по пятам». Следующий за Евой, его дочерью – она была первой. Да, у его жены было отменное чувство юмора.

Он, улыбнувшись, быстро поднялся, развёл руки в стороны, и, предвкушая объятия, направился навстречу сыну. Семейные рандеву стали теперь не такими частыми, как ему бы хотелось, поэтому каждое из них было для него особенным и запоминающимся. Эти свидания отгоняли на время преследующую его скуку, и она, скалясь и скуля, пятилась обратно в свою пустоту.

Бенефициара звали Герман. Ему было сорок три.

Москва. 12:34. Сентябрь, 11, Среда

Северная башня.

Зам подняла глаза от экрана ноутбука, потёрла их, и повернулась в кресле к окну.

И вздрогнула. Майя не ожидала, что увидит там, в этой стеклянной шкатулке тридцать третьего этажа, человека и сначала ей показалось, что ей показалось. Но нет, вот он: стоит, высокий, большой, какой-то чересчур… она не смогла сразу подобрать слово, правильный, что ли. Как будто только такой мужчина и мог быть там, за этим прозрачным барьером, как ценный экспонат, выставленный на обозрение. Он замер в неподвижности, одетый в тёмный костюм и белую сорочку с расстегнутым воротом, без галстука, расставив длинные ноги, засунув руки в карманы брюк. Чуть приподнятое лицо с прикрытыми глазами он подставил ласкам солнца, шафрановые лучи которого нежно обнимали, окутывая медовой дымкой. Майя подумала, что это очень привлекательный мужчина – статный и широкоплечий.

В то время когда Южную башню весь день щедро заливало солнце, Северная всегда прозябала в тени. И теперь Майя поняла, почему к таким людям, как этот незнакомец всегда будут тянуться светила, и даже само небо будет благоволить им. Свет к свету. Столп общества. Уверенный. Пресыщенный. Твердо стоящий на ногах, вне суеты и метаний.

А Зам всю жизнь маялась. Она всегда была занята. Всегда спешила. Бежала и торопилась. На работу. На тренировку. В магазин. В гости. Прибраться. Приготовить. Погладить. Постирать. Поспать. Пожить. Полюбить… Время утекало сквозь её пальцы. Она не могла его остановить. Ей всегда его не хватало. Она опаздывала всегда. Везде. Не успевала. Она устала. Усталость была её непробиваемой оболочкой, её второй кожей, её тенью. Так было не всегда, но так было давно. Давным-давно, с тех пор, когда она полюбила, или думала, что полюбила. С тех пор, когда необдуманно отдала свою волю другим. Надолго, до прошлого года.