Мастерская Арши Ованесовой и Леонида Кристи. Страницы истории ВГИКа

Яркость – чёрные блестящие волосы, алые губы, ослепительная улыбка, сверкающие глаза.

Темперамент – Арша говорила громко, живо и сразу нас пленила.

Увлечённость – она рассказывала о своей последней съёмке очень интересно, с юмором, выразительно жестикулируя и даже что-то напевая.

Ованесова не теоретизировала насчёт документальной режиссуры (мы же, развесив уши, ждали именно этого), не говорила о высоком призвании хроникёра, а просто рассказывала нам о I Международном фестивале молодёжи в Праге, откуда только что вернулась.

Как она снимала там картину, какие были трудности, что она напридумывала и что из всего этого получилось – рассказчик она была замечательный, говорила образно, взрываясь смехом вместе с нами. Не успели мы оглянуться, как раздался звонок – и Арша Амбарцумовна исчезла так же стремительно, как и появилась.

С этого дня часть нашего курса решила заняться кинохроникой. Даже те, кто до встречи с Ованесовой не помышлял об этом – Эльдар Рязанов, Зоя Фомина, Лия Дербышева и я, Василий Катанян.

Мы были влюблены в Ованесову: толпились вокруг неё, ездили с ней на съёмки, смотрели материал, сидели на перезаписи – и таким образом познавали азы ремесла.

Эльдар Рязанов

Прикрываясь здравым смыслом, я совершил, конечно, компромисс, сделку со своей совестью, чего художник позволять себе не должен. Однако потом выяснилось, что уход на хронику в чём-то оказался очень полезен. У меня появилась неограниченная возможность знакомиться с жизнью во всех её проявлениях.

Дипломный фильм я задумал и снимал вместе с сокурсницей Зоей Фоминой. Нам хотелось снять кинематографическую поэму о московских студентах, о Москве. Мы стремились пронизать фильм светлой лиричностью, окрасить его своим личным отношением: ведь, рассказывая о студентах, мы рассказывали о себе.

Фильм «Они учатся в Москве» явился нашим прощанием с юностью, с лучшими годами жизни, он во многом автобиографичен.

Мы являлись авторами всех компонентов дипломного фильма (кроме операторской работы), начиная от замысла и сочинения сценария до монтажа, подбора музыки и написания стихотворного дикторского текста.

Во время съёмок мы трудились и за директора картины, организуя каждую съёмку, выполняли функции помощника оператора, таская штативы и аккумуляторы, и занимались своими прямыми обязанностями – режиссёрскими и ассистентскими.

Поиски героев очерка, выбор мест съёмки, раскадровка эпизода, установка каждого кадра, работа с персонажами и со вторым планом, решение мизансцен – вот тот объём, с которым мы столкнулись в первой самостоятельной работе.

Видимо, на фоне целого ряда казённых, штампованных хроникальных лент наш очерк подкупал какой-то свежестью, молодым задором, непосредственностью.

Государственная экзаменационная комиссия постановила выпустить наш дипломный киноочерк на большой экран, но, к сожалению, это решение так и осталось на бумаге.

Мы получили дипломы с отличием. Председатель ГЭКа замечательный режиссёр Сергей Васильев сказал:

– До встречи на экранах страны!

Но в то время проникнуть на экран было очень трудно.

Итак, я стал режиссёром-документалистом.

Василий Катанян

В дальнейшем наши судьбы сложились по-разному, но в документальное кино нас увлекла Ованесова. На ЦСДФ в это время работали интересные мастера – Дзига Вертов, Эсфирь Шуб, Роман Кармен, Самуил Бубрик, братья Посельские, – но мы были влюблены в Ованесову и пошли на практику к ней. Первая съёмка, на которую я попал к Ованесовой, была во дворе дома на Усачёвке. И каждый раз, как я – увы! – еду на Новодевичье, я обращаю внимание на дом, где снимался этот мой первый сюжет. Предстояло снять детскую самодеятельность для очередного номера киножурнала «Пионерия». Дети были чахлые, оставшиеся на лето в городе, – они соответствующе и выступали. В воздухе пахло тоской. Тогда Арша засучив рукава, принялась ставить лезгинку, благо баянист играл только её.

С двумя девочками побойчее она разучила частушки, которые, кажется, сама тут же и сочинила. Пока всё не забыли, поскорее сняли. Затем она придумала нехитрый конферанс, который тут же и разыграла с двумя смешными мальчиками, что вполне украсило представление. Два притопа, три прихлопа, поставленные ею на широкую ногу, делали своё дело: весь двор танцевал и дрыгался, она всех увлекла и завлекла, а когда мы уезжали, дети не хотели её отпускать. Сюжет, действительно, получился весёлым и настолько интересным, что Ованесова смонтировала целую часть, – со скандалом поломав план и изменив утверждённый метраж. Что в те времена было непросто.

Не могу не вспомнить один эпизод, который произошёл у меня на глазах. Мы поехали с Ованесовой снимать выставку детского творчества в Политехническом музее. Тоска смертная. Мрачно бродила Арша Амбарцумовна среди бесконечных резных шкатулок и вышитых рушников, не в силах ничего придумать. И тут нам показали собранный ребятами громоздкий, как первый летательный аппарат, и во многом не совершенный магнитофон. В то время (1948 год) это было чудо техники. Ованесова мгновенно зажглась, она преобразилась, и глаза её сверкнули. Она схватила (именно схватила под подмышки) какую-то пятилетнюю девочку, которая невзначай забрела сюда с мамой, и стала выяснять, знает ли девочка стихи.

Оказалось, что та может спеть песенку. «Мы спасены!» – хлопнула в ладоши Ованесова, прослушав мурлыканье перепуганной малютки. Уверен, Арша Амбарцумовна в данной ситуации научила бы девочку и петь, и танцевать, и стоять на голове, даже если бы та не была способна ни на что. Записав песенку, мы, не выключая съёмочной камеры, дали «исполнительнице» прослушать саму себя. Надо было видеть её реакцию! Это сегодня магнитофоном не удивить даже грудных младенцев, а тогда… Услышав свой голос, девочка окаменела в испуге, затем оглянулась по сторонам – кто же это поёт? – бросилась к маме, поняла, но не поверила, рассмеялась, захлопала в ладошки, запрыгала, была вне себя – только что не впала в истерику. Та реакция, что задумала Ованесова, была снята, и получился отличный эпизод.

Самая знаменитая её картина – «Юность мира». Она смотрелась на одном дыхании и, казалось, так и была сделана. Казалось… Однажды вечером я встретил Ованесову у Петровских ворот, она шла со студии и плакала. «Что случилось?» «Да, понимаешь, не получается у меня, не получается…» Она монтировала «Юность мира» и была вдрызг расстроена какой-то неудачей. Она пошла дальше, а я, поражённый, подумал – как же близко к сердцу принимает она свою работу, как непосредственно реагирует, сколько вкладывает эмоций!

Картина имела долгую экранную жизнь, пользовалась огромным успехом и была отмечена многими наградами. Николай Черкасов рассказывал мне, как в Индии их с Пудовкиным в старинном дворце принимал махараджа. После пышного угощения махараджа сказал, что хочет порадовать гостей – показать им свой самый любимый фильм. Он его купил и смотрит каждый день. Гости уселись в мраморном холле, возле бассейна с фонтаном и приготовились к голливудскому шоу. А на экране появилась «Юность мира». Я же, когда смотрю этот «любимый фильм индийского махараджи», вспоминаю слёзы Ованесовой: «Да, понимаешь, не получается у меня, не получается…»

Картина была удостоена в 1950 году Государственной премии, ей была присуждена Международная премия Мира в области кино. А я каждый раз, когда вспоминаю фильм, вспоминаю и расстроенного режиссёра: «Да понимаешь, не получается у меня, не получается!»

Лев Рошаль

В 1950 году, записала (видимо, для какого-то выступления): «Гордость и счастье охватывали нас на фестивале за свою могучую Родину. Какое счастье быть советским художником и иметь возможность свободно воспевать…»

Но как раз после «Юности мира» она потеряла на пять лет «возможность свободно воспевать…»

Директором на студию пришёл некто Кастелин.

Василий Катанян

В 1950 году жизнь Ованесовой – да и не только её – осложнилась с приходом нового директора. Это был Николай Кастелин – интриган, антисемит, который сразу восстановил против себя творческих и талантливых людей, приблизив пошляков и посредственностей. Он был ярым противником углублённого показа человека в документальном кино и поставил это во главу угла своей деятельности. Поскольку его позиция в корне противоречила творческим принципам Ованесовой, отношения их крайне осложнились, и каждая сдача картины превращалась для неё в мучение. Не помню, чтобы она шла на компромиссы. И, делая искусство, она расплачивалась здоровьем.

Спустя пять лет, уже после смерти Сталина, в пятьдесят пятом году, Ованесова рассказала в письме (сохранилась машинописная копия) тогдашнему министру культуры Н.А. Михайлову: «Уважаемый Николай Александрович, в 1950 году, когда Кастелин пришёл на студию, я решила попросить принять на студию четырёх талантливых студентов, окончивших с отличием ВГИК, чтобы привлечь их к работе на «Пионерии». Последовал грубый отказ – не суйте нос не в свои дела.

Возмущённая, я отправилась в Министерство кинематографии, где было принято решение принять их в штат.

Сейчас Эльдар Рязанов, Зоя Фомина, Василий Катанян и Лия Дербышева успешно работают режиссёрами-документалистами. И после этого директор стал буквально терроризировать меня.

После фильма «Юность мира» я не смогла защитить ни одного творческого замысла. Кастелин открыто заявил – я не должна делать детские, юношеские фильмы, у меня порочный творческий метод. Он объявил о невозможности глубокого показа человека в документальном кино.

Картина о школе не поставлена до сих пор, хотя сценарий был одобрен в 1949 году.

Всё это очень болезненно сказывается на моём внутреннем состоянии, надолго выводит меня из строя».

Фильм о школе Арша Амбарцумовна сняла только в 1956 году.

Эльдар Рязанов

В те годы документальное кино отражало жизнь страны однобоко, неполно. Сложности и противоречия подменялись поверхностной демонстрацией успехов. Хроника, как правило, демонстрировала только парадную сторону жизни. Репортажные съёмки отошли на задний план, и, наоборот, вовсю расцвёл метод инсценировки и так называемого «восстановления факта».

Никому не приходило в голову снимать скрытой камерой, никто не пытался представить современность такой, какая она есть. Считалось постыдным, зазорным показывать людей плохо одетыми или небритыми (это в те, послевоенные годы!). Впоследствии этот процесс получил название «лакировки действительности». Сейчас подобная тенденция кажется странной. Ведь чем большим жертвовали наши люди, чем труднее им давалась победа в войне и строительстве, тем выше был их подвиг.

И вот вместе с документальным кинематографом я «лакировал» жизнь как умел…

В 1954 году мне и режиссёру Василию Катаняну, моему однокашнику и другу, предложили сделать фильм об острове Сахалин.

Мне всегда нравились люди необычные, события из ряда вон выходящие, где проявлялись незаурядные качества людей, их мужество, воля, самопожертвование, дружба, и я с удовольствием взялся за работу над фильмом о далёком восточном острове.

За пять лет работы на хронике мне довелось побывать во многих интереснейших местах нашей страны. Я путешествовал по Сахалину, Камчатке, по Курильским и Командорским островам, плавал на китобойной флотилии, снимал краболовов в Охотском море, прославлял нефтяников Кубани и железнодорожников Октябрьской железной дороги. Моими героями стали дети и спортсмены, рабочие и писатели, рыбаки и пограничники, учёные и оленеводы.